Мне очень нравится сидеть на траве, в тени деревьев, в руках у меня зачастую бывает папка с листами А4, на которых изображены наброски будь то разнообразных предметов, либо же людей и животных. Я просто люблю проводить мягким карандашом по бумаге, создавая из пустоты что-то живое и красивое. Я и не думал, что мне может так сильно понравиться рисование, тем более простые наброски. Сонхва мне говорил, что у меня всё хорошо получается, но я точно уверен, что композиция для меня – самое тяжёлое. Я ненавижу её, просто потому что там нужно рисовать то, что ты хочешь, но при этом чтобы это было по вкусу преподавателей и комиссии. А это невозможно!
    Рядом сидела Юци и следила за тем, как я быстро вырисовываю маленький кусочек парка, переводя его на тонкую бумагу. Она смотрит так внимательно, что я даже не знал, что и сказать, чтобы как-то растрясти молчание звуковыми волнами. И я не придумал ничего лучше, чем просто поставить музыку. Мелодия проскальзывала под кожей, я уже улетал в параллельную вселенную, пока девушка не положила голову на моё плечо. Тогда я словил панику и мне стало так некомфортно с ней, хотя до этого она всячески бросала мне намёки на то, что между нами ничего и быть не может.

Она родом из Пекина, но сюда приехала за лучшей жизнью. Я был поражён её рассказами: её обмануло двое парней на деньги и постель, один из них шантажировал её обнажёнными фотографиями, сейчас она тайно встречается и спит с хозяином того самого клуба, где мы работаем, просто чтобы он ей давал больше денег и она могла ночевать у него или на работе. Мне стало так её... жаль. Я никогда раньше не думал, что могу так жалеть девушку, то есть она заставляла себя заниматься "любовью" (хотя это любовью не назвать), чтобы просто выжить и не остаться без ночлега.

Она улыбается всегда, даже если я говорю что-то серьёзное, она всё равно смеётся и переводит всё в шутку. Меня это раньше бесило. И не подумаешь же, что у неё в душе творится на самом деле.

— Может ты съедешь ко мне?— ненароком спросил я, пока собирал свои вещи с земли в рюкзак,— только ко мне иногда приходят друзья, но пока ты будешь у меня мы будем собираться у кого-то из них.

— Не надо, мне есть где жить.

— Я не буду требовать половой близости, вот в чём разница. Да, условия хуже, но ты будешь в безопасности. Ты меня уже не раз выручала на работе, я тебе должен,— настаивал я, держа её руку без осознания того, что я её держу.

Возможно она просто не хочет жить в той нищете, в которой оказался я? Я пойму её, если первое, что будет на её лице, зайдя ко мне,— отвращение. Квартира в сырости и с ремонтом старше меня, мебель пережила многое, а в холодильнике мышь повесилась. Но я всё равно хотел бы помочь Юци, чтобы она не принуждала себя к постели с какими-то мужчинами. Когда мы вошли ко мне, то она ничего не сказала, а на лице никаких негативных эмоций. Атмосфера этой квартиры раньше мне казалась тёплой и уютно, но сейчас мне стало здесь холодно, хотя на улице плюс восемнадцать градусов по Цельсию. То ли это из-за новой гостьи, то ли я взглянул сюда её глазами, как будто я здесь не вырос.

Она садится на диван, пока я завариваю чай, её взгляд проскальзывает по стенам, полкам, шкафам и телевизору, который я не включал со дня смерти бабушки. Её лицо говорит о том, что она почувствовала этот тонкий траур, всё ещё витающий в воздухе квартирки, мне даже стало страшно, что она поймёт, какова была история нашей семьи в этих стенах. Сколько раз я прятался здесь, сбегая от предков, сколько раз они приезжали сюда и насильно вытаскивали меня, пока я вопил и умолял бабушку не разрешать им меня увозить домой. Бабушка с сожалением смотрела на меня, я всё ещё помню эти глаза, которые никогда не давали ей соврать. Её глаза, повидавшие многое, смотрели мне глубоко в душу, она рассказывала всё взглядом.

Я очень рад, что больше не вернусь в родительский дом, в котором происходил ужас, в котором находятся все мои детские травмы.

— Почему ты решил работать барменом?— спросила Юци.

— Работа под окнами дома.

— Логично,— кивает, касаясь губами краешка чашки,— и как тебе работка?

— Не знаю, ничего особенного: пьяные люди, алкоголь, проститутки и громкая музыка,— я пожимаю плечами и развожу руки, чтобы показать всё своё безразличие к работе, от которой меня воротит чуть ли не сильнее, чем от университета. Коллектив там неплохой, но после произошедшего с той девушкой меня будто подменили. Я стал более чутким к мелочам и в основном это идёт в отрицательную сторону. И я боюсь, что это может быть эффект той таблетки, которую мне засунули в рот.

Она усмехается, соглашаясь с моими словами. Она, пожалуй, самый адекватный человек среди других людей этого клуба. Я ещё какое-то время виделся там с Минги, но последние три дня мы там не сталкивались и не общались. Я не стал ему рассказывать то, что произошло, поскольку чувствовал себя жертвой, той жалкой жертвой, которая даже сопротивляться не пыталась.

Знаете, с чем я сравним? С губкой. На меня нажмёшь, сожмёшь в руке, так я сразу вылью всю воду и снова стану пустым. Мною пользуются для очищения от грязи какой-либо поверхности, я беру всю эту грязь на себя, а потом, когда я становлюсь измотанным, меня выбрасывают и покупают новую. Я та самая дешёвая губка. Я хоть и давно принял данную позицию, но чувство вины за слабость выбросить из головы не получается по сей момент. Такими людьми легко манипулировать, такие люди рождены были стать удобной губкой в руках умелых манипуляторов.

Ближе к вечеру меня навестил Сонхва и при виде девушки был, мягко говоря, удивлён. Когда Юци ему помахала, парень кивнул и позвал меня поговорить на кухню, где мы закрылись от её ушей.

— Кто это?

— Коллега, ты же её видел.

— В свете неоновых вывесок и маленьких лучей прожекторов трудно разглядеть детально лицо,— оправдался, как любит это делать чаще всего.— У вас что-то есть? Было? Будет?

— Нет, Хва, что за мысли? Она просто в неудобное положение попала, я решил её выручить. Просто так,— добавил я последнее, пригрозив пальцем.

Он всё равно лукаво улыбнулся, подмигивая мне. Как же он любит так подкалывать, я не могу.
    Мы вышли из кухни и он решил побеседовать с китаянкой, пока я открывал бумажные пакеты с едой, привезённую другом. Он купил рис с курицей, целые четыре коробочки, так что и на новую сожительницу хватит. За ужином мы не были многословны, ни разу не сказав что-то, тихо поели и тихо смотрели фильм, который Сонхва поставил на своём ноутбуке.

На мой телефон вдруг позвонили, я был удивлён, поскольку даже забыл, как звучит мой рингтон. Увидев контакт "мать", настроение упало до отрицательного числа, а в горле пересохло. Извинившись, я вышел из своей комнаты и, сев на пуфик в прихожей, приложил телефон к уху. Я не поздоровался, нет такой привычки — лишний раз говорить что-то родителям. Они тоже не здороваются со мной, не спрашивают о моих делах, да и звонят только когда появляются проблемы. Как и на этот раз...

— Твоего папу избили, у него сотрясение второй степени, у нас нет денег на больничные счета.

— Когда я сломал ногу в начальной школе вы сказали, что денег на гипс нет и оно само заживёт. Поэтому я оплачу вам той же монетой, мама. Мне есть нечего, я еле держусь, плачу за квартиру, а вы двое смеете у меня деньги просить?

— Ёсан! Не забудь, чей ты сын!

— Я мечтаю забыть, кто мои родители.