Чонвон не мог сомкнуть глаз. В голове всё перемешалось, а мысли то и дело возвращались к словам лучшего друга. Молодой Ян продолжал считать овечек второй час к ряду, но ему не заснуть.

Стоило словам слететь с уст Чонсона, Ян рассмеялся. Воспринимать лучшего друга всерьёз, тем более когда он предложил подобный абсурд, — последнее, о чём Чонвон мог подумать. Не было причин скрывать того, что парень принял всё за очередную шутку по жизни несерьёзного Пака, промолвив через хохот что-то в роде: «Ты окончательно двинулся, Пак Чонсон», а стоило найти во взгляде лучшего друга растерянность, Чонвон непонимающе уставился на него в ответ, пробубнив что-то невнятное под нос.

Между тем Чонсон, ещё больше воодушевившись собственной идеей, взялся подробнее рассказывать другу о том, как именно подобное сможет прекратить эту бесчисленную пытку и даст Чонвону желанную свободу юности.

— Притвориться геем? Да это полнейшее помешательство! — Ян подорвался с кровати, всё ещё охваченный сильными эмоциями, бьющими ключом.

Парень растрепал тёмные волосы руками, не беспокоясь о том, какое гнездо он устроил у себя на голове. Мысли крутились водоворотом, заставляя разум помутиться, а самого Чонвона — сходить с ума от переполняющих чувств. Противоречия то и дело заставляли молодого Яна метаться меж двух огней, тем самым заводя себя в тупик.

«Если это и правда поможет? Не это ли ключ к тому, чтобы закончить все эти издевательства и спокойно жить своей жизнью?» — на мгновение Ян поддался неописуемому соблазну, который противоречил всему тому, в чём он ранее убеждал себя. Необъяснимое искушение поверить в то, что всё может закончиться, стоит только действовать по-другому — так, как никто от него не ожидал.

— Бред, бред, бред, — он повторил одно и то же несколько раз, словно это бы помогло избавиться от непокидающего чувства того, что столь глупое предложение безбашенного Чонсона на самом деле дельное.

Чонвон был хорошо знаком с Паком уже долгое время и знал не понаслышке, что он скорее бы нашёл повод вместе посмеяться над нелепостью ситуации, чем предлагать столь радикальные меры. Яну не стоило отрицать того, что в этот раз Чонсон был полностью на его стороне, а вытащить друга из пучины бесконечных свиданий вслепую — его приоритетная задача и желание помочь от всего сердца.

Отрицать того, что предложение лучшего друга было нелепым, не было нужды, а вот принять то, что именно столь дерзкое решение могло стать козырем в рукаве — это именно то, на что Ян решиться не смог.

«Всё не так плохо, как ты подумал. Если только мать услышит, что ты не хочешь иметь никаких связей с девушками, это сможет сработать тебе на пользу», — в голове парня снова промелькнули слова Чонсона и даже будто бы прозвучали голосом Пака.

Ещё немного, и Ян окончательно рехнётся.

Пак, безоговорочно, был прав, и это не требовало доказательств. Чонвон еженедельно терпел новую кокетничавшую девушку, с которой мать организовывала свидание, и изящно убивал словами и колкими фразами чувство собственного достоинства новой спутницы, оказывающейся перед ним. Злился и бранился на обеих, но Ян упускал одно: он не копал глубже, а столь неочевидное предложение Чонсона искореняло любую возможность того, чтобы у женщины снова был шанс свести молодого Яна с девушкой «имеющей безграничный романтический интерес и желание познакомиться с Чонвоном ближе».

— Это полнейшее безумство, — голова снова коснулась подушки, а глаза метнулись к часам рядом с его кроватью, заставив Чонвона ужаснуться тому, сколько же времени он попусту потратил на бессмысленный размышления.

После разговора с Паком Чонвон разрывался меж двумя мнениями о предложенном: говорил, что с одной стороны это полнейшее безрассудство, а после опровергал первое, снова зажигая потухший уголёк надежды, воспринимая это как шанс сказать окончательное «нет», да так, чтобы мать, наконец, услышала и отстала от молодого Яна.

— Я в край обезумел, если соглашаюсь на это, — шумно выдохнув, промолвил парень, накрыв глаза тыльной стороной ладони.

Бескрайним противоречиям пришёл конец, когда усталость заставила веки Чонвона потяжелеть, глаза закрыться, а каждую мышцу снова заныть, напомнив о продолжительном беге, и в конечном счёте отправить молодого парня в долгожданный крепкий сон.

* * *

Ян распиливал ножом прожаренный стейк, который по каким-то причинам так нравился матери, стремящейся перенять привычки с Запада до той степени, что палочек в их доме больше не найти, а им на смену пришли вилки. Вымещал на мясе накопившееся негодование и нежелание снова встречаться с матерью, зверски раздирая его на куски ножом.

Есть ему не хотелось, да и не был Чонвон большим поклонником слабой прожарки, но ничего другого парню не оставалось, кроме как покорно сидеть за столом, выбирая из еды хоть что-то на его мнение съедобное, выжидая момент к наступлению.

Не в стиле молодого Яна так просто сдавать позиции.

Чонвон мог не появляться в родительском доме вовсе, да и прекрасно знал об этом, а держало его лишь то, что в случае его очередного бунта это сулило бы только неприятности. Мать так просто не провести, да и совесть не дала бы ему не прийти, зная, что его ждали.

Он мог бы игнорировать мать всё то время, что она продолжала усложнять ему жизнь, лишив счастливой юности, но избегать долго не было бы сил. Какие бы мотивы у неё не были — женщина так просто не остановится, а молодому Чонвону так и придётся терпеть всё это, не имея возможности сказать и одного-единого слова в возражение. Вероятно, именно поэтому он принял решение вести двойную игру: сначала мило и наивно улыбаться, а после выставлять себя последним подонком, не знающего границ дозволенного, отчего именно зачинщица должна была чувствовать себя униженно.

Ян не хотел быть плохим сыном, но именно мать первая начала это бессмысленное представление.

Тем временем комната наполнилась тишиной, перебиваемой лишь неприятным на слух скрежетом ножа Чонвона о тарелку. С самого появления в доме родителей молодой Ян не промолвил и слова, начав очередную игру, правила которой известны только ему самому.

До этого он играл по материнским правилам, но вот момент, когда именно он вёл партию.

— Так зачем мы собрались за этим ужином? — он не отрывал взгляда от тарелки с едой не из-за того, что не мог смотреть матери в глаза, а лишь для того, чтобы позлить её. Голос Чонвона был безразличным и в какие-то мгновения можно было сказать надменным. Он всё ещё скрывал своё недовольство и нежелание присутствовать на данной встрече с родителями, хоть и без того это было очевидно.

— Мы так давно не виделись, — отец был на стороне молодого Яна, но его руки также были связаны, а потому он не смог помешать жене усложнять жизнь сыну непрекращаемыми свиданиями вслепую. — Мы рады, что ты пришёл.

— Отец, ты хотел поговорить со мной. О чём? — игра Яна снова была искусна; многочисленная практика давала свои плоды. Чонвон намеренно игнорировал мать, надеясь добиться лишь одного.

— Я? — вилка выскользнула из его рук, а мужчина лишь открыл рот от изумления. — Это, — он определённо не знал, что должен был сказать, — что же, — Чонвон ошибся, подумав, что отец изумился. Нет, он был в полнейшем замешательстве, нервно бросая взгляды на жену, чувствуя себя до чёртиков неловко перед сыном.

— Как сказал твой отец, мы редко собираемся вместе, — женщина посмотрела на сидящего перед ней сына. Она и не замечала, настолько Чонвон успел повзрослеть. — Мы так давно проводили время вместе в последний раз.

«Интересно, из-за кого же?» — парень держал эмоции под контролем, иначе бы уже давно разразился гром его негодования, обрушившийся многочисленным словесным потоком мыслей. Тогда бы он точно не сдерживался.

— Есть ли то, о чём вы хотели бы поговорить? — отложив приборы, Чонвон, наконец, поднял взгляд на обоих родителей. — Если нет, увы, мне вскоре следует откланяться, — молодой Ян снова выдумывал попутно разговору, больше не видя и грамма смысла в данной встрече.

Не услышав ответ, Чонвон намеривался подняться с места, поблагодарив за ужин, который, на самом деле, не особо пришёлся ему по вкусу, ведь любимые токпокки заменит разве что только бутылка дорого красного вина, так полюбившееся Яну по мере его взросления.

— Ты можешь объяснить своё недавнее поведение? — мать не обнажила свои настоящие чувства, но скрыть раздражения от недавних выходок единственного сына всё же не смогла.

Снова шумно выдохнув, Чонвон вернулся на прежнее место, осмотрев женщину перед собой с ног до головы. Её волосы тёмного оттенка, которые он не унаследовал, ведь волосы матери были куда более тёмными, чем у Яна, были собраны так, чтобы не падали на глаза; в уголках карих глаз уже виднелись небольшие мимические морщины, скрыть которые уже не получится, а средства для кожи не подействуют; в свои немного за сорок успешная женщина не выглядела на свой возраст, что, вероятно, было объяснимо генами и хорошей родословной.

Увы, всё же женщина перед ним всё ещё была его матерью.

— Разве в этом есть необходимость? — голос не дрогнул. Эти слова Чонвон хотел промолвить с самого своего прихода, но сдерживался по сей миг. Он желал чтобы именно мать начала этот разговор.

— Из раза в раз мне приходится слушать о том, что ты вытворяешь с девушками наедине, — женщина покачала головой, а после осушила стакан с водой. — Разве так трудно просто пойти мне на уступки? — мать снова была спокойна, словно не злилась вовсе. Все знали, что это было далеко не так, а до детонации бомбы замедленного действия оставались считанные секунды.

— Зачем всё это, мама? — Ян больше не чувствовал, что вот-вот загорится, словно спичка. Он был внутренне спокоен, что даже озадачило его самого. — Ты продолжаешь не видеть правды. Продолжаешь избегать того, что все эти свидания мне чужды. Ты даже до сих пор так и не пояснила мне, к чему всё это, — нет, он, определённо, ошибся в своих суждениях. Сейчас Чонвон чувствовал, как начинал медленно накаливаться.

— Почему ты не можешь просто послушать меня, Вонни? — теперь он точно знал, у кого научился отвечать вопросом на вопрос. — Вонни, разве это так трудно?

— Я просил меня не звать так, — Чонвон свёл брови, мгновенно помрачнев. Прозвище, которое дала ему мать ещё в очень юном возрасте, стало ненавистным по мере взросления, и у Яна были причины для того, чтобы протестовать.

— В любом случае, — женщина вытерла уголки рта салфеткой, смяла её и оставила рядом с тарелкой на столе, — недавно госпожа Чхве — моя давняя подруга — хотела представить тебе свою дочь.

«Опять она за своё», — непроизвольно парень закатил глаза. Ещё мгновение — Ян Чонвон вспыхнет, как спичка.

— Я откланиваюсь, — пока не случилось то, о чём Ян пожалеет, он должен был ретироваться. С каждой секундой сдерживать эмоции давалось всё труднее.

Молодой Ян поднялся с места, надеясь сбежать. Да, именно сбежать, чтобы больше никогда не слышать о свиданиях вслепую и новых девушках, с которыми ему необходимо познакомиться и которым необходимо понравится.

Чонвона тошнило от всего происходящего. Тошнило от того, как родная мать не понимала чувства собственного сына, ровно так же, как и не хотела слышать того, что он всё ещё юн для таких вещей, как брак и дети. Выворачивало наизнанку и заставляло злиться то, что мать так попросту не остановить, а очередные ненавистные свидания вслепую будут отнимать у него время. Если бы Ян только знал, почему продолжал потакать действиям матери, пытаясь разобраться с женщиной только на словах, то его бы уже и след простыл, и он бы прекратил эту холодную войну унижения.

— Постой, — мать перегородила ему дорогу, — ты не можешь так уйти, — она не умоляла, а командовала. Именно она здесь босс, и этим всё сказано. — Ян Чонвон, мы ещё не закончили разговор.

Молодой Ян замер на месте. Натянув маску безразличия, он повернулся обратно к женщине, испепеляя её взглядом.

— Назови мне хоть одну причину, почему ты так противишься всех встреч, которые я организовываю для тебя с таким трудом?

Ян мельком бросил взгляд на отца. Тот сидел на месте, не поднимая головы, ведь ему было попросту совестно смотреть в глаза сыну, помочь которому он был не в силах.

Чонвону не стоило забывать, что в этой семье голоса мужской половины никогда не учитывались и женщина всё всегда делала по-своему. Мать начальник — ей решать.

На лице юного Яна не читалось никаких эмоций. А вот внутри вовсю бушевал гнев вперемешку с раздражением и отвращением к постоянным попыткам переубедить Чонвона в том, что если что-то делалось, то только ему на пользу.

Не стоило отрицать того, что где-то в глубине души всё ещё тлел уголёк надежды, что мать даст парню желанную свободу.

Но этому не бывать. Жизнь не так проста и, увы, от его простого желания ничего не зависело.

— Разве я не говорил? Не повторял десятки раз того, что каждая из них мне не интересна? Разве это не весомая причина?

— Нет, Чонвон, — мать схватила юношу за запястье, словно это бы остановило Яна от того, чтобы уйти, если бы он захотел. — Почему же ты никак не поймёшь, что это ради тебя. Всё, что я не делаю... — дальше парень не слушал.

Мать продолжала тараторить что-то невнятное, потушив у Чонвона надежду на то, что она образумится. Что бы молодой Ян не сказал, она не верила. Воспринимала все попытки парня сбежать как бунтарство, присущее его возрасту. Вот только женщина не учла того факта, что Чонвон повзрослел. Намного быстрее, чем ей могло показаться.

Ян растворился в собственных мыслях. В мысли пробилось то, что не дало молодому парню выспаться ночью, а в голове будто бы звучал голос лучшего друга.

«Я определённо выжил из ума».

Чонвон не слушал мать, которая продолжала что-то невнятно говорить, стращая о том, что она прилагала большие усилия, чтобы её сын не потерял лицо, а она сама не была растоптана. Продолжала повторять что-то про то, что молодой Ян переходил все границы и, если же он творил такой беспредел с девушками, выставляя себя полнейшим подонком только для того, чтобы позлить её — у него это получилось, но так просто Чонвон прощён не будет.

Голос матери эхом отдавался в голове, когда сам Ян поддавался эмоциям. Гнев и ярость захлёстывали его. Парень не выдерживал. Набрав в лёгкие побольше воздуха, Чонвон на всех парах выкрикнул, перебив при том будто бы бесконечную материнскую речь:

— Я гей!

Женщина опешила, мгновенно замолчав, а отец, всё ещё покорно сидящий на своём месте, снова выронил из рук вилку. Из всех присутствующих именно он был самым неуклюжим.

Выпалить эти слова оказалось не так трудно, как думал Ян, а вот продолжить для него — задача труднее.

— Что? — голос матери дрогнул.

Женщина не была готова к такому развитию событий, думая, что рассчитала всё. Уж чего стоит говорить — сам Чонвон не был уверен, что сможет сказать это.

Мать была растеряна. Да что там. Сказать вернее, на её лице отчётливо читалось смятение вперемешку с встревоженностью. Своими словами ранее парень поставил Шах, а сказав, что он гей, — Мат.

Партия сыграна.

От недоумения на лице женщины Чонвону хотелось разразиться смехом. Смеяться над собственной матерью определённо было бы одним из аморальных поступков, но Ян сдерживался не из-за этого. Покажи он свои настоящие эмоции, его ложь станет очевидна. Если уж ему пришлось прибегнуть к таким радикальным мерам, то необходимо было держаться до самого конца.

— Г-гей? — ох, да она была в полнейшем шоке. К этому женщина уж точно не была готова.

— Да, матушка, — Чонвон снова искусно импровизировал, — гей, и это моё решение, — ярости и след простыл. Внутренне Ян забавлялся над всей ситуацией, что разворачивалась перед ним. Был бы рядом Чонсон, они оба бы катались со смеху, празднуя победу.

— Нет, нет, нет, — в суматохе женщина начала делать небольшие шаги, в конце концов ходя туда-обратно. — Ничего, Чонвон, мы вылечим это. Да, точно, вылечим и всё будет хорошо.

Ян не знал, говорила ли мать подобную глупость из-за того, что всё ещё не отошла от шока, либо же на самом деле думала, что подобное лечилось. После произнесённых матерью слов Чонвон не смог сдержать улыбки. Желание залиться смехом было едва контролируемым.

— Это не то, что лечится, мам, — благодаря своей искусной актёрской игре парень надавил на эмоции женщины, показав (так хорошо, как только смог) угнетённость её словами, что на его месте чувствовал бы любой другой человек, признавшийся в своей нетрадиционной ориентации.

В любом случае всё это — игра Чонвона, а также единственный действенный рычаг, чтобы надавить на мать.

— Дорогой, ты слышал это? Наш сын гей. Прошу, скажи, что мне показалось!

Мать на ватных ногах подошла к мужу. Руки женщины пробила лёгкая дрожь, а глаза всё так же оставались широко распахнуты. Она всё ещё не верила. Все иллюзии матери разбились о бетонную стену лжи Чонвона. Мужчина был шокирован не менее, потому сидел смирно, уставившись на сына таким же взглядом, каким ранее на него смотрела мать.

— Является ли это весомой причиной для моего отказа? — юноше всё ещё хотелось уйти.

Чонвон знал, что раз он решился действовать по совету Пака, то сейчас ему было необходимо закончить всё быстро.

— Я не верю! — воскликнула женщина. Голос матери был громче, чем ожидал парень, а оттого он даже немного пошатнулся от неожиданности.

— Да что я должен сделать, чтобы ты увидела всю правду? — Ян лишь только сделал вид, что слова матери его задели. На самом деле именно такой реакции он и ожидал.

Мать молчала, внимательно разглядывая сына. Гримаса непонимания медленно улетучивалась с лица женщины, заставив молодого парня сумбурно продолжить:

— Что я должен сделать, чтобы ты поверила? Привести любого парня в дом и поцеловать его в засос или прям здесь начать вытворять непристойные вещи? Мне не сложно, я сделаю! — слова сами сорвались с уст, а когда Чонвон опомнился — было уже поздно.

Не стоило скрывать, что Яну хотелось мгновенно прикрыть рот рукой, а ещё лучше — под землю провалиться. Сделай он это — выдал бы себя окончательно. Всё и без того зашло слишком далеко ввиду характера парня, отчего останавливаться на этом было бы равноценно тому, чтобы падать в ноги матери на последующие истязания свиданиями вслепую с новыми бездарными девицами, на которых у женщины был глаз намётан.

Во взгляде матери что-то переменилось. Женщина не скрывала того, что не верила сыну, воспринимая всё это как очередную его попытку сбежать. Предчувствие было право, но вот Чонвон никоим образом не мог дать ей больше поводов думать о том, что это ложь.

Набрав в лёгкие побольше воздуха, мать серьёзно промолвила, заставив уже самого Яна застыть в скрываемом изумлении:

— Немедленно приведи в дом того, кто занёс эту болячку.

«‎Да кто меня только за язык-то тянул?»‎