Я не мужик!

Не то, чтобы совсем, в душе я им останусь навсегда. Но пушка оказалась дефектной и со временем канула в небытие, а яйца сдулись. Правда, узнал я об этом не сразу, но обо всем по порядку.

В детском саду, куда меня определили после яслей, я тут же занял главные позиции, показав всем и каждому, кто в доме хозяин. С противной девчонкой, Лёлькой, мы заключили бартер: она мне присягу — я ем её кашу. Самую красивую фифу, Маринку, я взял в подруги. Остальные не претендовали на власть. Только одного пацана под себя подмять так и не удалось. Звали его Витёк, и между нами постоянно возникали стычки: то мы дрались, таская друг друга за волосы, то соревновались в беге на короткую дистанцию и в игре в мяч, но победителями оказывались оба, в общем, определиться, кто главнее, так и не смогли.

Переломный момент произошёл, когда однажды мы вместе зашли в туалет.

Презрительно хмыкнув, Витёк специально задел меня плечом. Я не отреагировал и уселся на унитаз. Он тоже снял штаны, но вместо того, чтобы занять свое место, повернулся ко мне. И тут я понял, что его пушка совсем не походит на мою. В мозгу зашевелились смутные воспоминания, что когда-то и у меня была такая. Но не сейчас! Для уточнения размеров катастрофы, я опустил голову вниз, потом опять поднял наверх. Сравнивать оказалось нечего.

Пацан, посмеиваясь, всё еще стоял напротив. Я же скривился и сжал посильнее ноги. Хмыкнув, он нагло прошелся по мне взглядом: ото лба до кончиков сандалий, а потом заявил, что раз я увидел его добро, теперь мы муж и жена, и я тоже должен показать ему свое. Кому отводилась роль жены, не стоило уточнять. Когда я попытался возразить и громко пукнул от негодования, он вновь презрительно посмотрел на меня и заявил, что если я не исполню его требование, он расскажет обо всем няньке Пашке. И тогда мне не поздоровится. Так как мое поведение будет расценено как дискриминация личности, половое посягательство на несовершеннолетнего и вуайеризм. Сказал он это несколько иными выражениями, бросив: «Не покажешь, нос разобью, патлы повыдергаю и Пашке разболтаю, что ты за мной подглядывала».

Пашка, а точнее, Просковья Николаевна Пыжова — была нашей нянечкой. Нянечкой и по отчеству её величали только воспитатели. Для нас же она была страшной, толстой и вонючей нянькой. Вечно в замызганном переднике, с засаленными волосами, стянутыми в крысиный хвостик, и с огромной метлой. Метла использовалась не по прямому назначению, а в воспитательных целях, если кто-то насрал мимо унитаза или вывалил еду под стол. И не дай бог в тот момент было оказаться рядом. Ты автоматически становится соучастником преступления и получал за компанию вместе с другими, так как виновник не находился никогда.

Такая угроза, как «расскажу Пашке» была достаточно серьёзной, и я решил деликатно объяснить, что это он повернулся ко мне передом, к писсуару задом, а вовсе не я уселся перед ним на унитаз, бесцеремонно сняв штаны.

И тут я осознал нелицеприятную истину! Именно я-то и уселся первым, оголив свой зад. Но в тот момент я не воспринимал это, как нечто возмутительное и недопустимое. С начала детсадовской жизни нас ежедневно перед сном высаживали на горшок. Всех вместе и в ряд. Как говорится, не хочешь, заставим, не можешь, все равно заставим. И Пашка не позволяла вставать до тех пор, пока в горшке не образовывалась хоть какая-то лужа.

— Что, хочешь нассать мне в кровать? А ну ходи в горшок! У-у, спиногрыз! — таким образом вещала она во всеуслышание, утрамбовывая свои слова в голову несходившего метлой.

Поддавались на уговоры все, выдавливая из себя всё, и потом изнасилованные морально и физически засыпали мгновенно, так как такое же напутствие следовало и перед сном: — У-у, верещалки, только попробуйте не заснуть, сразу отправитесь на горшок.

Затем она садилась, вытягивала на свободной кроватке ноги и распластывала на них невообразимых размеров грудь.

Как утверждают учёные, привычку можно выработать за двадцать один день.

Чушь!

В первый день Лелька просидела на горшке весь тихий час. Потом она показала нам длинную макаронину и сказала, что это её кишечник, который выпал, пока она тужилась. Лелька была тощая, как глиста, поэтому никто не задался вопросом, почему её кишечник такой тонкий. Правда, я заподозрил подвох, разумно рассудив, что кишечник не может быть белым, ведь там хранится говно. Но Лелька возразила, что белый он потому, что она ничего не ест кроме молока. Получалось логично, если молоко белое, то и кишечник будет белым. Других аргументов у меня не нашлось, а Лелька положила кишку в карман, объяснив, что будет её обратно есть, чтобы вставить на место. Но это потом, не прилюдно.

После этого привычка у всех выработалась за один день. Мы специально не ходили в туалет до обеда, чтобы после наложить по-полной. Правда, ворчать от этого нянька меньше не стала.

Но сейчас я будто прозрел! И узренное мной выглядело не радужно и не блестяще. Получалось, что я не только вуайерист, но и эксгибиционист, так как действительно снял штаны первым.

Испугавшись больше собственного прозрения, нежели угроз Витька, я вскипел, как чайник, и, быстро натянув штаны, выбежал во двор!

Под кожей бурлила кровь, заливая уши. Мало было оказаться девчонкой, так еще и с комплексами в придачу. И замужней! Столько потрясения за день было слишком, и я спрятался в кусты.

Но не успел хорошенько поковырять в носу и стратегически подумать над ситуацией, как услышал песню:

— Крутится вертится шар голубой,

крутится вертится над головой,

крутится верится хочет упасть,

кавалер девицу хочет украсть.

Развязанный голос принадлежал Витьку. И орал он во все горло. Высунув голову из кустов, я увидел его в сопровождении дружка Васи. Опустив руки в карманы брюк, он вышагивал по тропинке, Васёк же хмуро оглядывался по сторонам.

— Где эта улица, где этот дом?

Где эта девица, что я влюблён?

Вот эта улица, вот этот дом,

вот эта девица, что я влюблён!

И лучше бы я не высовывался, так как стоило увидеть меня, они тут же припустились к кустам с криками:

— Держи её!

Далеко убежать не удалось. Они окружили меня и поймали у котельной.

Ухватив за руки, Витек прижал меня пузом к стенке.

— Попалась!

Васёк, нервно покусывая ногти, стоял на шухере.

Всё еще находясь под впечатлением ужасного открытия, я посмотрел в большие карие глаза мальчишки. Его лицо было так близко, что я мог разглядеть все родинки, которых оказалось две. Одна около верхней губы, другая у правого крыла носа. Он все ещё ухмылялся, но уже не так зловеще, как в туалете. Что-то в его взгляде изменилось, и сейчас в нем читались... любопытство и страх?

Я никогда не был приверженцем однополых отношений. Даже ничего не помня, я мог заявить об этом с точностью наверняка. Хотя раньше и мысли такие не посещали. Но смотреть на Витька было не противно. Более того, я абсолютно не злился за то, что стою прижатый его крепкими руками к стенке. Словно мне была приятна такая власть. Он дышал в мой рот. И от него пахло карамелью.

— Отпусти, — попытался вырваться я, но сделал это слабо, вяло дернув локтями.

В ответ он меня поцеловал. Неуклюже прижался губами и замер на мгновение, наверно, сам испугавшись происходящего.

Что-то перевернулось внутри, и я впервые за короткую новую жизнь принял поражение. Таким образом была поставлена точка в нашей холодной войне.

Но от этого не стало легче.

Во время тихого часа, когда уснули все, включая Пашку, Витек начал тормошить меня, заставляя исполнить супружеский долг. Его кровать находилась рядом, и деваться мне было некуда. У него точно в голове водились тараканы. Даже не тараканы, а хентайные монстры. Настолько озабоченного мальчишки я еще не видел. Один раз я оказался случайным подслушивателем его рассказа другу про то, что, завалившись ночью в комнату родителей, он увидел, как мама высасывает у отца мочу. Я чуть не блеванул, отчётливо представив себе сцену и явственно унюхав неприятный запах. Наверное, его папа был чем-то болен и не мог мочиться самостоятельно. Ему можно было посочувствовать. Не хотелось бы мне оказаться на его месте. Но у Витька на этого счет были другие соображения. Что это достаточно удобно, использовать таким образом жену. И на горшок ходить не придётся. Но я не хотел на весь оставшийся век стать его горшком.

После этого случая он стал преследовать меня каждый день. На улице он не давал проходу, хватая за руку, дергая за волосы и толкая в кусты, во время тихого часа, стоило мне открыть глаза, снимал штаны, играя бровями и предлагая сделать то же самое.

Супружеский долг пришлось выполнять. Так как спать я перестал вообще. Показывать, в принципе, было и нечего. Поэтому, убедив себя, что раз ничего нет, я ничего не потеряю, в один из дней, когда все спали, я тоже откинул одеяло и показал свой кукиш. После этого он успокоился и приставать перестал. Видимо, решил, что теперь мы квиты, и, как большинство семейных пар, можем отдохнуть от супружеских обязанностей, занявшись своей жизнью. На время наступило затишье.

Но меня до сих пор не отпускала мысль, зачем кому-то понадобилось впихивать меня, зрелого мужика, в чужое тело, частично урезав при этом память, но не лишив разумных мыслей и других эмоций? У кого такое отменное чувство юмора, что он решил посмеяться надо мной, вернув не только в тело ребёнка, но и поменяв при этом пол. Что за миссия мне предназначена и когда наступит час «Х»?

https://www.youtube.com/watch?v=owYPBD-Qj0o