.       Казалось, я слышу музыку. Нежный плач скрипки, мягкие переливы фортепияно и тихая трель виолончели. Похоже на «Аве Марию» Шуберта — грустно, тонко, пронзительно. Первый раз я попала на эту арию в Бостонской опере. Сидя рядом с мамой, в кои то веки оторвавшейся от своих древних божков, я замирала от щемящего сердце счастья. Казалось, тогда в зале были лишь мы вдвоем. Я, десятилетняя девочка, сидела и тихо плакала. Мама обняла и сказала, что мое сердце — живое, раз способно чувствовать в музыке боль…    

   — …Мисс… Эй, вы живы? Очнитесь!     

  Нехотя открываю глаза, всем существом сопротивляясь тому, кто так бесцеремонно выдернул меня из сладких воспоминаний. Удивленно смотрю на парня, трясущего меня за плечо, и оглядываюсь по сторонам, в первые секунды не понимая, где я. Льющийся сквозь разломы фюзеляжа утренний свет освещает ужасную картину развороченного салона — вырванные кресла, торчащие во все стороны провода и куски обшивки. И люди. Много окровавленных людей, застывших в своих креслах в неестественных позах. Похоже, после удара самолета о воду я потеряла сознание. И сейчас лежу почему-то боком, хотя все еще в кресле и пристегнутая.

      — Самолет тонет, надо срочно выбираться!    

   Тот самый красавчик в синей рубашке, сидевший у аварийного выхода, убедился, что я поняла его, отвернулся и начал тормошить других пассажиров. Ничего не понимая, все же делаю то, что он сказал — путаюсь в ремне, никак не могу его расстегнуть, но, наконец, освобождаюсь и встаю на пол. Точнее, мои ноги теперь стоят на иллюминаторах — хвост самолета лежит на боку, поэтому понятия «верх-низ» стали очень условными. Вода быстро наполняет салон.  

     — Розанна! Рози!     

  Изо всех сил трясу подругу, отчего ее безвольно висящая голова болтается из стороны в сторону. Наконец она открывает глаза. Трясущимися руками помогаю расстегнуть ремень и встать на ноги. Ошарашенная, но живая, выдыхаю про себя. Спотыкаясь на каждом шагу о раскиданные вещи, пробираемся вперед. Туда, где сквозь искореженное железо виднеется резко побелевшее утреннее небо. Оборачиваюсь лишь раз — убедиться, что Рози бежит следом.

.       У самого выхода на спине лежит стонущий человек — его ноги зажаты какими-то обломками. Уровень воды поднимается с каждый минутой, и раненому мужчине становится все труднее дышать.  

     — Надо помочь ему!    

  Двое незнакомых парней наваливаются на зажавшие его металлические конструкции, оставшиеся от сидений. Разрезанные руки кровоточат, но они, не обращая внимания, из всех сил толкают, поднимают, стараясь освободить кричащего от боли пассажира. Вода быстро прибывает, поэтому подхватываю голову мужчины и приподнимаю, чтобы не захлебнулся.      

 — Лиса, — голос Рози необычно приглушенный и хриплый, — надо уходить, Лиса!      

 Я ничего не успела ответить, даже голову в ее сторону повернуть. Уровень воды, заполнившей салон, пересек определенную невидимую отметку, и в соответствии со всеми законами физики, практически оторванный хвост лайнера начал приподниматься, чтобы затем с шумом опрокинуться и начать тонуть. Сила хлынувшего в полузатопленный салон потока была такова, что нас сбило с ног, а затем буквально вынесло из разорванного салона в открытую воду. Не успев даже сделать вдох, тут же начинаю захлебываться. Ошарашенно машу руками, делая неумелые гребки, в панике оглядываясь по сторонам, пытаясь понять где спасительная поверхность. Будто бы в замедленной съемке вижу погруженный в воду разломанный тубус фюзеляжа и ряды иллюминаторов. И в одном из них — мелькнувший черноволосый красавчик. Лихорадочно вспоминаю наставления стюардесс и дергаю за веревку жилета — мгновение, и через пару секунд выныриваю на поверхность, судорожно хватая ртом воздух. Я находилась под водой менее пятнадцати секунд, но казалось, что чуть ли не часы. Откашливаюсь, одновременно пытаясь сделать вдох, второй, еще и еще. Никогда обычный кислород не казался таким сладким. Как же восхитительно дышать…

                                 ***

      Из ста пятидесяти пассажиров выжило всего пятнадцать. Из экипажа — только чудом не пострадавший второй пилот, который отделался многочисленными порезами. Силой удара молодого парня выбросило из кабины через разбитое окно. Его некогда белая рубашка представляла из себя окровавленные лохмотья, грудь была изрезана осколками лобового стекла, кровь из огромной раны на голове заливала глаза, но он был жив.    

   Израненные, покалеченные люди, чудом пережившие падение лайнера и сумевшие выплыть из ледяной воды, находились в полнейшем шоке. Дрожа от утреннего холода, ошарашенно ходили по берегу, не сводя глаз с озера. Все взгляды были направлены на быстро погружающийся самолет, от которого над поверхностью торчал только хвост и часть оторванного крыла. Казалось, что рука огромного великана схватила и скрутила его, стараясь разорвать пополам. Несколько мужчин по примеру черноволосого красавчика раз за разом ныряли под воду, ища выживших. В голове не было никаких мыслей, кроме бесплодных попыток осознать случившееся. Все казалось дурным сном, но проснуться не получалось. Раненые кричали от боли, потерявшие близких — от отчаяния. Я топталась на месте, думая лишь об одном — как бы не сойти с ума и согреться. Майская жара Массачусетса казалась нереальной, ведь сейчас было не выше двенадцати-пятнадцати градусов. Самые отважные сняли куртки и развесили на ближайших кустарниках в надежде высушить, но на большинстве пассажиров, как и на нас с Рози, были лишь джинсы и легкие футболки. Моя шифоновая блузка, пропитавшись ледяной водой, неприятно липла к теплу. Все наши вещи остались в самолете, кроме тех, что мы успели распихать по карманам — у меня это были только документы.

Прошло время, и постепенно люди начали понемногу приходить в себя. Кто-то прыгал на месте, дуя на озябшие руки, кто-то активно пытался помочь раненым. После вынужденного купания практически все телефоны не работали. Те же, кто все же смог включить мобильный, тщетно ходили по берегу с вытянутой рукой, ища сеть. Связи не было нигде. Перед людьми начали вставать одна за другой проблемы. Никто не знал, где мы находимся и как скоро прибудет помощь. Тяжелораненые стонали, но мы ничем не могли им помочь. Суровая реальность встала перед нами в полный рост. Мы с Рози, на удивление, не получили никаких серьезных травм и ранений, не считая нескольких порезов. То, что она опоздала на регистрацию рейса, и нам из-за этого достались места в самом хвосте самолета, спасло наши жизни. Прижавшись друг к другу, мы сидели и молчали, наблюдая за бесплодными попытками разжечь огонь. Ночная роса еще не высохла — все доступное дерево было сырым насквозь.    

   Рядом с нами обессиленно упал Красавчик. Парень раз за разом нырял в озеро, пытаясь спасти хоть еще кого-нибудь, но последние разы — безрезультатно. Окончательно выдохшись и замерзнув до начавшихся судорог, он вылез на берег, но не сводил глаз с воды. Синяя рубашка прилипла к телу, он весь дрожал, побелевшие губы не слушались его.

      — Как тебя зовут? — спрашиваю я, лишь бы не молчать.     

  — Чимин, — выдыхает он, — сколько их там осталось! Господи…    

   — Ты сделал, что мог. Ты очень многих спас.    

   Это правда — только на моих глазах парень помог доплыть до берега нескольким людям. Чимин промолчал.     

  — Надо что-то придумывать с костром, а то замерзнем еще до прихода помощи, — подала голос подруга, вставая на ноги.       

— Слишком сыро, — поморщившись, Чимин встает с земли, но все же идет к месту потенциального кострища.      

 — Ничего, нас скоро найдут, — стучала зубами Рози, пританцовывая на месте, — помощь уже идет. Сейчас придут. Придут-придут.

      Но прошел час, другой — нас всех постепенно начала охватывать паника. В голове не укладывалось, что в Америке пассажирский самолет может потерпеть крушение, и никто этого не заметит. Оставалось только ждать и делать отчаянные попытки согреться. Уже давно утонул самолет, оставив на зеркальной поверхности огромного озера много плавающих осколков и каких-то вещей. Напрасно мы не сводили глаз с неба, каждую секунду ожидая появления спасательного вертолета. На ясной голубизне проглядывало лишь солнце, ничуть не гревшее этот безлюдный таежный край.      

 Через три часа умер первый пострадавший. Вскоре — еще один. Без должной медицинской помощи были обречены многие. А без пищи, теплых вещей и какой-либо защиты от диких животных — все, ведь перспектива остаться здесь на ночь была более чем реальна. Первым решительно встал среднего возраста мужчина, почему-то похожий на охотника.    

   — Надо идти через лес, — он махнул рукой в сторону густого подлеска, — людей надо искать! Сколько можно здесь сидеть и ждать?    

   Пилот покачал головой.    

   — Мы не знаем даже, где мы. Эта часть штата — одна из самых малонаселенных. Здесь на многие сотни километров может быть только непроходимая тайга.

      «Охотник» с подозрением посмотрел на летчика:      

 — Как это не знаешь где мы? Куда вы нас завезли?!      

 Пилот судорожно выдохнул.     

  — Навигационные приборы не работали, мы сбились с курса. Я не знаю точно, где мы сейчас. Возможно, все еще на территории Канады. Или на Аляске. Не знаю.

      — Надо идти, искать людей, — повторил мужчина, зло сплюнув, — больше трех часов прошло, а никто не шевелится нас спасать.   

    Группа из четырех активистов не успела далеко уйти. Буквально через десять минут в лесу раздались выстрелы.   

    — Это за нами! — Рози, помогавшая мне отмывать от крови лицо одного из раненых пассажиров, вскочила на ноги, — ну наконец-то!!! Они сюда идут!     

  — А почему стреляют? — недоуменно смотрю на тихий и безмятежный лес.     

  — Ну, — Рози задумалась, но быстро нашла ответ, — может, они местные охотники? В любом случае, у них должна быть связь.  

    Девушка намеревается бежать к лесу, но я хватаю ее за рукав.     

  — Подожди! Охотничьи ружья стреляют одиночными выстрелами! А это — автоматы!    

   Будто в подтверждение моих слов в лесу вновь раздалась серия выстрелов.       

— Тогда — военные! Да кто бы не были — это люди, и они нам помогут!

Вышедшая через несколько минут из леса группа людей, одетых во все черное, и правда очень походила на военных. Как бы невзначай они окружили поляну, а двое, видимо главные, приблизилась к нам. Они шли не спеша, ничуть не торопясь на помощь — оба высокие, широкоплечие. Старший, светлокожий   мужчина, держал руку у пояса, на котором висела кобура с пистолетом. Второй — шоколадный, пирсингом над бровью, держал направленный дулом вниз автомат. На поясе также угадывался пистолет. Обнаженные по плечи руки пирсингованного были забиты замысловатыми татуировками. Неужели в нашей армии такое разрешено?      

 — Что здесь произошло? — спросил светлокожий , пристально рассматривая испуганных людей. Татуированный молча встал рядом. Встретившись с ним взглядом, я поразилась — сколько в них равнодушия. На берегу не менее пяти искалеченных людей истекают кровью, а он и бровью не повел. Хотя, если военный, то и не такое видел. Плевать, лишь бы помогли.    

   Все заговорили разом, пытаясь наперебой рассказать о катастрофе, но чернокожий, выцепив взглядом в толпе форменную рубашку с золотистыми галунами, обратился напрямую ко второму пилоту:   

    — Говори ты. Крушение самолета?

      — Да. У нас отказали двигатели и все приборы, пришлось срочно садиться на воду. Уж как получилось, — нервно добавил он, будто бы оправдываясь перед незнакомцем.   

    Двое в черном посмотрели на озеро, затем переглянулись.    

   — Властям уже сообщили?     

  — Нет. Мы не могли, — пилот занервничал, — у нас не было связи. Никто не знает, что мы здесь.    

   — Вас вели по радару? Какие-то приборы указывали ведь местоположение?    

   — После отключения энергии все перестало работать.    

   — А аварийные маяки? Или что там еще у вас должно быть?

 Сидя на земле около раненного, не верю своим ушам — что за странные вопросы они задают? Зачем им это знать? Их дело — лишь оказать помощь, ведь нужно быть слепым, чтобы не заметить нашего отчаянного положения.      

 — Маяков тоже нет. Ничего нет! Вы можете нам помочь? У вас есть связь?      

 — Мы вам поможем, — многозначительно кивнул светлокодий, — конечно поможем.       

— Не думаю, что это в наших силах!

— вдруг с нажимом процедил второй, с пирсингом, обращаясь к чернокожему.       

— Мы поможем, — оборвал он.       

Мужчина с выбритыми висками зло сплюнул и отвернулся. Ему категорически не нравилась идея помогать нам, и это было более чем странно.     

  — Меня зовут Тэхен, а это, — показывает он на своего хмурого соратника, — Чонгук. Встаньте все, кто может сам ходить.

      — А вы кто вообще? — запоздало спросил летчик.  

     — Армия спасения, — огрызнулся тот, кого назвали Чонгуком.

Подозрительно рассматривающие их люди начали приподниматься. Судя по переглядываниям, эти странные военные не нравились никому, но выбора не было — кроме них помочь нам было некому. Лежавший практически на моих коленях раненый в очередной раз застонал, а потом закричал в голос — он изредка приходил в себя и каждый раз страдал от дикой боли. Все, что я могла сейчас сделать — в очередной раз промокнуть ему лоб мокрой тряпкой и прошептать лживые слова успокоения. Мужчина был покалечен настолько, что его шансы выжить без медицинской помощи таяли прямо на глазах.

— Сколько вас? — Тэхен пересчитал вставших, — семеро. Отлично. Идите туда.    

   Дулом автомата он показал на тропу, с которой они все и появились. Но никто не двинулся с места.    

   — А что делать с ранеными? Вы им поможете?      

 — Конечно, —  чонгук достал пистолет и навел его на одного из стонущих пассажиров. От звука выстрела все замерли на месте. Второй выстрел — и лежащий на моих коленях мужчина затих. Из его разорванной груди на меня брызнул фонтан крови. Уши заложил отчаянный крик. Я даже не сразу поняла, что это кричу я сама. Но тут же смолкла, увидев направленное на меня черное дуло.   

    В этот момент я, сама не знаю почему, зацепилась взглядом за левую руку светлокожего . Рука была сильно изрезана выше локтя, а кисть замотана неаккуратной повязкой — грязной, наложенной неумело и не правильно. И я не нашла ничего лучше, как выставить руки вперед и заорать во весь голос:

      — Доктор! Я доктор… То есть врач…    

 Три недели курсов оказания первой помощи при университете, пусть и не имеющем отношения к медицине вообще — тоже врач. Я не знаю, что на меня нашло и почему я выкрикнула именно это — в критической ситуации, под страхом смерти, мозг сработал сам по себе. Но, как ни странно, это помогло —  светлокожий жестом остановил Чонгука. Я облегченно выдыхаю и кое-как пытаюсь встать на затекшие ноги.     

  — Я могу… могу перевязать руку правильно… - ведь явно видно, что у них проблемы с медицинской помощью.    

   Нелепее ситуации нельзя было бы и придумать, но почему-то это помогло. Тэхен хищно улыбнулся:    

   — Доктор нам нужен.   

    — Да на кой нам… — опять завелся Чонгук.      

 — Пригодится, — припечатал Чонгук.

Молчаливой колонной, глотая слезы, мы пробирались сквозь лес, слыша за спиной еще несколько выстрелов. Крики раненных стихли после последнего из них. Среди нас раненых наоборот прибавилось — несколько мужчин истекали кровью от ударов прикладами по голове. Они начали возмущаться, кричали, что мы американские граждане, что-то про свои права. Нас уводили все дальше в лес, подгоняя злыми тычками и угрожая расправой. Начавшийся мелкий дождь не прибавил оптимизма, но через полтора или два часа пути нас подобрали несколько огромных внедорожников. Сидя на заднем сиденье, мы с  Рози молчали, лишь крепче держали друг друга за руки. То, что начиналось как страшный сон, превратилось в сущий кошмар.      

 Невысокое, но длинное здание из темного кирпича, куда нас привезли, заставило всех оцепенеть от ужаса. Это было очень характерное строение — один корпус его обвалился, зияя провалами выбитых окон, но второй выглядел отремонтированным. Периметр был обтянут несколькими рядами колючей проволоки, а на проржавевшей от времени табличке было различимо лишь одно слово. PRISON      

 Судя по внешнему виду и надписи — это было заброшенное много лет назад здание тюрьмы.