Юджин стояла в просторной гостинной перед большим, овальным зеркалом с резной оправой.

Наконец-то.

Девушка не могла сдержать рыданий и слез радости, смотря на до боли знакомое и любимое лицо, что всегда возрождало ей весь желанный мир и покой:

— Чхве Субин, я так рада, — она приложила руку к его щеке, другой утирая жидкость со своего лица. — Боже мой, — Юджин наконец почувствовала, как пустота в её душе, образовавшаяся за эти двенадцать дней, заменяется чувством счастья, облегчения и желания жить. — Субин-а-а, я так скучала, — с новой волной рыданий произнесла она, тщетно пытаясь отделаться от слезной пелены перед глазами, которая мешала ей видеть его лицо, что сейчас украшала широкая улыбка, обнажая милые ямочки, которые Чхве в нем яростно обожала до писка.

Более или менее избавившись от слез, Юджин захлебнулась в рассказе о больнице и о том, что там чувствовала, как в итоге сумела влиться в доверие врачей и сбежать, прикинувшись одной из медсестер. Это дорогого стоило — девушке пришлось добираться до дома в белым халате и «кроксах», а с собой кроме блокнота с черной обложкой, у нее ничего не было. Ноги ныли от усталости, ведь идти пришлось очень долго. Неизвестно, сколько времени Чхве провела перед зеркалом, однако услышав звук открывающейся двери, резко опомнившись, замолчала и испуганно огляделась по сторонам в поисках, куда можно было бы спрятаться. Ей очень не хотелось, чтобы ее снова отправили в лечебницу, где ей житья нет.

Вскоре голоса в прихожей затихли, наверное, старшие ушли наверх переодеваться.

— Субин, я так не хочу с тобой расставаться, — тихо сказала Юджин, чувствуя, как глаза снова предательски мокнут.

Через какое-то время рядом с закрытой дверью в гостиную вновь зозвучали голоса, и девушка смогла узнать тембр Сынмина.

— Милая, а я говорил тебе, что без Юджин нам будет гораздо лучше, — все существо Джи будто облилось кипятком. — Давай закажем в честь этого суши? — нещадно ливанул серной кислотой, что мгновенно стала разъедать все внутренности. — Дорогая, это будут наши первые выходные в тишине и спокойствии.

Бора буркнула в ответ что-то нечленораздельное.

Мудак. Какая же сволочь и мразь этот Ким Сынмин. И как только у него язык поворачивается говорить такие вещи?! Господи, как мама только могла выбрать его...

— Юджин! — в гневных думах о материнском любовнике девушка совсем забыла об осторожности, и сейчас в дверях гостиной стояла Бора, на лице которой было изображено удивление в перемешку с гневом.

— Да что вы! — сзади появился мужчина в одних домашних штанах. — Ну конечно, червонное золото в воде не тонет и в огне не горит!

На глаза бедной Чхве-младшей навернулись слёзы. Ей бы сейчас хотелось подбежать к маме, обнять ее крепко-крепко, без остановки говоря слова о том, как ее любит, но... это было просто невозможно — мать сама этого не хотела.

— Мама, я... — начала было Ю.

— Какого черта ты делаешь здесь, девчонка? — Ким, толкнув Бору, зашел в гостиную, тут же подскакивая к юнице и хватая ее за ухо. — Неужели еще не поняла, что тебе здесь не место, паршивка? — он грубо потянул Юджин куда-то в сторону, заставляя стиснуть зубы от боли, а после рывком отталкивая ее, да так, что девушка упала на колени.

 — Сынмин, прекрати! — Бора, не выдержав издевательств над своим ребенком, бросилась к любовнику, обхватывая его со спины и оттягивая назад.

— Чего «прекрати»? —обернувшись, крикнул тот, брызнув слюной от гнева. — Я хочу, чтобы она наконец-то оставила нас в покое!

— Сынмин, она моя дочь, — Бора же пустила слезу, надеясь, что это сможет подействовать на мужчину.

Юджин же сидела на полу, не поднимая головы, стиснув зубы и сжав кулаки до побеления костяшек. Почему они пытаются от нее избавиться?!

— Если она и вправду твоя дочь, — Ким сделал акцент на последних двух словах, — то позаботься о ней и отвези в больницу!

— Хорошо, — рыдая, отзвалась Чхве старшая, после чего Сынмин покинул помещение, оставляя после себя яркий аромат мужского парфюма.

* * *

Этим же вечером Чхве Юджин снова оказалась в той больнице. Как бы сильно она ни хотела оказаться дома рядом с Субином (боже, ее хоть хлебом не корми, только дай возможность оказаться возле зеркала), родителям будто было все равно, почему они тут же отвезли дочь обратно.

По дороге девушка думала и пыталась понять, как мнение чужого мужчины может быть важнее собственной дочери. Вернее, это было даже не мнение, а самая настоящая прихоть: не хочу жить с чужим ребенком, и вот вам предлог — она больна. Почему тогда Бора не связалась с бывшем мужем? Вероятно, этим бы она осчастливила жизнь младшей Чхве.

Санторо встретил семью взволнованно, но чуть ли не с распростертыми объятьями. Исчезновение пациентки поставило на уши всех: от главврачей до уборщиц, однако пропавшая нашлась сама и довольно быстро.

— Извините, пожалуйста, — кланялся без остановки итальянец перед родителями Чхве.

— Вы не уследили за ней, — строго сказал Сынмин, отойдя с врачом в сторонку, — и лучше не сделали. Я требую другого врача.

— Нет, умоляю, дайте мне второй шанс! — тот чуть ли не на колени опустился, однако Ким был непреклонен, поэтому в палату к Юджин прислали другого — доктора Кан Джинмука.

Этот сорокалетний мужчина в круглых очках с мелодичным голосом оказался той еще змеей. В этот же вечер вместо каких-либо вопросов сразу же преподнес девушке две таблетки и стакан воды.

— Но у меня нечего не болит, — возразила Джи.

— Пейте, — резко ответил он. — Вам их прописали.

Недоверчиво покачав головой, Чхве все же выполнила просьбу врача, при этом жадно опустошая стакан.

— А вы можете принести воду? — вежливо спросила она, на что Кан кивнул и вышел из палаты.

А было это лекарство не от головной боли и не от простуды.