Поверите или нет, но я просто хотел, чтобы это поскорее закончилось. Тогда бы у меня получилось пометить этот день в календаре как один из более или менее приличных за всю мою жизнь. Ситуация сложилась прискорбная, потому что все выходные мне жестоко испортили и заставили заниматься тем, что природе моей было противоестественно.

Я стоял на ресепшене. Слов-то мало, зато боли — много.

Почему подменять администратора пришлось именно мне? На самом деле, нелогичное объяснение тут скрывалось на поверхности: так захотелось моему достопочтенному отцу. Из-за собственной вредности он пошел на серьезный риск и предоставил мне распоряжаться туристами, приехавшими на горнолыжный курорт и решившими заселиться в наш отель.

Как только я услышал от папы, что у Диксона, главного управляющего и грозы этой обители для приезжих, жена на сносях и уже лежит в роддоме, то собирался тут же дать деру. Обычно отец не рассказывал ни о ком из своих подчиненных, если не хотел тем самым вывести безобидный разговор в тяготящую просьбу. И, конечно же, подставивший меня администратор считал своим долгом держать за ручку свою жену все предродовое время, а потому взял небольшой отпуск. Так что моему беспощадному папе пришла на ум мысль поставить несчастного меня в помощь Мелоди, ещё одной управляющей. Из-за гигантского потока людей она бы в одиночку не справилась.

Само пребывание за стойкой меня ничуть не смущало. Если не брать в расчёт частенько мелькающих людей, находиться тут было довольно комфортно. Прямо передо мной, в камине, обложенном красивым камнем цвета кедра, потрескивали дровишки и маячил огонь. Приятное тепло заполняло небольшой холл, предназначенный для приёма гостей. Высокий стол, за которым я смиренно стоял, представлял из себя целый ствол толстого дерева, а позади меня красовалась поленница во всю стену с прибитым к ней названием отеля.

В отличие от Диксона, который контролировал здесь всех и вся, в мои обязанности входил только приём новоприбывших отдыхающих и выдача им соответствующего номера. Вот тут-то и начинались сложности. И все потому, что я полный профан в области общения с людьми — для меня это настоящее испытание. Лучше бы меня сделали посудомойщиком или уборщиком, честное слово.

Тяжелая и широкая входная дверь распахнулась.

Каторга начинается.

— Добро пожаловать в «Софтвуд форест», — с выдавленной улыбкой поприветствовал я двух молодых людей, подошедших ко мне.

— Добрый вечер, у нас люкс. — Мужчина с густой темной бородой выложил на стол два паспорта.

Я молча кивнул. Хотя должен был сказать: «Конечно, мистер, сейчас я организую все в лучшем виде».

Рядом с ним тряслась от холода низенькая девушка с маленькими глазками и длинным покрасневшим носом, очень напоминая мне серую бурозубку*. Она куталась в синий шарф и покачивалась на месте, озираясь по сторонам и, заметив камин, тут же устремилась к нему.

[Примечание: бурозубки — это такие землеройки с вытянутой мордочкой и глазами-бусинками. Да, в глубоком детстве я в обнимку спал с энциклопедиями о животных.]

Тем временем я нашёл бронь на фамилию Глэдис в компьютере, определил какой именно номер им предназначался и выдал два экземпляра ключ-карты от двери. После того, как портье погрузил чемоданы в специальную багажную тележку и повёл новых постояльцев к их апартаментам, я с облегчением выдохнул. Как раз к этому моменту подоспела Мелоди, ходившая на разборки с официантами ресторана при нашем отеле. Вечно они то целый сервиз разобьют, то на гостей что-нибудь прольют. На них словно проклятье висит, оттого им, бедолагам, и не везёт. А потом Мелоди позвонили, и она с жалобным стоном вновь удалилась решать чьи-то проблемы.

Не знаю, сколько мне оставалось ещё здесь мучиться, если бы внезапно не объявился мой отец. Он вошёл через центральную дверь с таким видом, будто мне сейчас же надо было бросить ему под ноги красную ковровую дорожку и оформить самый лучший номер в отеле. Неужели все владельцы подобных мест обхаживали свои владения с таким надменным лицом?

Впрочем, выглядел отец устало. Синяки под глазами, пусть и не столь заметные, говорили о хроническом недосыпе, что неудивительно — папа сутками зависал где угодно, но только не дома. По работе, конечно. Во всяком случае, я на это надеялся. Сам он всегда был человеком поджарым, следил за собой и старался соблюдать порядок во всем, за что брался. Несмотря на достаточно почтенный возраст, его темно-русые волосы ещё не тронула предательская седина. Ладно, в первом факте я немного приврал. Рой Ланфорд еще хоть куда, в самом рассвете сил. Ему всего-то сорок пять лет.

— Ну, всё, — как-то грозно заговорил мой отец, когда приблизился ко мне и облокотился о стойку руками. — Хочется верить, что это пошло тебе на пользу, Эйден.

— Это ты так наставляешь меня на путь истинный? — Я приподнял бровь.

Разумеется, его задумка изначально была прозрачна, как ледниковая вода. Только я не хотел верить, что даже мой родной отец видит во мне законченного фрика и пытается это самонадеянно исправить. Да не бывает так! Нельзя измениться по чужой воле — только по своей. А меня, лично, все устраивало.

— Кто-то же должен это делать, — горестно отметил папа. — Ты когда уже друзьями обзаведешься, а? Твои ровесники шумными компаниями шлындают по улицам, ходят в кино и... не знаю, постоянно сидят в соцсетях! В жизни нельзя обойтись без общения, когда до тебя уже дойдёт?

— Ага, ещё в таких компаниях пробуют наркоту.

— Эйден... — Отец насупился, сунул руку в карман и достал телефон. Он печально поглядел на экран, пролистав подозрительно много уведомлений, и вернул мобильник обратно.

— Хотя для наркоты необязательно находиться в компании... — тихо добавил я.

— С каждым разом ты становишься ещё невыносимее! Не мозоль мне глаза, отчаливай уже домой.

Долгожданные слова прозвучали, и уже через несколько секунд здесь только меня и видели.

Иногда я впрямь задумывался о том, чего хотел от меня отец. Взять и уйти в разнос, чтобы у всех знакомых челюсти на пол попадали. Чтобы меня перестали называть странным чудиком и считать, что я страдаю синдромом Аспергера или какой другой формой аутизма.

Кстати говоря, чего бы там не выдумывал папа, но на Фейсбуке я был зарегистрирован с левой странички. В свободное время смотрел всякие видео, или читал различные статьи в пабликах. Я же не настолько отсталый. Скверно признавать, в одном он попал в точку: друзей у меня там было негусто. Если точнее, то нисколько.

В наши времена это сверх неадекватно, знаю. И все же оправдание этому у меня есть: моя жизнь, мой характер и понимание мира — сплошной абсурд, с которым мне не хотелось бороться. Да хоть убейте, но я никогда не испытывал потребности в общении с людьми. Не пытался залезть в чужую голову и понять, как там все устроено. Просто всегда придерживался мнения, что самый лучший собеседник — это я сам. Никто так запросто не догадается, к какому сумасшедшему исходу могут привести слишком долгие монологи в одном больном разуме. Особенно, когда этот разум сломлен и нуждается в защите.

Спрашивается, почему я должен меняться из-за того, что этого хочет кто-то другой? Даже если речь идёт о моих родителях. Я благодарен им за все, правда. Вот шагаю себе в своих фирменных зимних ботинках и беззаботно скриплю их толстой подошвой по ещё не очищенному от снега тротуару. В кармане есть деньги — могу зайти в первый попавшийся магазин и купить, что захочу (ну, почти). Такая лёгкая жизнь обеспечена мне именно родителями. Кто, кроме них, может любить тебя безо всяких условий?

Мне с ними по-крупному повезло, а вот им со мной — не очень. На этом, в общем-то, и все.

Я неспешно доковылял до подземного перехода, совсем не собираясь сразу идти на другую сторону улицы. Уже отсюда мой слух улавливал знакомые ноты, эхом доносящиеся от четырехструнного инструмента.

Он там. Отлично!

Резво перескакивая через одну, а то и две ступеньки, я спустился и увидел небольшую толпу. Они сосредоточились вокруг уличного музыканта, исполняющего композицию Людовико Эйнауди «Life». Как всегда, выбор Велдона был безупречен. Он, пускай и самоучка, воистину мог называться мастером своего дела — у него просто превосходный слух, а руки будто с рождения запрограммированы для того, чтобы в совершенстве распоряжаться струнами. На мой скромный вкус, Велдон умел воспроизводить идеальную гармонию звуков, с особой манерой подбивая мелодию под себя и свой инструмент. Не важно, что он использовал — скрипку или гитару. И то, это только из увиденного мной, а так этот парень наверняка ещё на чем-то играл на таком же высоком уровне.

Поток людей, большинство которых приходилось на туристов, пересекал автотрассу через переход, слушая Велдона. Кто-то снимал на видео, кто-то сразу же бросал ему мелочь (иногда бывали и крупные купюры), а кто-то стремился дальше с восхищенной улыбкой. Равнодушных к его исполнению я ещё не встречал. В общем, это был реальный отпад.

По одну сторону перехода размещались длинные лавочки, где я обычно с радостью устраивался и подолгу слушал, как Велдон «зарабатывал на жизнь». Походу, это что-то вроде моей традиции. Никогда не проходил мимо, каждый раз останавливался. Частенько сидел до последнего, пока музыкант не начинал складывать инструмент в чехол и в шутку говорить, что я в край обнаглел. Ну, или пока мне не звонила мама и не устраивала такую взбучку, что волосы дыбом вставали.

Сегодня в моих планах было вновь здесь задержаться. Я сел на деревянную лавку, а через какое-то время по обыкновению развалился на ней как в собственной кровати. Велдон к этому привык, но некоторые туристы постоянно продолжали удивляться подобной выходке: щелкали меня на телефоны да весело посмеивались. Тоже мне, нашли шута. Лежать и слушать живое исполнение — это же ничем невозможно описать! Главное ведь в музыке, и плевать мне хотелось на то, кем я выставлял себя в глазах других. В тёплое время года, когда Велдон перемещал свои выступления в Центральный парк, я мог позволить себе непринужденно растянуться на зеленой травке. Это почему-то никто странным не находил.

Как-то так и проходили мои свободные вечера. Поскольку я обучался на дому, четыре дня в неделю у меня забирали занятия с репетиторами, которые объясняли мне то, в чем самому разобраться было сложно. Типа математики, физики и химии. Другие дисциплины, где хватало вскользь почитать учебник и тем самым выучить предмет, давались мне без чьей-либо помощи. Остальные дни я считал выходными и занимался чем-нибудь интересным: зимой поднимался на склоны и катался на лыжах или сноуборде, летом в ход шли ролики и велосипед. К активному отдыху я всегда относился с некоторым энтузиазмом.

И к музыке тоже. Исполнять у меня рвения не было, а вот слушать я мог хоть вечность, не обращая внимания на то, как быстро бежит время.

Сегодня получилось так, что мама позвонила мне ровно во столько же, во сколько Велдон закончил играть и собрался уходить. Она задерживалась на работе и захотела уточнить, взял ли я ключи. Для верности моя рука автоматически вытянула их из кармана и вернула обратно. Они на месте. Потом мама сказала пулей лететь домой и отключилась. Люблю наши с ней высокодуховные разговоры.

— Снова не слушаешься маму, Cucciolo? — ехидненько спросил Велдон.

Он называл меня этим смешным словечком, убеждая, что с итальянского оно переводится как «молокосос» или вроде того. Мне же онлайн-переводчик выдал несколько иное значение, а именно: детёныш собаки. В общем, я решил особо не вникать в это.

— А ты снова не исполнил «Smells like teen spirit»? — парировал я и встал со скамьи.

— Забыл. Каюсь. — Велдон натянул на голову шапку, старательно скрыв под ней достаточно длинные тёмные волосы, и закинул за спину чехол со скрипкой.

— Не знаю, может, она слишком сложна для тебя? Если да, то так и скажи.

В чувствах людей я не разбирался, но Велдону мои слова явно не понравились. Парень недовольно скривился и покачал головой, хотя он прекрасно понимал, что я шучу. Иногда мне казалось, что музыкант многое принимал слишком близко к сердцу. Из-за какой-то мелочи он загорался как бенгальский огонёк, и так же быстро затухал, словно ничего и не было.

— Сложные композиции? Не-а, для меня таких не существует. Так что давай, прекращай тупить и беги домой к мамочке. Она уж заждалась небось.

— Ладно-ладно, — вынужденно сдался я, и Велдон с усмешкой направился в противоположную мне сторону. — Смотри только мелочь свою не забудь.

Парень поднял руку и показал мне средний палец, не оборачиваясь и не останавливаясь.

Надо сказать, что Велдон, как и все творческие натуры, был не от мира сего. Вроде бы он часто без умолку болтал, не создавая видимость скрытного и таинственного человека, и всегда поддерживал любой разговор с кем и как угодно. Эмоции из него били ключом. Невзирая на это, я совершенно ничего о нем не знал. Да, не интересовался, да, никогда не касался темы его личности. Меня он не особо волновал, просто нехотя подумалось, что Велдон — один из трёх людей, с кем я регулярно перекидывался парочкой фраз. С тем учётом, что остальные двое — мои родители.

Так мы с уличным музыкантом разошлись и я знал, что в ближайшее дни здесь не появлюсь. С понедельника по четверг мне приходилось отдавать всего себя учебе, но я вовсе не жаловался. Это в сто крат лучше, чем сидеть на скучных уроках в окружении тупоголовых болванов.

По приходу домой я почти сразу засел в своей комнате, скачал на телефон пару новых песен и решил лечь спать. Но перед каждым моим отправлением в неизведанную страну сновидений у меня проходил в некотором роде ритуал. О нем я никому не рассказывал, ибо в этом случае меня бы без разбирательств отправили в психушку. Хотя, если верить интернету, это серьезным отклонением не являлось. Точнее не являлось болезнью. Всегда себя этим успокаивал.

Все началось ещё в детстве, когда мне едва стукнуло шесть лет. Тогда я был маленьким и глупым, боялся каждого шороха. Меня бы в легкую смогли запугать какой-нибудь историей про злобного монстра с щупальцами, утаскивающего детей в жуткое место под кроватью при первой же возможности. Из-за этого мой старший брат убедил меня в том, что я должен придумать себе тотемное животное, сильное и непобедимое. Чтобы оно защищало меня от всех чудовищ, и чтобы я мог спать спокойно, не боясь высунуть ногу из-под одеяла. Не знаю, почему, но в моем детском мировоззрении самым надежным оказался обычный и зеленый такой крокодил. Он излучал опасность и мощь, благодаря своим острым зубам и толстому панцирю. Я засыпал с мыслью, что огроменная рептилия уже давно проглотила всех страшных чудиков и теперь на сытый желудок спит под моей кроватью. И это срабатывало. Чуть что — мои плохие и пугающие мысли рассеивал крокодил, находящийся рядом со мной всегда и везде. Я перестал бояться, потому что свято верил в его чудесную силу.

Мне исполнилось десять лет. А моему брату как раз было двадцать, когда он через несколько недель после своего дня рождения насмерть разбился на покрытой наледью дороге. Моя неокрепшая детская психика выкинула совершенно неожиданную реакцию на невыносимый стресс: десятилетний я, сам того не понимая, создал тульпу.

Само-то слово навряд ли кто-то слышал, не говоря о его значении. Сильно сомневаюсь, что многие распоряжались обширными познаниями в этой области. В действительности все не так сложно, и толкование сего феномена слегка разнилось в зависимости от того, с какой стороны к нему подойти. В буддизме, например, тульпа — это что-то вроде воплощения мысли в материальном виде, и выработать такой навык непросто даже после изнурительных тренировок. В психиатрии — это психическое расстройство, проявляющееся контролируемой галлюцинацией. Но поскольку больные люди не способны управлять своим восприятием, понятие о тульпе в медицине очень относительное. Тульпу можно и нужно контролировать, ведь она в прямом смысле становилась отдельной личностью. Думаю, вся эта бурда плотно контактировала с диссоциативным расстройством* и шизофренией, однако точно не являлась каким-то подвидом определённой болезни.

[Примечание: так психиатры именуют расщепление личности, если кто не знал.]

Я здоров. Серьезно.

Ну да, моей тульпой стал крокодил. Я мог разговаривать с ним, не зная, какой будет его следующая фраза. Просил у него помощи, а он выдавал совершенно удивительные советы. Наши дискуссии порою длились не один час. Эта личность в виде крокодила заменила мне друзей, отчасти даже брата. Она позволяла взглянуть на проблему с разной точки зрения — и это, вынужден признать, очень удобная способность. Крокодил жил в моей голове с пяти лет, и как-то постепенно он сформировался в нечто действительно имеющее значение. Сейчас я понимал, насколько это ненормально, но ничего с этим не делал. Мне-то он ничем не мешал, напротив, только помогал.

Закрывая глаза, я затыкал уши наушниками с монотонной мелодией и погружался в дремоту, словно в другой мир. Туда, где мы с моим крокодилом обычно беседовали.

Я в воображении представлял, как стоял в кромешной тьме, и только тусклый свет одинокой лампочки небольшим ореолом освещал крохотное пространство. Тяну за выключатель и погружаюсь в густую темноту, проделываю то же самое снова — и вот я уже стою на мокрой зеленой траве небольшого островка. Позади меня тосковал каменный полуразрушенный маленький домик, к стене которого я обычно присаживался. Этот крохотный клочок земли, существовавший лишь в моей голове, можно было пересечь шагов за шесть. Вокруг него — одна лишь мутная вода да клубящийся над ней кобальтовый туман. Здесь было сыро и угрюмо, но так комфортно, что я мог тусоваться в этом месте хоть всю жизнь. Жаль, подобным баловаться было опасно. Не стоило забывать, что помимо этого мира, имелся куда более важный, а то есть — реальный.

Усевшись спиной к стене, я позвал моего единственного и, пожалуй, самого странного в мире друга.

— Как температурка, Крокс?

Вода начала пузыриться, и через несколько секунд на поверхности показалось два желтых глаза. И вот тяжелая туша крупной зеленоватой рептилии вылезла на сушу, уставившись на меня замершим чёрным зрачком — тонким, как нитка. На сомкнутых длинных челюстях виднелись острейшие зубы, абсолютно меня не пугающие. Это не шутка. Передо мной находился крокодил в раза три превышающий меня по размеру. И пусть жил он только в моем разуме, я всеми чувствами воспринимал его как настоящего: видел каждую чешуйку тела, слышал глухое рычание и голос при разговоре, а прикасаясь, ощущал гладкость и теплоту.

Крокодил тихо зашипел и как всегда, приоткрыв рот, мысленно мне ответил.

«В отличии от тебя, моя температура не меняется».

Его низковатый голос звучал в моей голове ясно и отчётливо. Поверить в то, что это лишь игра воображения, было очень сложно.

— Сейчас я здесь из-за отца.

«А чего, задело тебя такое отношение, да?» — медленно и укоризненно выговорил Крокс, припав к траве вплотную. «Ему не понять, не ожидай обратного».

— Тогда пусть на ресепшн меня хотя бы не ставит! — возмутился я, подняв колени к груди и обхватив их руками. — Бесполезная трата времени. Если я заведу реального друга, он изменит своё мнение на мой счёт?

«В итоге ты последуешь указаниям отца, не так ли? Напомню, что тебе никогда не хотелось идти вперёд под чьим-то нареканием».

— Так и есть, но это же мой папа. И пусть мама не так давит на меня, она с ним полностью солидарна!

«Самому перемен захотелось, не сбрасывай всю вину на родителей. Попробуй. Глядишь, окончательно разуверишься в людях».

— Короче, плохая идея. Понял. — Я прискорбно вздохнул. — Меня устраивает одиночество, хотя другие считают это проблемой и видят во мне душевно больного.

«То же мне, беда! Твоя жизнь, твои решения и твоё счастье — никто не вправе диктовать свои условия».

— Ага, кроме занудного крокодила, — пробормотал я себе под нос, и Крокс быстро дернул хвостом и клацнул зубами, показывая протест. Хорошо, что он всего лишь иллюзия моего разума.

«Разве я тебя когда-нибудь подводил?» — с напором спросил крокодил.

— Ладно, Крокс, закончим. Мне ясна твоя позиция.

Воображаемый щелчок пальцами и я открываю глаза уже в обыденной реальности. Позднее время на телефоне говорило о том, что мне бы не мешало побыстрее отключиться, иначе завтрашний день пройдёт далеко не так, как было задумано. Сонливость и рассеянность в мои планы не входили. А ещё из-за того, что выходные я провёл в отеле в качестве администратора (черт возьми!), моя домашка так и осталась не тронутой. Руки до неё дойти не успели, а сейчас заниматься ей совершенно не хотелось. Зато завтра с утра придётся разгребать все с тройной скоростью, чтобы не получить образную оплеуху от учителей. Учение — свет, а неученье — ну, не самая лучшая перспектива для жизни.

* * *

Четыре дня прошли для меня в своём обычном и скучном репертуаре. То, как потратить свободное время, я спланировал заранее. Конечно же, когда зима настолько снежная, само собой хочется в полной мере вкусить все её великолепие и покататься на лыжах. Собрался я быстро, так как мое «снаряжение», включая горнолыжный костюм, хранилось в деревянном домике на горе, где у папы был прокат всяких примочек для туристов. К сожалению, сначала мне надо заглянуть именно к нему, чтобы взять пропуск на канатную дорогу. Ладно, если папа начнет впаривать очередную работу — я просто убегу.

Со своим гениальным планом я выдвинулся из дома и пошел по привычному пути. Странно, но с самого утра в переходе обосновался Велдон, хотя обычно так рано он не приходил. Ему, видимо, совсем заняться было нечем. На этот раз в руках его лежала гитара, но пока что он на ней не играл. Парень сидел на скамейке и любовно покручивал колки для настройки струн, периодически проверяя звучание. Из-за взлохмаченного хаера по подбородок, профиль лица Велдона был скрыт, но я все равно знал, с какой сосредоточенностью он это делал. Когда парень меня заметил, то отвлекся от своего кропотливого дела и засиял голливудской улыбкой.

— Какая нежданная встреча! — весело воскликнул он. — Куда навострился?

— Кататься, — коротко ответил я.

— На санках, что ли? — звонко засмеялся Велдон от своей же шутки и поднялся со скамьи.

— На лыжах.

С преисполненной удивления гримасой парень одобрительно закивал головой. Театр по нему так и плакал.

— Ничего себе, какие мы молодцы! Элитный вид спорта значит выбрал. А по доске у тебя что?

— То же, что и по лыжам: твёрдая пятёрка, думаю.

— Смелое заявление, — сказал Велдон. Он подошёл и неожиданно протянул мне свою гитару. — Не подержишь пару секунд?

Я неуверенно взял инструмент, думая, почему он просто не положил его на лавочку. Велдон тем временем присел к лежащему на полу чехлу и раздражающе медленно начал в нем что-то искать, пару раз кашлянув. Какой-то он странный, и даже не знаю, в чем именно.

— Не помню, чтобы нанимался тебе в подмастерье, — без эмоций воспротивился я. — Мне, между прочим, идти уже надо.

Наконец достав телефон, Велдон с улыбкой поднялся и забрал у меня столь непривычную для моих рук ношу.

— Премного благодарен. Раскатанных склонов и мягкого тебе снега, — вкрадчиво пожелал он и вновь вернулся к своему обычному рабочему месту, готовясь что-нибудь исполнить.

— Да, спасибо.

После этого я молча пошёл дальше, вспомнив, что неплохо бы было позвонить папе и уточнить, где он находился. В последнее время отец довольно часто работал на горе в своём кафе, и я очень надеялся, что мне не придется делать огромный круг и заходить в отель. Поскольку вчера пропуск он мне не дал, скорее всего, все складывалось в мою пользу. До нижней станции канатной дороги тут минут десять пешочком, если срезать по переулкам.

Я набрал отцу, и он благополучно подтвердил мои скромные догадки. Придётся покупать билет, чтобы добраться до него, а там уже одолжу золотой пропуск и без проблем покатаюсь на холяву уже на Вайтстиле. Так именовался основаной канатный путь, позволяющий подняться до верхней точки нескольких горнолыжных трасс.

Возьму свои лыжи Volkl Mantra и минимум раз семь спущусь по склонам Мейлоса — горы, в честь которой и назывался наш крошечный, но прекрасный городок. В вечернее время, благодаря разносортным гирляндам и украшениям, у нас тут определённо царила сказочная атмосфера. Ещё и погода шикарная: солнце и приятный мороз, охлаждающий лёгкие. Да я просто обожаю зиму! В это время года ощущается непревзойденная легкость души и мыслей, будто снег, каждый раз засыпая улицы, накрывает собой и твои внутренние невзгоды.

Проходя мимо катка из настоящего льда, я обратил внимание на рыжеволосую девушку, выполняющую на нем элегантные пируэты. Она красиво каталась поодаль от кучки шумных детей под какую-то свою музыку, играющую в наушниках. Как раз это меня и заинтересовало. Я смотрел на неё и в моей голове так и играла одна мелодия, просто идеально подходящая для этой сцены. Глуп ли мой поступок был или нет, но я оперся о деревянные перила и произнёс:

— Брайан Крейн «Ice».

Девушка заметила это, вытащив один наушник. Она плавно скользнула в мою сторону и важным тоном спросила:

— Ты ко мне обратился?

— Да вообще-то нет.

Рыжеволосая явно не ожидала услышать нечто подобное. Она недовольно нахмурилась и оценила меня взглядом, словно пытаясь понять, достоин ли я ее внимания. И тут же девушка решила уподобиться мне и выдать такой же внезапный ответ.

— Ну а у меня вообще-то Александр Деспла играл, — фыркнула она, и я просто чуть не выкрикнул шокированное: «Чего-о?».

Мои глаза, как последние иуды, выдали все удивление без слов, на что девчонка коварненько улыбнулась. Наверное, она занималась фигурным катанием всерьёз и для выступлений ей, конечно же, нужна подходящая музыка. Вот потому ей и известно о самых знаменитых композиторах. Разумеется.

— Впечатляет, — произнес я и засунул руки в карманы.

В этот же миг кое-что сразу же меня взволновало: мои пальцы не нащупали ключи от дома. Вместе с судорожной спешкой я проверил нагрудные кармашки и понял, что ключи куда-то пропали. Твою ж мать! Каким образом они могли исчезнуть? Дом-то я точно закрывал — это прям стояло перед моим мысленным взором. Потерять ключи с такой глубиной кармана было бы сложно даже если бы меня подняли вниз головой и хорошенько потрясли. Дырок тоже не нашлось. Как-то резко в сознании всплыла догадка, что их украли. Если это и так, то в этом наверняка замешан Велдон. Он незаметно вытащил ключи, используя гитару как отвлекающий манёвр. Вот же зараза!

Девушка проводила меня с недоумевающим выражением лица, когда я подорвался с места и помчался обратно домой. Как бы там ни было, мне ещё предстояло выяснить, насколько верны мои предположения.