Чу, третья дочь Секйийского* правителя Креатива, была уверена в себе, но не достаточно, чтобы иметь право рассчитывать на то, что будет счастлива в собственном браке с неизвестным, кого выбрал её отец.

     Её красивые чёрные локоны, а глаза, что словно блестели при свете солнца и сияли при лунном, мягкие губы с удивительной формой, нежная кожа, которую хотелось бы бесконечно касаться, не были гарантом счастья, как и её происхождение, и девушка сама в этом убеждалась, прокручивая опыт сестёр, пока собиралась на охоту.

     Сбегая туда, она часто подносила дары Артемиде, чтобы та сопутствовала удаче, но не в этот раз, когда, рассеянно собравшись в путь, она тронулась в рощу сразу же, как была готова. Никому ничего не сообщив, девушка пыталась лишь отдохнуть от страха, преследующего её без передышки, оттого лук на спине так же был средством для защиты.

     Но она знала, что боги будут справедливы, если уважать и почитать их, что боги будут давать те испытания, которые она заслужила.

     Солнечные лучи скрывались за листвой зелёных деревьев, в то время как Чу прислушивалась к каждому шороху и малейшему движению вокруг. Пройдя достаточно от невидимого гнёта, она вздохнула спокойно и пыталась унять сердце, прикоснувшись к груди осторожно ладонью.

     Её до сих пор мучили тревожные мысли, пугая мрачным будущим. Глаза прикрылись, а губы сами стали просить богов о том, чтобы всё у неё получилось, всё было у неё хорошо.

     Испугав её, стал слышен голос, мелодичный и звонкий, напевающий спокойную мелодию, что Чу напряглась, не желая проблем. Она приблизилась к своему коню, в случае если нужно будет сбежать, и начала искать источник песни.

     Сквозь листву, которую отодвинули запотевшие ладони, она увидела девушку неземной красоты, что купалась в речной воде без одеяний, пока лежавшие на берегу. Полностью погружившись в воду, было видно только профиль. В реке, которую раньше она никогда не замечала, но ныне думала только о ней... и о незнакомке, что так бесстрашно, беззастенчиво и искренне радовалась, когда вода прикасалась к её телу, лаская.

     Чу отвела взгляд, покраснев, в тот день вернувшись домой ни с чем. С тех пор она старалась возвращаться в то место в примерное время, как выпадет возможность, только ради нескольких минут любования и восхищения женской красоты.

     Её руки часто дрожали, в горле становилось сухо, на колени упасть хотелось, сердце билось. Она каждый раз чувствовала это, приходила на «охоту» в оправдание, в спешке снарядившись, и смотрела всего лишь несколько минут, прежде чем в голову ударит кровь, а стыд накроет с причитаниями, после чего пыталась безуспешно сосредоточиться, поймать хоть что-то и опять возвращалась домой с пустыми руками.

     Если служанки и заметили, то ничего не говорили при ней, скорее всего болтая меж собой. День свадьбы медленно приближался. Тревожные мысли исчезали, когда Чу была в роще и отступалась от родительских обещаний посвятить себя замужеству.

     В один день тот прекрасный голос стал слышен снова, поймав Чу, заставляя раскрыть широко глаза и вздохнуть:

     — Снова там прячешься? — и её чарующие глаза тогда поймали взгляд бедняжки, что захотела сбежать и поступила так, в порыве слишком торопя лошадь. На руке остались царапины от колючек на ветках того древа, которое до того она трогала осторожно.

     Возвращаться сразу становилось страшно, пока не прибыли первые гости к намечающемуся торжеству и появились вещи гораздо важнее страхов. Чу начала готовиться к подношениям Гере, Гестие, Афродите, у первых собираясь счастья и удачи просить, у последней же настоящей и сильной любви, чтобы посвятить себя ей без остатка. Тем временем отец её, Креатив, отправил к жрицам Дельф своих слуг, дабы узнать, будут ли в ближайшее время нападать на них враги.

     Из Дельфов их не заставил себя ждать ответ жриц, туманный, звучавший как «не поддаваться чувствам, сильным или слабым, быть бдительными, почитать богов своих и не кормить гордыню, иначе придёт к вам крах». Тотчас правитель рассудил смиренно ждать, отказываясь браниться с соседними царствами и ближними своими, чаще подношений давать и благодарным быть, что так же говорил народу своему. Чу была горда отцом.

     Лук висел на спине, собранность в спешке (что в равенстве лишь ноль) становилась привычной, любимый конь Ерос задорно бежал вглубь рощи. Всё же объял ужас из-за неизведанного будущего молодую секйийку так же, как и страстное предвкушение новой встречи с речной девчушкой. Казалось уголок в лесу и моменты эти стали для неё тайным местом, сродни священному, что она так не хотела признавать.

     — Как тебя зовут? — хихикнула. На тот раз девчушка стояла прямо перед нею, как только Чу чуть убрала мешающую зелень, глядя с любопытством искрящимся в глазах.

     Голос у незнакомки сладкий, когда она говорила, похожий на то, как мог бы звучать укус мягких сочных фруктов. А эти чёрные волосы, струящиеся по плечам, как настоящие волны или сродни волнующимся ветвям, трепетали под действием слабого ветерка. Подол же белого платья, что облегало, заканчивался у колен. Чу не знала, кем девушка может быть, и не хотела знать.

     Протянув руку к ней, коснувшись тёплой кожи, пригласила девушка её к себе, та, не сопротивляясь, пошла и всё следила беспрерывно за движениями чужими. Вода сверкала словно завороженная, таковой была и Чу.

     Они купались, позабыв о течении времени. Настороженность царевны, убаюканная искристыми смехами, не подавала сигналов тревоги и тогда, когда лицо прекрасное приблизилось к её так близко, что дыхание своё делило с дыханием Чу, захотелось ближе стать подруга к подруге. 

     Коснулись их посиневшие от холодной воды губы друг друга, а руки схватились, и звуки замолкли, и зазвучала тетива натянутого лука, поразившего Чу в сердце. Это Эрот, сын и помощник матери своей, Афродиты, выполнил просьбу секйийки и подарил ей страстную любовь, которую так просила девушка у богини любви.

     Тотчас зазвучал игривый возглас златокудрого бога, мальчишки, что весело улыбался, и тут же крылышки его подняли вверх, чтобы помчаться дальше, а Чу, увлечённая вспыхнувшими чувствами, захотела приблизиться сильнее к девушке, но та её оттолкнула, осторожно и твёрдо, лишь покачав головой.

     Чу была готова ждать. В мыслях её только незнакомка и крутилась, хотелось с ней теперь быть постоянно, поэтому предложила она своей новой подруге совместную охоту. Согласие в ответ получить удалось, потому счастливые вскрики и поездка на верном коне своём ждать себя не заставили.

     Увидели они одного больного зайца с покалеченной лапой, и охотница, молив Артемиду об удаче, не пожалела его, наполнилась ведь царевна желанием захвастаться, и поразила двумя стрелами, заставив животное навзничь упасть. Зазвучала тогда для Чу роковая фраза, с которой она, ослеплённая моментом гордыни, согласилась:

     — Твои стрелы так точны, словно ты лучше прекрасной Артемиды! А красота твоя, словно смотрю я на богиню.

     Закивала девушка, выпятив грудь, и оскорбила этим двух богинь, узнавших об этом. Но не хотели богини карать Чу сразу, ждали они её подношений и извинений, а царевна с того дня всё продолжала и продолжала видеться с девушкой, семь дней и семь ночей наслаждаясь с ней каждой секундой, что удавалось поймать.

     Приезжали гости, приехал жених, что пока спал в отдельных покоях, но была к ним всем безразлична царевна. Не трогали их сладкие речи сердца её, не волновали её красивые подарки и лица, не думала она о свадьбе своей, как могла бы думать другая невеста. Всё о чём мечтала она, так это провести с любовью своей время.

     В седьмую ночь, когда Чу сбежала, оставшись незамеченной, они встретились в договорённом месте у реки. Как всегда. Только в этот раз ожидания Чу оправдались, и отдались две девушки любви, касаясь ласково, с трепетом, целуясь будто не будет свадьбы завтрашней и провели время подруга с подругой сокровенное, настоящее. Жарко было, страстно, взбудоражено и возбуждённо, потерялись они.

     Не выдержала Артемида дерзости такой, что продолжалась слишком долго, возгневалась она ещё сильнее, ведь Чу должна была давать подношения ей, но как та увлеклась и позабыла, богиня оставалась ни с чем. Тотчас она, в то время как влюбленные лежали на берегу, пришла на место и выстрелила в Чу стрелою своей, что точно и всегда попадает в цель.

     Уходя, она не кинула и взгляда на оставшуюся там девушку, упавшую замертво со стеклянными глазами и ту, что не могла поверить глазам своим. Афродита же наблюдала как заплакала Ив, дочь Фасонского правителя, содрогаясь в скорби, что была послана отцом своим вторгнуться в доверие секйийцев, но после поражённой стала в сердце точно так же, как произнесла тогда слова свои, полные лести и заискивания.

     Фасоны и секйийцы всё-таки развязали войну, стали погибать люди, двух царствам пришёл крах, покуда спасшийся сын Креатива не построил новое спустя пару десятков лет.

     Две девушки же, влюблённые в подруга в подругу, получившие дары от богинь, зазнавшиеся в себе, позабыв благодарить их, получили наказание каждая. И лежит с тех пор около реки закостенелая Чу, что стало символом призыва к сознанию, дабы помнить о почитании Олимпа, и Ив всё плачет около неё, длинные волосы свои опустив над нею, почти касаясь земли, как дерево, которое грустно опускает свои зелёные ветви, едва покачивающиеся из-за ветра.

♡♡♡
вы читали мифы древней греции?? ну так я пыталась написать что-то похожее, спасибо за прочтение
*имена царств, правителей придуманы

спасибо за обложку https://vk.com/dreammpasta!❤️💛