Раскаяние — самая бесполезная вещь на свете. Вернуть ничего нельзя. Ничего нельзя исправить. Иначе все мы были бы святыми. Жизнь не имела в виду сделать нас совершенными. Тому, кто совершенен, место в музее.

Эрих Мария Ремарк

В больнице витал приятный запах таблеток и свежей краски. Тишина убаюкивала, спокойствие повисло во всём белом здании, давая даже какую-то призрачную надежду на лучшее.

На спасение.

Чего? Явно не души. Только тела. Спасение жизни.

Сюда я принёс Яанна, который истекал кровью от пулевого ранения в ногу. Но он всё же был жив, когда врачи поспешно отвезли его в операционную, а меня оставили сидеть в коридоре. Одна из медсестёр обработала мои мелкие раны и синяки, наклеила пластырь на нос и дала вату, чтобы я придерживал ею довольно широкую царапину на лбу. Даже не помню, когда я успел получить все эти ранения, возможно, когда пытался выбраться из схватки Джонса, но это не имела для меня значения. Сейчас вообще ничего не имело для меня значения. Равнодушие и сильная усталость заняли место в разуме, думать о чём-либо не хотелось, казалось, мозг уже и так настолько перегрузился от произошедшего, что уже просто сломался.

Каким-то чудом я смог позвонить Тиил и сказать о том, что Яанн попал в больницу. Я ей рассказал лишь о том, что на её брата напали, но почему и зачем не стал говорить. Просто не было даже моральных сил. Такое впечатление, будто в моей душе наступил постапокалипсис, где исчезли все люди и другая какая-либо живность. Вот только внутри меня всё это было чувствами. Они словно вымерли, как погибли миллионы лет назад динозавры. Точно со мной произошла такая же трагедия, которая привела к полному разрушению.

Но смогу ли я потом собраться в единое целое? Восстать из чёрного пепла?

Я не знал. И не хотел узнавать.

— Трант!

В конце коридора вдруг появилась Тиил, а вместе с ней её мать и Клем. Они все тяжело дышали из-за быстрого бега по лестнице, потому что спешили к Яанну. Они хотели успокоить его, потому что любили. Потому что он стал уже другим человеком. А если он был бы такой же, как ещё пару недель назад, побежали бы они сейчас спасать его? Волновались бы за него? А сам бы я волновался?

Я сдержал порыв покачать головой и взвыть от отчаяния и продолжил наблюдать за тем, как Тиил со своей мамой и Клемом помчались в мою сторону. Парень первый добежал до меня и, остановившись, тревожно посмотрел мне в глаза.

— Где Яанн?

Я лениво махнул рукой на дверь, стоящую напротив меня и ведущую в палату.

— Там.

— А к нему можно? — с надеждой спросила Тиил, пытаясь отдышаться.

— Да, но только родственникам, — ответил я.

— Хорошо, — мама Тиил коснулась ручки двери и посмотрела на Клема. — Подождёшь нас?

— Конечно, — закивал он головой.

— Люблю тебя, — Тиил чмокнула его в щёку и поспешила за мамой.

Через секунду они обе скрылись за дверью, оставив меня гадать, как отреагирует на их появление Яанн, как он вообще себя чувствует и о чём думает. Помнит ли он том, что произошло? Знает ли, что это я донёс его до больницы и что сидел здесь, волнуясь за него? Понимал ли он, что стал дорог не только для своей семьи, но и для меня?

От бесконечных вопросов, больше похожих на водовород хаоса, меня отвлёк шум, когда Клем уселся на скамейку рядом со мной. В глазах цвета морской волны отражалось беспокойство, руки сжались в крепкий замок и подпирали голову с напряжённым выражением лица. Его светло-коричневые волосы растрепались, пока он бежал сюда, на лбу выступили капельки пота, брови нахмурились из-за тяжёлых дум.

— Где ты был эти два дня? — наконец спросил парень и бросил в мою сторону короткий взгляд. — Я тебе писал, но ты мне так ничего и не ответил.

— Плохо себя чувствовал.

На самом деле, это было правдой. Последние два дня я был просто в отвратительном состоянии из-за видений, убийств, собственной силы и Затишья. До сих пор я был разочарован от того, что не смог найти ответы на свои вопросы по той простой причине, что их ещё не существовало для человечества. Я вспомнил слова, которые произнёс Минар перед тем, как уйти из Затишья: «Если бы у людей не было глаз, мы бы даже не подозревали о существовании цвета. Так что вполне возможно, что мы не знаем о существовании чего-нибудь важного только потому, что у нас нет органа для восприятия этого неизвестно чего».

И в этом он был прав. Может, у нас реально не хватало какого-нибудь особого органа, чтобы понять нечто такое, что оно могло бы нам помочь с ответами и тайнами Вселенной. Может, и вправду ответ лежал у нас прямо перед носом, но мы его не видели лишь потому, что не обладали нужным органом «для восприятия этого неизвестно чего». Кто знал. Но из-за этой идеи я долго мучился, пока шёл домой из Затишья.

— А сейчас лучше? — заботливо спросил Клем, рассматривая моё бледное лицо и явно не радуясь моему плохому виду.

— Не очень, — холодно признал я.

— Это из-за того, что случилось с Яанном?

Боль на мгновение пронзила сердце, когда в голове вспыхнули свежие воспоминания о том, как избивали Яанна сразу после того, как мы поцеловались.

— Да, — мне было тяжело об этом говорить, и Клем это заметил.

— Мне помолчать?

Я с трудом смог скрыть удивление. Меня поразило то, что он был готов сделать для меня всё, чтобы мне было хорошо. Что он хотел найти способ, как помочь мне, и не желал совершать ошибки. Он был даже готов молчать, сидя рядом со мной, хотя я видел, как он горел желанием о чём-нибудь со мной поговорить. Другой бы на его месте вряд ли спрашивал у меня, нужно ли ему помолчать или нет, как, к примеру, та же самая Тиил или Эсса, но Клем был другой. Он мог чувствовать другого человека как самого себя.

Мне хотелось ответить ему, что, пожалуй, пусть он помолчит, но в последний момент вдруг понял, что лучше поговорить со своим другом, сказать ему всё, что так долго накапливалось в душе. Я осознавал, что если сейчас буду молчать, тёмные мысли не дадут мне покоя и истерзают до такой степени, что от меня не останется ничего, кроме пыли. Размышления могли просто разорвать меня в клочья.

— Нет, говори.

— Ты уверен? — робко спросил Клем, большими глазами смотря на меня.

Я улыбнулся. Меня забавляла такая тревога и беспокойство Клема за меня. Но я не мог не отметить про себя, что это согревало сердце.

— Абсолютно.

— Хорошо, — растерянно проговорил парень. — А что именно случилось с Яанном? И с тобой тоже?

Прямо в сердце. Эти вопросы — как ножи. И точно в цель, в свежие раны. Я долго смотрел на потолок, откинувшись спиной на стенку, и пытался решиться рассказывать ли всю правду или снова лгать. Ложь? Нет, я не хотел вновь кого-то обманывать и только ухудшать свои проблемы. Надо было найти того человека, который помог бы мне во всём разобраться. Клем — самый лучший вариант для этого, но с другой стороны, мне было страшно ему рассказывать о том, что именно я сотворил.

— Ты можешь никому об этом не рассказывать? — я внимательно посмотрел в глаза друга. Тот явно понял всю серьёзность ситуации и, нахмурившись, кивнул головой. — Никому, понял? Ни Тиил, ни Эссе, ни кому-либо ещё.

— Да, я понял, — кивнул ещё раз Клем.

— Я доверяю тебе полностью, — откровенность завладела мною в этот момент. — Если захочу об этом рассказать кому-нибудь ещё, то сам это сделаю.

— Хорошо, — парень вдруг сжал мои пальцы и приблизился ко мне. — Я обещаю тебе, что никому ничего не расскажу, что бы это ни было.

Я нахмурился, чувствуя волнение в груди и напряжение, словно что-то тяжёлое положили на меня, но попытался хотя бы немного расслабиться. Впереди был сложный путь.

— Я убил человека, — голос тихий, чтобы никто не услышал, хотя вокруг никого не было.

Надо отдать Клему должное: он почти не показал своего шока и не закричал на всю больницу «что?!». Поэтому я был благодарен за его выдержку, хотя по его блеску в глазах бы видно, что его распирало от эмоций. Он уставился в пол, несколько секунд обдумывая слова и привыкая к этой информации, а затем посмотрел на меня.

— Случайно?

— И да, и нет, — я не знал точного ответа на этот вопрос.

— В смысле?

Я больше не смог выдержать и тихо, но поспешно рассказал ему всё, что произошло сегодня, когда мы встретились с Яанном около парка. Поведал ему о банде «Слуги Смерти», о причине, по которой я заявился к ним, чтобы выяснить историю названия, об угрозах Зарта и внезапном землетрясении, которое спровоцировало меня на убийство главаря, о том, что Яанн вовремя оттащил меня от Зарта, хотя второму всё равно не повезло, ведь он погиб, из-за чего потом на нас напали Пол и Джонс. Я не утаил от него ничего, кроме поцелуя с Яанном. Решил это оставить при себе, понимая, что после поцелуя с Эссой и признаний, мой сегодняшний поступок оказался явно не из лучших. Я даже рассказал Клему о том, какие именно чувства меня одолевали, пока пытался задушить Зарта, но о том, что я почувствовал некоторую странную силу, мне пришлось тоже утаить. Но даже так, когда я ему всё это высказал, на душе стало гораздо легче, чем когда-либо.

Несколько секунд Клем размышлял над полученной информацией, оценивал её и изучал с разных сторон. Никогда не видел, чтобы он так сильно и недовольно хмурил брови. Но мой рассказ наверняка натолкнул его на новые соображения и идеи, из которых он пытался найти то, как помочь мне. Ведь он всегда помогал, каким бы ни был человек и чего бы он ни сделал.

— Значит, ты хотел защититься? — в ответ на свой вопрос Клем получил мой утвердительный кивок — говорить было трудно, в горле пересохло. — И от страха просто обезумел, отчего не видел другого варианта, как убить Зарта?

— Да.

Мне не хотелось снова вспоминать всё пережитое, поэтому пришлось приложить немало усилий, чтобы в голову не полезли воспоминания. Друг снова задумался, обдумывая мои слова и пытаясь что-то решить для себя.

— Но будь ты в нормальном состоянии, как, к примеру, сейчас, ты бы не стал этого делать?

Этот вопрос застал меня врасплох. Я даже не знал, что ответить, потому что не был уже уверен своей доброте по отношению к другим людям.

— Думаю, что да.

— Если да, то тогда тебя можно понять, — заметил Клем, взгляд которого стал вновь сочувственным и беспокойным. — Ты ведь не хотел его специально убивать, а просто настолько испугался за свою жизнь, что не отдавал себе отчёт в том, что делаешь. А ещё это маленькое землетрясение, при котором страх усиливался в стократно.

— Значит, ты... не зол на меня? — волнение комом встало в горле.

— Нет, конечно, — добродушно улыбнулся Клем. — Я понимаю тебя. Знаешь, будь я в тот момент на твоём месте, неизвестно что бы тогда сделал. Может, мне тоже захотелось бы... убить, — на последнем слове его голос дрогнул, но он всё же сохранил свою улыбку, чтобы хоть как-то поддержать меня. — Но даже так, знай, ты не виноват в том, что случилось. И никто не виноват. Просто все цеплялись за свою жизнь и пытались сделать так, как казалось правильным. А то, что нам кажется правильным, не всегда несёт в себе добро.

Чистая правда. Настолько чистая, настолько приближённая к человеку и к моим проблемам, что я просто не выдержал. Слёзы покатились по щекам раньше, чем я уткнулся в плечо Клема, пытаясь найти себе утешение. Его плечо оказалось тёплым и таким надёжным, что сердце невольно затрепетало, а слёзы полились ещё сильнее. Друг обнял меня и молча гладил по спине, понимая, что слова сейчас излишне. Он и так понимал, что мне было плохо от содеянного, понимал, что я не желал никому принести вреда, понимал, что я осознал свою ошибку, за которую уже раскаялся.

Правда, раскаяние — не самый лучший способ, чтобы всё исправить. Ведь уже не вернёшь ни жизнь Зарта или Майка, ни здоровье Яанна, ни прошлую жизнь. Так что можно было уже и не мучить себя слезами и мыслями. Раскаяние, пожалуй, было уже ни к чему.

Пора двигаться дальше. Вперёд.

— Спасибо тебе за всё, — я отстранился от Клема и, вытерев мокрые щёки рукавом польто, шмыгнул носом.

— Думаю, после такого в тебе точно что-то изменится, — заметил парень, с каким-то интересом косясь на меня.

— Ты...

— Я имею в виду, что ты как-то говорил о том, что можно ли что-то узнать о смысле жизни, если убить человека, — тихо сказал он, не дав мне сформулировать вопрос. — Может, после такого ты что-нибудь и вправду поймёшь для себя, что, возможно, даже изменит тебя.

— Ты так считаешь? — удивился я.

— Конечно, ведь некоторые тайны бытия иногда открывают мир совершенно с другой стороны, что уже понесёт за собой изменения в человеке.

— А не будет ли плохо то, что я изменился? — мне стало интересно.

— Знаешь, ты уже стал изменяться, как, собственно, и я после нашей встречи, — Клем смутился, но продолжил уже с серьёзным лицом. — Каждый из нас рано или поздно изменится. Сначала это будут незначительные изменения. В какой-то момент ты перестанешь носить когда-то любимую рубашку и свитер, а запах любимого одеколона уже не будет тебя радовать. Ты перестанешь слушать песню, которую раньше слушал двадцать четыре часа в сутки. Фильм, который ты всегда пересматривал, когда тебе было грустно, уже не будет поднимать настроение. Збудешь про книгу, которую раньше всегда перечитывал. Перестаешь общаться с некоторыми людьми... Ты выбросишь свой телефон, в котором хранилось столько воспоминаний, а вместо всего этого ты купишь себе новый пиджак. У тебя появятся новые интересы. Найдется новая песня, которая будет радовать тебя каждую минуту и фильм, который ты будешь смотреть в грустные вечера. Ты найдешь новую книгу, которую будешь всё время перечитывать. У тебя появится новый телефон, который будет хранить много новых воспоминаний... И когда ты посмотришь назад, то поймешь, что стал совершенно другим человеком. В твою жизнь пришли новые люди. У тебя поменялись вкусы, ты веришь в совершенно другие вещи и поступаешь совершенно по-другому. Твои высказывания и мысли звучат по-другому... Вспомни, какой ты был ещё год назад, а какой ты сейчас.

«Раньше я был лучше», — это первая мысль, которая пришла мне в голову после этой довольно простой, но с глубоким смыслом речи моего друга. Он был, конечно же, прав. И даже на фоне таких слов казался умнее, серьёзнее и более понимающим мои проблемы. Хотя я даже мог и не сомневаться в том, что он понимал меня. Клем был настолько внимателен к чужой боли, настолько чуток, что ему самому становилось тяжело, точно все страшные вещи произошли с ним, а не с кем-нибудь другим.

Однажды я проснусь и пойму, что всё окончательно изменилось. И солнце будет светить как-то по-другому, и птицы будут щебетать как-то не так, и даже машины будут шуметьь иначе. Но окажется дело не в солнце, не в птицах и не в машинах.

Просто изменюсь я сам.

— Год назад всё было иначе и вовсе не из-за того, что я изменился за это время, — устало покачал я головой. — Но твоя мысль всё равно верна.

— Значит, впереди тебя ждут белее значительные изменения, которые ты уже заметишь, — улыбнулся Клем, похлопав меня по плечу.

Я с отчаянием просмотрел на него, совершенно не разделяя его оптимизм.

— А если они изменят меня не в лучшую сторону?

— Ты имеешь в виду, что ты станешь хуже? — Клем на мгновение испугался.

— Да, — обречённым голосом ответил я.

— Такое тоже вполне может быть, но... — парень замялся, нерешительно подбирая слова. — Знаешь, даже если ты вдруг станешь плохим человеком, то всё равно можешь измениться ещё раз. И уже в лучшую сторону.

— Разве такое возможно?

Клем кивнул подбородком в сторону двери палаты, где находилась сейчас семья Марсов.

— А ты посмотри на Яанна. Он ведь изменился. С каждым днём становится всё лучше и лучше. Больше не донимает ни меня, ни Ната. Тиил всё время рассказывает мне, как он сделал то-то, помог с чем-то, спас кого-то. Он изменился и в лучшую сторону... Так что я думаю, что тебе не о чем волноваться: из тьмы ты всегда можешь выйти на свет. Главное захотеть.

— А если вдруг не захочу? — я не желал озвучивать этот вопрос, но он всё равно сорвался с языка.

— Захочешь, если к тому времени останутся рядом с тобой твои друзья и родные. Те, кого ты любишь и кому ты нужен. Ты ведь не захочешь причинять боль тому, кто тебе дорог? Ведь не захочешь причинить боль, к примеру, мне, Тиил, Эссе или кому-нибудь ещё?..

— Думаешь, к тому времени мы будем до сих пор дружить? — я удивился наивности Клема.

Тот широко улыбнулся.

— Конечно! После всего того, что с нами произошло, наша дружба станет только сильнее. Разве ты не чувствуешь, что с каждым днём мы становимся всё ближе друг к другу?

— Думаю, что да...

— Возможно, ты сейчас не совсем в этом уверен, потому что, насколько я знаю, раньше ты ни с кем не дружил. И сейчас тебе всё это в новинку. И может быть, ты даже не чувствуешь всего этого только по той причине, что ещё не привык к друзьям: ко мне, Эссе, Тиил и другим... Я не знаю, что ты на самом деле чувствуешь, но со стороны создаётся такое впечатление, будто ты не совсем осознаёшь сложившуюся между нами всеми ситуацию и даже пытаешься как-то оттолкнуть нас, отрицаешь очевидное...

— К одиночеству привыкаешь, — холодно пожал я плечами. — А когда оно рушится, очень трудно привыкнуть к нему снова. Придётся это делать заново с самого начала.

— Но ни я, ни кто-либо из нас не обижается на тебя за это, если ты вдруг так подумал, — добавил Клем.

— Почему?

— Потому что мы понимаем тебя, — он склонил голову к плечу и изучал моё лицо. — Мы не так закрыты от мира и не доверяем никому, как ты. Мы видели тебя со стороны, как ты одиноко сидел где-нибудь за партой и, слушая музыку, читал книгу.

— Вы следили за мной? — в груди появилось неприятное ощущение.

Парень смутился и, опустив глаза, пытался скрыть волнение.

— Ну, в основном это был я, — робко ответил он. — Но я не следил за тобой, а просто... наблюдал. И всё никак не решался с тобой поговорить.

— Потому что я чем-то тебя заинтересовал? — вопросительно выгнул я бровь.

— Мне стало интересно, почему ты всё время одинок.

— И захотел мне помочь?

Клем кивнул.

— Помнишь, как я прыгнул на парту? Я пытался таким образом привлечь внимание других людей.

— И ты привлёк, — хладнокровно заметил я, вспоминая тот день. День встречи со своим первым другом.

— Но я хотел привлечь внимание не к себе, а к тебе, — его бирюзовые глаза заблестели. — Чтобы люди обратили внимание на твоё существование, на то, что тебе одиноко. Мне показалось, что тебе не хватало общения.

— Знаешь, это был не самый лучший способ, — я криво улыбнулся.

— Ну, я не такой умный, как ты, — Клем ткнул меня локтём в бок и широко улыбнулся. — Так что мне простительно.

— Значит, я тебя прощаю.

— Вот уж спасибо, — рассмеялся друг.

И мне было радостно в этот момент видеть его улыбку, чувствовать, как и самому становилось как-то весело и беззаботно. Словно ничего и не произошло. Словно всех этих кошмаров не было. Словно я обычный подросток, не имеющий ничего общего ни с Затишьем, ни с убийствами.

Словно я всю жизнь был счастливым и не знал, что такое боль.

И тьма.