От Достоевского пахнет кровью.
Это раздражало чувствительное обоняние Алекс в первые дни, когда она только привыкала к Крысам и их образу жизни.
Он всегда холоден и расчетлив. Он умело дёргает за нити, руководя спектаклем. Король всего этого хаоса. Король умер, да здравствует король, - как бы так потом не вышло.
Иван его боготворит.
Николай невероятно меняется рядом с Фёдором.
Что до Алекс... Ну.
Сказать было сложно.
Федору она нужна как новая игрушка, которая может помочь в удачной концовке спектакля. Такая уязвимая, слепая, беспомощная грешница. Свято верит в то, что ещё можно что-то исправить. Белоручка, которая боится испачкаться даже о ложь.
Федору не страшно пачкаться даже в крови всех тех, кого он прикончил собственными руками. Он ныряет в неё с головой. Николай даже как-то шутил, что у Федора действительно есть такой бассейн, на что девушка лишь брезгливо поморщилась и отдернула руку от смеющегося Николая. Иван тогда был раздражен.
Достоевский не видит препятствий.
Йокогама должна была стать театром; Гильдия, Мафия и ВДА - главными героями классической трагедии*.
Аметистовые глаза, боже, как она их боится. До дрожи, до болезненной бледности, до того, что даже Гоголь начинает казаться ангелом во плоти, безобидным мальчиком, которому просто дали пистолетик поиграться, так, минут на пять. Он все равно его потом отбросит в сторону и пойдет к другим игрушкам, они привлекают его внимание яркими обертками и громкими звуками.
Достоевский же вцепился намертво в эту страшную вещь, и он не отпустит, он верит в то, что делает всё правильно.
- Мои поступки - это дело рук Божьих, - отвечает он как-то ей на заданный вскользь вопрос.
Не ври, Фёдор. Бог не настолько кровожаден и жесток.
От Достоевского пахнет кровью. Он не желает смывать её с себя. Обманчиво-слабый внешне, но до жути опасен внутри. Хоть он и худой, даже болезненно худой, бледный, с вечными царапинами и искусанными пальцами, тонкими лохматыми черными как вороново крыло волосами. Но он превосходный стратег. Он видит их насквозь, всех, все их страхи, ошибки и потаённые желания. Это не пугает никого, кроме Алекс.
Он тянется к ней рукой, она пытается отстраниться, зная о его чудовищной способности.
- Не бойся, я не хочу убивать тебя, - Фёдор звучит добро, но ей все равно что страшно. Вдруг он её обведет вокруг пальца?
- Вам что-то нужно, господин Достоевский? - пересилив страх, спрашивает она, еле-еле двигая пересохшим губами. Достоевский внезапно смеётся.
- Ты такая наивная, боже. Я не думал, что могут быть люди, которые смотрят на всех бараньими глазами, - он гладит её по щеке большим пальцем, чуть оттягивает уголок губ. Губа лопается, ощущения весьма болезненные, и девушка морщится.
Федор сам внезапно касается её губ своими, слизывая сукровицу. Сильно давит языком, раздразнивает ссадинку, отчего становится ещё больнее. Остаётся только болезненно мычать, но на это даже сил нет.
Федор Достоевский словно вампир, высасывает энергию, присваивая себе, заставляя подчиниться. Достоевский словно вампир, и она готова поклясться, что и клыки у него тоже есть, только он их умело прячет. Хотя у неё они тоже анатомически острые, кусать она никого не хочет. Словно после этого отшатнется, прикрывая рукой губы, окрашенные чужой кровью и спросит у самой себя:
"А я ли это вообще?"
Федор не задаётся таким вопросом, легко играя на чужих чувствах, страхах и страстях, как на своей виолончели. А потом задушит кого-нибудь смычком.
Где-то в дверях за этим поцелуем ревниво наблюдает Иван Гончаров. Он смотрит тоскливыми глазами на девушку, к которой успел привязаться.
От Достоевского пахнет кровью. Задумываться, правильно ли это - не в его принципах. Осознавать, что это грех - тем более. Это принцип природы - выживает сильнейший, такой, как Фёдор Достоевский или Осаму Дазай. В качестве редчайшего исключения - такие, как Александра Журавлёва, чтобы тем, кто сильнее, было чем питаться.
Федор жищник, притворившийся вселенским добром.
Это неправильно, но если ему так хорошо, то зачем что-то менять?
Спустя несколько недель Алекс привыкла к крови. Металлический запах окутал её с головой.
Ей незачем задаваться вопросом, откуда на её руках кровь, если она не чувствует запаха.
А он, несомненно, король.
***
* - я не мог не. Из теории литературы эпохи Возрождения, думаю, известно, что классическая трагедия по всем канонам заканчивается смертью главных действующих лиц. Как же я люблю тебя, теория, просто обожаю.