После выпускного в детском саду с Витьком я больше не встречался.

Но, к моему несчастью, в школе обнаружилось море таких Витьков. Поэтому, тщательно законспирировавшись на первой парте, я делал вид, что учусь, и отращивал косу.

Казалось бы, что мужикам надо? Пышногрудая, большезадая блондинка. Или жгучая брюнетка аля-всемвамразомдам. Ан нет. Несмотря на плосковездетость и слишкомзаумность привлек внимание главного заводилы класса именно я. Ну а за ним, как и полагается, всей остальной мужской половины одноклассников.

Каждый проявлял свою влюблённость по-своему. Кто-то дёргал за волосы, кто-то писал записки и плевался ими в затылок через трубочку с задней парты, кто-то обзывал нелестными фразами, мне же оставалось отбиваться портфелем, показывать язык и недоумевать, что они во мне нашли?!

Однажды я сел и долго подумал, через минуту осознав, что, вероятно, всё дело в косе. Та у меня была длинная, цвета пшеницы, приятная, гладкая на ощупь и достаточно толстая. Находись она в другом месте, цены бы ей не было. Но в этой жизни я данной привилегии был лишен.

Установив источник проблемы, я решил его удалить, но ночью мне приснился сон, где я обрезал её и… умер. Проснулся я от не унимаемой дрожи и страха, охвативших вдруг. Минут пять я не мог успокоиться даже удостоверившись, что жив и коса на месте. А потом сон время от времени начал повторяться.

Я не входил в ряды суеверных, но положил под матрас чеснок, перекрестился справа налево и на всякий случай слева направо, поплевал через оба плеча, так как не знал, какое из них правильное, поймал нашего чёрного кота и заставил его перейти мне дорогу задом, кот оказался дефектным и даже передом переходить не захотел, пришлось привязать его к стулу и долго объяснять, ползая на четвереньках, что от него требуется. Но потом пришла мама и выкинула за шкирку. Меня. Короче, косу я оставил висеть.

В пятом классе тот же заводила, по которому сохли все девчонки, на импровизированной школьной дискотеке наконец решил пригласить меня на танец. Не прошло и два года (прошло), как он понял, что детские штучки со мной не работают и пора брать быка за яйца. Вернее, за косу. Почему его все считали крутым, было непонятно. Наверно, потому что он встречался с семиклашкой и курил.

Только когда он, подталкиваемый толпой ребят сзади, приблизился ко мне, окруженному толпой девчат, я вместо того, чтобы поступить как настоящий мужик и влепить ему по раскрасневшейся морде, убежал в туалет. Как натуральная баба. Одиннадцать лет в чужом теле не прошли зря. И это тело нехило давило на мозги. Потом девчонки долго пытались вытащить меня из кабинки, где сопли ярости почему-то лились из глаз, но аргумент одной: «Что мы теперь, из-за неё и есть ничего не будем?» — притупил в остальных чувство солидарности, и все удалились есть торт.

Проглотив ещё две сопли, я понял, что торт вкуснее, и тоже присоединился к ним. «Сидеть в сортире, когда никто не обращает внимание, неинтересно». Это были не мои мысли, будто кто-то кроме меня их там думал. Такое случалось не в первый раз и прилично раздражало.

Когда я вернулся, заводилы не было. Видимо, он не выдержал позора и слинял. Его друзья смотрели непонятно. Но это не помешало им и всем остальным преследовать меня последующие два года. Они приставали чётко по расписанию, передавая очередь, как пальму первенства, из рук в руки. Создавалось впечатление, что я пошёл по рукам.

К слову, в классе было полно симпатичных девушек, гораздо более оформленных и приятных на вид. Поэтому столь странно и неоправданно было повышенное внимание ко мне.

Я видел себя в зеркало. Каждый день — анти-вариант популярной девчонки. Тощая, хоть я и наворачивал на завтрак, обед и ужин по две порции. И ещё межпорционные заправки, так как топлива не хватало, будто оно уходило в трубу. Оно и уходило в трубу, ведь чем больше я ел, тем больше сра… ходил в туалет.

«Поели, можно и поспать», — этот мульт был, определённо, про меня, только слово «поспать» заменялось на ему похожее.

Вместо скакалок и обсуждения мальчиков на перемене я гонял в футбол. Причёски не сооружал, рожу не малевал. Спереди и сзади размер был минус три, поэтому когда мать купила бюстгальтер, я, честно, не знал, куда его притулить. Может, на уши? Так как это было самое выступающее на теле место.

Классе в седьмом мой друг, толстый, единственный, кто любил, но хотел молча, признался в причине всеобщего помешательства:

— Потому что ты это, как там у вас говорят: «меньше, пудры, меньше краски, меньше строй мальчишкам глазки, будь скромна и весела, всем понравишься тогда»... — сказал он, открыв ужасную правду.

Оказалось, молодёжь думает иначе, нежели нормальный зрелый мужик. И на что у того висит, у них стоит. Интерес, в смысле.

На следующий день я обрезал косу. Голова стала намного легче и это было так странно, словно мне развязали мозги. Мать сказала, что так лучше. Не знаю, лучше ли, но жарче стало наверняка.

Что удивительно — кошмар, который преследовал много лет, перестал сниться. И я, наконец-то, избавился от протухшего чеснока.

Потом я впервые тоненькой стрелочкой подвёл глаза, удовлетворённо отметив, что выгляжу намного вульгарней. Это оказалось сложно. Требовались навыки снайпера и художника. Ни одну из перечисленных школ я не посещал. Поэтому сначала получилось криво. А когда я захотел исправить, стереть это оказалось невозможно. Зато я понял, как появился стайл «смоки айс». Видимо, такой же балбес, как я, попробовал удалить произведенное на глазах искусство, а потом плюнул и решил, что легче сделать вид, что так оно должно и быть, чем тереть полчаса мылом лицо.

В восьмом классе я покрасил волосы в черный и превратился в ощипанную ворону. Так обозначил мое перевоплощение толстый, недовольно скривив губу и покрутив у моего виска пальцем. Потому что лицо стало выглядеть еще более худым и все, до этого не выступающие его части, выступили, превратив нос в клюв, а скулы в крылья. На следующий день он принёс перекись водорода и, протянув мне бутыль, пообещал, что это чудо-средство превратит меня обратно в человека. С первого раза получилось «ржавое железо». И все бы ничего если бы оно не распространилось пятнами. Успокоив себя, что жирафы тоже так ходят, я подождал неделю, а потом покрасился опять. Получилась тыква. Волосы стали похожи на мочалку. И эксперименты я решил прекратить.

Потом я засыпал лицо пудрой. Градиент цвета между ним и шеей меня нисколько не смутил. Якудза — япона мать. Это было даже круто.

В девятом классе я послал всех нахой. *нагой. *ногой. И начисто отбил у одноклассников желание приставать.

Заводила к тому времени вырос, но почему-то вниз, и оказался мне по шею. Он просто не любил баскетбол.

Я тоже его не любил. Это был идиотский вид спорта, которым физрук нас насиловал каждый урок. Попадать в кольцо у меня не получалось, поэтому мячом попадали в меня. Зато я научился хорошо бегать.

В параллельном классе занималась девчонка. Она играла лучше всех. По телосложению она не была толстой, но когда летела с мячом, пол под ней содрогался, словно несутся стадо слонов. У неё тоже была коса. И она тоже пользовалась популярностью среди пацанов школы. Только те на неё смотрели больше с восхищением, нежели с надеждой что-то урвать.

Положительное во взрослении оказалось то, что я вытянулся, а она — нет. Странно. Значит, не в баскетболе фишка.

Она так и осталась невысокой, коренастой, с косой, прыщами и мячом. Вернее, двумя, которые внезапно выпрыгнули из под майки. Бегать с ними стало сложно, а потом физрук ушёл. И про баскетбол все забыли.

Глава К (коса)