Все забыто. Как и наша любовь где-то глубоко внутри. Конец был так близок, а я не могла дотянуться до него рукой. Как глупо.

— Что? Как это там? — озлобленно шепчу я, кинув журнал куда-то в угол комнаты.

Неужели он снова здесь? Снова хочет поссориться или опять помириться? Разве в прошлый раз он не принял факт нашего расставания? Вот же чертов идиот!

— Я хотела сказать, что ты уже ушла! — Франческа явно чувствует свою вину там, где ее вовсе нет. — Но он увидел твою сумку оттуда. Он понял, что ты здесь. Я не знала, как тебе помочь, Венера, — тараторит та.

— Успокойся, все хорошо. Спасибо, дальше я разберусь, — улыбаюсь я, и Франческа уходит — видимо, переодеваться.

Черт, как же я надеялась, что история с этим пепельным мужчиной закончилась и что я перестану волноваться о том, как сказать ему, что он мне больше не интересен. Кажется, проблема отшить парня должна была остаться во мне восемнадцатилетней, но нет же... И в двадцать шесть лет я умудряюсь создавать себе эти проблемы.

Хотя, может, я переживаю зря и Роберт хочет сказать что-то важное? Или извиниться, потому что он только сейчас понял, что на самом деле происходило между нами? Хотя даже если и так, то надо было раньше говорить об этом. Я уже давно отвыкла от него, от его запаха и бесконечных разговоров.

Но, кажется, мне надо перестать прятаться как ребенок и наконец-то пойти туда, где живут все детские монстры. Я должна быть взрослой, ведь давно выбрала такой путь — еще в четырнадцать, когда поняла, что ребенком быть отстойно. Хотя сейчас бы я с этим поспорила.

Поэтому, глубоко выдохнув пару десятков раз, отчего начала кружиться голова, я выхожу из своего «укрытия» и иду навстречу придурку, которого когда-то любила — но перестала, поняв насколько (нисколько) важна я этому человеку. Как хорошо, что ко мне пришло это осознание, иначе боюсь представить, где бы была моя самоценность.

— Пока, — говорю я Франческе, которая в последний раз протирает кассу влажной тряпочкой и сочувственно улыбается. Будто у меня кто-то умер! Это не такая уж и большая трагедия.

Выхожу из бутика, сотрясая пол — наверное, он должен провалиться подо мной. Но я лишь натягиваю улыбку, которая всегда нравилась Роберту, и иду навстречу пепельному мужчине, смотрящему на меня так, словно мы не расставались. Он до сих пор любит меня — и это самое ужасное, ведь мое сердце давно не принадлежит ему. И кажется, никогда не принадлежало — может, это был лишь муляж, который я неосознанно создала?

Я уже совсем рядом — и эта секунда, когда мы только открываем рты для приветствия. Чувствую его запах, который так режет воспоминаниями. Роберт никогда не менял одеколон — никогда в жизни, словно специально хранит в нем все, от воспоминаний до боли. Вижу в его глазах блики, которые невозможно скрыть. Замечаю его искреннюю улыбку, отчего мне хочется убежать, просто скрыться где-нибудь, где мне спокойно. Например, в присутствии Алекса, который всегда поддерживает меня и говорит так, словно озвучивает дубляж. И всегда чувствует меня. А Роберт нет. Он лишь думал, что чувствует, но даже не задумывался о том, правда ли это или нет.

— Роберт! — восклицаю я, немного отстранившись.

Я не хочу его обнимать. Не хочу вновь лезть в эти воспоминания, которые так безжалостно меня атакуют.

— Какие красивые! — вновь говорю я, буквально выхватив букет каких-то незнакомых мне цветов. Хотя бы не розы.

Роберт немного недоумевает, ведь я выхватываю букет так неожиданно и сразу утыкаюсь в них, ища носом приятный аромат природы, дабы даже не допустить возможность, чтобы он забрал меня в свои разрушающие объятия. Нет, я не хочу и не буду заставлять себя делать это ради комфорта человека, который никогда не устраивал его для меня.

Но несмотря на мою сдержанность, он по-прежнему улыбается, совсем не смущаясь.

— Что ты тут делаешь? — спрашиваю я, будто мне интересно. Но как же мне плевать.

Он разводит руки в стороны и приглашает меня выйти. Но здесь даже не жарко и не душно, потому что душный здесь только Роб. Но я согласна выйти на чистый воздух, чтобы как следует проветриться. Особенно если Роб хочет поговорить, чего я не хочу. Все что я хотела сказать — было сказано.

— Да вспомнил, что в этот день у тебя дежурство и решил заскочить, — говорит он. — Знаешь, в тот раз я выглядел полным сопляком. Сейчас хочу загладить все это и как следует попрощаться, Венер, — говорит он. И даже не грустным тоном, словно это уже не ранит его.

Я даже замеляю шаг, будто услышала о том, что он забеременел. Неужели он и вправду все понял и уйдет из моей жизни, словно того и не было? Кажется, это фантастика.

— Правда? Я думала, мы все выяснили, — пожимаю плечами я, не веря ушам.

Мы выходим из здания. Уже вечер и на улице темно, хотя я совсем не вижу этого, будто стала кошкой и теперь вижу в темноте. Может, я просто нашла то, что искала, и теперь темнота мне не нужна?

Вмиг включаются фонари, освещая улицу, по которой ходят спешащие пешеходы и ездят машины. Сиэтл засыпает, чтобы снова проснуться. Этот цикл бесконечный, но он такой красивый, что хочется, как Хатико, смотреть на это вечно и ждать смерти, чтобы заново наблюдать за этим. Моя искренняя любовь этому городу останется навсегда.

— Ты же сама понимаешь, что для меня нет. — Понимаю, он прав. — А я не привык оставлять дела незаконченными, тем более такие важные. — Он смотрит на меня искренним и прощающимся взглядом, каким я бы посмотрела на человека, навсегда уходящего в небо. — Так что давай попрощаемся, словно никуда не уходим. Без криков, ругани и непонимания. Просто попрощаемся такими, какими мы всегда были.

Я улыбаюсь. Искренне и по-настоящему рядом с Робом, которому не дарила подобную улыбку очень давно. Словно никогда. Наверное, только я могу так быстро поменять мнение о человеке, будто занавес падает на сцену. Но мне так надоела эта война с его упрямостью, что я больше не хочу даже пытаться переубедить его. А раз он сам говорит, что все понял, то... Зачем нам снова дебаты?

— Может, я подвезу тебя? — предлагает тот.

— Конечно, — соглашаюсь я даже без сомнений.

Словно за секунду он переворачивается в моих глаза. Я теперь верю ему и хочу верить. Так просто верить человеку, который все принял. Хотя мы давно все поняли, просто признать бывает так трудно, что ты цепляешься за каждую чертову возможность. Но возможностей больше нет, есть лишь будущее.

Мы подходим к черной машине Роба, в которой я так часто сидела и даже не подозревала, что когда-то она отправит нас в наш последний путь. Наверное, раньше я и жизнь не могла представить без пепельного мужчины, но сейчас — она и без него хороша.

— Как у тебя дела-то? — спрашивает Роб, повернув ключ зажигания.

Я застегиваю ремень безопасности, проверив телефон. Но никаких сообщений, даже от Эмили, которая должна на стенку лезть от того, что я не ночевала дома.

— Да все по-старому, — улыбаюсь я. Если бы он знал, насколько моя жизнь стала другой, никогда не поверил бы. Но это так — и мне нравятся эти изменения. — Работаю в бутике, пытаясь не опаздывать, пью по утрам Американо и раскрываю тайны мира, — усмехаюсь я. Последнее это самое правдивое, что я сказала. Но кажется, Роберт просто посмеялся над этим, как и должно быть.

Мы выезжаем с улицы и едем по направлению к моему дому, который так тянет меня сегодня — сквозь свет фонарей, теплый ветер и темноту, нагнетающую на тех, кто ее боится. А кто ее не боится? Разве эта девушка, со счастливой улыбкой разговаривая по телефону и держа в руке небольшой пакет, не боится ночью увидеть в своем шкафу чудовище или лезвие ножа? Разве она не пытается в тот момент думать о чем угодно, но не о темноте? Держу пари, ее длинные ресницы каждый раз дрожат.

Но только не мои. Кажется, я перестала бояться ее еще подростком. Но тьму бояться ведь глупо — тебя тоже не видно в черноте ночи. Значит, тебя нет. Никого нет.

— А как ты? Что нового? — спрашиваю я с искренним любопытством у Роберта, который тщательно следит за дорогой, даже ни разу не посмотрев на меня, как обычно это делает.

Тот пожимает плечами, положив одну руку на ногу, а второй пафосно ведет машину, словно снимается в бестселлере. Чего-чего, а этого у него не отнять.

— Кроме того, что я получил повышение, — почти безразлично говорит он, пытаясь скрыть улыбку, — кажется, ничего.

— Боже, поздравляю! — восклицаю я, переведя все свое внимание на самого счастливого человека.

Помню, как он пахал, только чтобы угодить своему директору. Как он переживал, когда не совершал какие-то сделки, в которых я ничего не понимаю. Помню, как успокаивала его горячим чаем, когда эту должность отдали другому. Он словно пережил чью-то смерть, хотя впереди у него всегда было время — всегда было будущее. И вот сейчас, когда мы потеряли поддержку друг друга и перестали беспокоиться о боли, он сделал это. Наверное, это знак.

— Правда, это... Это замечательно, — улыбаюсь я.

— Спасибо, — благодарит он. — Наверное, это знак.

Я еле заметно киваю — скорее, для себя, нежели для Роба — и смотрю на дорогу, расслабляясь в смене пейзажей, зданий и дороги, которая совсем скоро приведёт меня домой. Домой — так сладко звучит, будто та самая конфета из детства. Только там хочется просто быть — ничего не делая, не смотря ничего и никого не зовя с собой. Ведь это твой дом, который защищает. Кажется, там я готова даже умереть, лишь бы запах домашней одежды навсегда остался во мне.

— Еще я недавно чуть не сломал руку, — говорит Роб. — Представляешь, неудачно поставил ее, когда приземлялся на диван. В последнее время со мной что-то происходит.

— Знаешь, пытайся смотреть под ноги. Иначе опять упадешь посреди торгового центра, уронив на себя мороженое, — смеюсь я, вспоминая тот момент из далекого прошлого, когда я была еще молодой, свежей и влюбленной по уши в Роберта. Кажется, это было так давно.

Еще минут десять мы едем почти в тишине, лишь иногда разговаривая, словно постепенно вырисовываем точку на последней странице нашего союза. И это к лучшему — потому что все, даже что-то плохое, к лучшему. Так что я медленно выдыхаю, трезво осознавая, что моя жизнь движется.

Кажется, все детство я мечтала стать тем человеком, которым бы гордилась в пять лет. Человеком, который идет к своей цели, при этом не проливая слезы и не крича о том, что ему тяжело. Человеком, который имеет все, даже больше. В конце концов, человеком, который любит свою жизнь, благодарит ее за то, что она так любит его. Взаимная любовь с жизнью — вот чего я хотела.

Подростком я мечтала о том, что буду бизнес-леди, которой на все плевать — у нее есть ее миллионы и маленькая собачонка в шикарном пентхаусе. Уже тогда я начинала забывать про любовь, потому что считала, что в этом жестоком мире она ни к чему. Никто не возьмет тебя на крутую работу только потому, что ты любишь жизнь. После я начала пахать, даже если не было работы. Я гордилась собой, хотя даже не понимала, что винила за все то, чего не делала. Я угнетала себя, думая, что так добьюсь всего на свете. Но как же я ошибалась.

Уже в более зрелом возрасте я поняла это. Поняла, что кроме любви к жизни, ничего не нужно — ни работы, ни мужа, ни семьи и даже денег. Я гонялась с работы домой, ища себя там, где никогда не была; там, где меня никто и никогда не ждал. Я не знала, что делать, потому что была в безысходности. Постепенно вся моя жизнь шла вниз — и вот время моей жизни, когда я была на дне. Ужасные времена, которые длились слишком долго. И только тогда я поняла, как бы хотела любить мир. Как мне не хватало этого детского и беззаботного чувства, которое залечивало все раны. Но тогда я потеряла его, думая, что навсегда.

Но чтобы подняться, нужна исходная точка на самом дне, поэтому сейчас я здесь — в городе, где нашла себя, и даже больше. В городе, где я живу, словно в собственном в раю, в котором есть свой ангел. Правда, этот ангел еще не изучен, как и его мир. Но я точно знаю, что достигла того, чего хотела. И это не предел. Далеко не предел.

Машина останавливается, отчего все мои мысли мигом улетают, словно и не было. Раньше я сказала бы, что внутри такая пустота, что съедает изнутри, но сейчас скажу, что внутри так спокойно, как на пустынному пляже, где звук бьющихся волн ласкает уши, а легкий крик чаек клонит в сон.

Я выхожу из черной машины Роберта, оставляя там наши воспоминания, чтобы по пути они растерялись в дороге. Роб провожает меня до двери дома, улыбаясь, словно мы не расстаемся. Словно он не провожает меня в последний раз.

— Спасибо, что проводил, — благодарю я, встав напротив него и уставившись на пепельные волосы, которые развеваются на ветру. Может, и волосы он перестанет красить? Ему бы пошли эти изменения.

Он разводит руками.

— Без проблем. Я рад, что мы договорились, — улыбается он. — И да... Знай, что ты всегда можешь позвонить мне, если тебе потребуется помощь, ладно?

— Конечно, — киваю я, сжимая в руках черную сумку. — Ладно, Роб... Удачи тебе.

— Удачи, Венера.

После я разворачиваюсь и ухожу. Просто ухожу, не взглянув в последний раз на пепельного мужчину. Просто ухожу, не обняв того на прощание. Я ухожу от него и всего того, что было вокруг. Делаю так же, как и он, потому что мы оба приняли этот факт. И на душе так легко, словно я сняла оковы с плеч. Он молодец. И я молодец. Мы оба молодцы, что сделали это. Ведь это правильно. Так что я прощаюсь с ним и благодарю за все, что он сделала для меня.

Конечно, мы еще встретимся, потому что, как ни крути, живем в одном городе. Но мы больше не встретимся глазами прежними — влюбленными и обреченными. Мы будем просто людьми, которые знаю друг друга.

Я поднимаюсь по лестнице, предвещая встречу с Эмили. Я убью ее, если она сама еще окажется не дома. Хочу посмотреть в ее светлые глаза, которые вчера не искали меня. Хотя если она снова приготовит что-то вкусное, мне придется ее простить.

— Я дома! — кричу, прислушиваясь к звукам дома.

Работает телевизор, значит, эта плутовка где-то здесь.

— Эй! — снова кричу я, поставив черную сумку в коридоре, снимая обувь.

Я полностью раздеваюсь, постоянно оглядываясь в поисках подруги, которая, кажется, даже не встречает меня. Брюс что, стер ей память обо мне?

Вдруг она выходит из своей комнаты, зажимая в руках телефон и улыбаясь, но не при виде меня, а когда говорит: «Пока». Кажется, ей совсем нет до меня дела.

— Я вообще-то дома не ночевала, — говорю я, разведя руками от безысходности.

Эмили поднимает на меня глаза и многозначительно поднимает бровь, словно это я должна рассказывать. Хотя...Точно.

— Похоже, у нас обоих была бурная ночь, — щебечет та, плюхнувшись на диван.

Я смотрю на нее сверху, поставив руки по бокам, словно мамочка, ждущая от своего хулигана-сына объяснений. Хоть она и не мой сын, я была бы не против выслушать ее.

— Чего-чего?

Она тянется, будто только что проснулась, и блаженно улыбается.

— Я знаю, с кем ты ходила на свидание и с кем ты провела ночь!

— И с кем же?

— С этим мужчиной, который провожал тебя... Как его, Алекс?

Я пытаюсь не показывать своего явного удивления, которое так тяжело скрыть. Откуда она, черт возьми знает? Кто ей сказал?

— Что? — Мои актерские навыки всегда были на высоте, но Эмили я не могу соврать. Поэтому заранее знаю, что она мне не поверит. Но попытка не пытка. — С чего ты взяла это?

Эми лишь победно улыбается, словно я получила технического поражение.

— Генри видел вас. Я сразу узнала Алекса в его описаниях. Так что белый флаг или дальше будем пререкаться?

Черт! Кажется, у меня проблемы. Эмили вообще не должна была знать, кто такой Алекс. А теперь, кажется, она еще и думает, что он мой любовник.

— Так, и что там делал Генри? — пытаюсь я перевести тему на ее любимого Генри.

— Он живет там! И рассказал, что когда ехал ко мне, то по пути увидел вас — воркующих влюбленных, — смеется она, будто это смешно.

Но мне ни капельки не смешно! Теперь это настоящая проблема.

— И... Вы что?.. Были здесь всю ночь? — медленно спрашиваю я, анализируя весь поток мыслей.

Вдруг Эмили хлопает в ладоши и улыбается как ребенок — и тогда я сквозь свет могу различить розовые очки на ее глазах.

— Да! — восклицает она.

— Боже, уже? — удивляюсь я и сажусь вместе с Эмили, требуя подробностей. — И как он?

— Все хорошо, Венер. Мне кажется, он даже побил рекорд того типа в трусах. — Я прыскаю. — Так что правда... Может, у нас что-то выйдет? — с такой детской надеждой спрашивает она, словно нашла своего принца.

Может, это и вправду «тот самый»?

— Дай Бог, — улыбаюсь я, искренне веря в подругу. Рано или поздно она должна найти то, что так долго ищет — даже если этого не существует. Но каждый имеет право на свою мечту. — Кстати, — начинаю, аккуратно развернувшись к счастливой подруге. Меня трясет, но, похоже, на этот раз не от страха и гнева, — Роб подвез меня домой.

Я говорю это так резко, что сама удивляюсь своей решимостью, которая порою покидает меня так предательски. Конечно же, Эмили смотрит на меня огромными шарами, хлопая ресницами, как в комедиях. У нее пропал дар речи, и она ждет объяснений. Она удивлена, но, кажется, скоро удивится еще больше.

— Я знаю, о чем ты думаешь, — почти восклицаю я, выставив ладони вперед в примирительном жесте. — Но, Эми, он заходил не для этого... Представляешь? — Секундная пауза, в течение которой я пытаюсь сформулировать мысли, так хаотично болтающиеся в моей голове. — Он пришел попрощаться.

— Что? — медленно, растягивая неумолимые ноты удивления, спрашивает Эми, корпусом приблизившись ко мне, словно я говорю шепотом.

Я киваю, будто самой себе. Хотя и не до конца верю в это.

— Он сказал, что все осознал... Что теперь все понимает и пришел попрощаться «по-нормальному», понимаешь? Роб сказал, что наша последняя встреча была не такой, какой должна быть. В общем, с ним покончено. И похоже, реально.

Во взгляде Эмили скрыты сожаление и радость, наверное, как и в моем. Сложно отпускать человека, с которым я была так близка несколько лет. Но и так легко после потери этого груза.

Вспоминаю день нашего знакомства, когда Роб так осмелел, что сам подошел познакомиться, пока я была в кафе с подругой — забыто. Наш первый поцелуй, когда шел снег и снежинки размазали всю мою тушь — забыто. Роб подарил мне шкатулку из моего детства, отчего я плакала от счастья — забыто. Наши совместные вечерние вечера, когда за окном мороз замедлял время, а внутри был только наш огонь счастья — забыто. Наши поездки на природу, когда я купалась в чистом море, а Роб смотрел на меня такой счастливой улыбкой, словно нашел алмаз — забыто. Наши ссоры, которые всегда заканчивались жарким сексом — забыто. Наше общее время, которое мы так любили — забыто.

Все забыто. Как и наша любовь где-то глубоко внутри. Конец был так близок, а я не могла дотянуться до него рукой. Как глупо.

— А все-таки, что у тебя с этим... Алексом? — спрашивает подруга, старательно проговаривая имя, неуверенная в том, тем ли человеком поинтересовалась.

Я перевожу взгляд на потолок, снова вглядываясь в трещины, словно ищу в этой маленькой пропасти ответы, которые так нужны мне. Может, они в другом мире? Или под деревом во дворике из детства? Или в квартире, где я оставила литры слез?

Я не знаю, где ответы, где их искать и зачем они мне. Я просто иду вперед, собирая крупицы правды. И кто знает, может, из этого что-то выйдет? Что-то нечто больше? Ведь величественней правды — только любовь, которая никогда не умирает.

— Знаешь, об этом знает только небо, — шепчу я. — Там вся правда. По крайней мере, я пока не понимаю ни своих чувств, ни того, с кем я думаю их поделить.

После просто закрываю глаза и прощаюсь с тревогой.