Как найти то, о чем даже не пишут в книжках?

Алекс

Чувствую раскаленный шар внутри тела, который выталкивает сердце наружу, в темноту, в которой я так отчаянно искал спасение и ответы на вопросы. Эта обстановка слишком пагубно влияет на мои человеческие чувства, которые хотят проснуться — но нельзя, я должен оставаться хранителем, которым был всегда! Не могу отказаться от этого, иначе покину Венеру, которая так нуждается во мне. Как же я могу так поступить?

Она слишком близко, ее приоткрытые губы тянутся к моим. Она уже такая взрослая и красивая, знает себе цену, умеет вести себя так, чтобы ее хотели. Ее светлые волосы раздувает ветер, пламя огня слегка освещают милый нос, скулы и глаза так проникновенно и почти умоляюще смотрят на меня, будто поцелуй должен спасти от клинка, который я держу за спиной, готовый вонзить металл в хрупкий орган.

В голове проносится сотня мыслей, тысяча сомнений и одно воспоминание — о том, кто я и зачем здесь с этой безумно красивой, но недоступной для меня девушкой, которая значит для меня так много, что я не боюсь отдать за нее жизнь. Венера всегда испытывала слабость ко мне — во всех жизнях она хотела быть ближе, и я ошибочно принимал это за любезность. Но я всегда знал правду.

Если бы я только мог стереть ей память, чтобы было все легче! Чтобы она не помнила такого хранителя Алекса, знающего о ней даже то, чего не должен. Не было бы этих ужасных тайн, которые сверлят голову Венеры. Которые заставляют ее переживать, когда она должна просто жить.

Я почти поддаюсь ее порыву — такому нежному и откровенному. Почти закрываю веки, предавшись человеческому чувству, которое пожирает меня с каждым днем. Я пытаюсь, правда пытаюсь бороться с ним, но лишь теряю силы. И сейчас я должен погасить этот порыв, чтобы не совершить ошибку, за которую буду судить себя самыми страшными способами.

Она никогда не была так близко, так интимно и непосредственно рядом — наверное, я даже представить не мог подобное, потому что слишком сильно боюсь своих мыслей, от которых часто бегу. Бегу, не оглядываясь, стирая ноги в кровь и учащенно дыша, ведь мне чужды человеческие чувства, я не человек. Да, когда-то я был им, но выбрал совсем другой путь — теперь я хранитель земных душ. Это мой способ стать сильнее, выше. Шанс стать чем-то большим, чем остальные, развивать свою хранительскую душу. Но как, если я чувствую, что слабею?..

Вдруг меня как водой окатывает, какая-то чужая мысль задевает мой мозг, отчего я «просыпаюсь», наконец поняв, что я делаю. Что мы делаем. Резко отстраняюсь, переведя взгляд на свои сжатые кулаки, в которых я ищу спокойствие. Мне мучительно трудно отстраниться от нее, но я делаю это. И не хочу смотреть в ее глаза, в которых зарождается страсть, желание и что-то еще, чего я не хочу признавать. Неужели эта ошибка все испортит? Ведь я даже не могу стереть ей память, чтобы все было, как прежде. Эта неполадка снова заставляет меня выкручиваться. Но теперь я ее хранитель, а не наоборот. И прошлое не должно отражаться на настоящем.

Небольшая пауза, в течение которой я пытаюсь привести голову в порядок, а Венера... Чувствую, как часто бьется ее сердце. Чувствую в ней желание — такое откровенное, что мне становится неловко.

— Прости, но я не могу, — шепчу я, все еще не осмеливаясь смотреть в ее чертовски красивые голубые глаза, в которых видел столько эмоций, что не сосчитать.

Прячу свой взгляд в пламени, лесу, звездном небе, опасаясь ее стыдливых глаз, в которых стоят слезы. Не хочу испытывать это вновь — противное чувство жалости, а к Венере она особенно неприятна, потому что каждый раз я сам еле сдерживаю слезы.

— Прости, я... Не знаю, что на меня нашло, — продолжаю оправдываться я, боясь ее слов.

— Почему ты извиняешься? — спрашивает она так спокойно, словно ее тело не дрожит — то ли от холода, то ли от беспокойства.

Ее вопрос выбивает меня из колеи, словно вопрос по математике, которую она не понимала всю жизнь. Неосознанно я перевожу на нее взгляд. На удивление, она и вправду спокойна, ее спина прямая, руки спрятаны в карманах, а взгляд направлен прямо на меня, будто не было никакого неловкого момента, отчего я снова отвлекаюсь на языки пламени.

— Потому что я должен был остановиться.

— Но ты ведь остановился, — продолжает мучительно спокойно говорить Венера, отчего волнуюсь я.

Пожимаю плечами, не зная, что ответить. И вправду, я не позволил этому случиться, но факт того, что мы были на грани, не дает мне покоя. И когда мы пришли к этому? Когда наша связь стала такой близкой?

— У меня один вопрос: почему?

Я непонимающе смотрю на нее, забыв про неловкость.

— Почему ты остановился? Я думала, что... Что... — Она пытается скрыть эмоции за очаровательной улыбкой, но я знаю, о чем она хочет спросить.

Боже, моя Венера, ты должна была пойти совсем не по этому пути, но я все испортил.

— Я люблю тебя... Но я твой хранитель, и мои чувства отличаются от человеческих, Венера, — говорю я, тянясь взять ее за руку, но одергиваю себя. Не сейчас. — Знала бы ты, как сильно я люблю тебя, но это совсем не то, что тебе нужно. Я не человек...

— И что? Разве ты не достоин чего-то человеческого?

— Мое время вышло, поверь, это было позади. Я хоть и не помню, но уверен, что вдоволь насладился человеческими жизнями... Теперь ты должна насладиться своими. Это не то, что тебе нужно, поверь мне.

— Если я хочу этого?.. Разве ты этого не хочешь?

Боже, я держусь изо всех сил, смотря на это наивное личико, в которое влюбился еще до ее рождения. До сих пор не могу поверить, что мы разговариваем об этом, цепляясь за последнюю клетку разума, чтобы сидеть здесь и лишь разговаривать. Держу пари, Венера и сама понимает, как далеко мы зашли, как это неправильно и странно. Но кажется, она учится слушать сердце, поэтому с такой надеждой смотрит на меня, сверкая голубыми глазами.

Но что я могу ответить ей? Правду, которая навредит нам? Правду, которая поставит нас в тупик? Какую из истин мне рассказать, чтобы сделать правильный выбор? Знаю, что она будет злиться на меня, когда все узнает, но пока есть возможность, я не скажу той правды, которая пока не имеет никакого значения. Которая пока ничего не изменит — лишь снова заставит Венеру лить слезы и ломать душу и голову в размышлениях.

Я так долго с ней, так много видел, а сейчас как человеческий мальчишка теряюсь перед этой девушкой — не знаю, что ответить, как смягчить углы. Если бы я был человек, поцеловал бы ее так страстно, так искренне, не отпускал бы ее из объятий. Но я всего лишь ее хранитель. Где это видано, чтобы хранитель влюбился в земную душу? Кажется, это аморально, поэтому я отрицаю все проявления этого преступления.

— Это не имеет значения, потому что я твой хранитель.

Вижу в ее глазах безысходность. Боже, как же я хочу ее сейчас обнять, прижать к себе и успокоить, но держусь из последних сил. Вспоминаю Нильвию, которая так же смотрела на того паренька, с которым не могла быть. В глазах Венеры стоят те же слезы, которые она пытается не показывать. Боже, как же тяжело смотреть на это, сдерживая все внутри себя, но я должен.

— Потому что впереди у нас много дел.

Она смотрит все с той же надеждой, которую я хочу оправдать. Но нет, не могу.

— Потому что тебе предстоит еще найти того самого, который подарит тебе столько всего...

Она пытается улыбнуться, но так же сверлит меня взглядом.

— Потому что впереди у тебя вся жизнь...

Она открывает рот, так нежно и медленно:

— И ты никогда не позволишь себе того, чего не прописано в ваших чертовых правилах?

Никогда не говори «никогда», думаю я. И нет никаких правил, лишь мое чувство долга.

— Я люблю тебя самой искренней любовью, Венера, хочу всего того, о чем ты даже представить не можешь, но не могу позволить себе сделать этого, потому что я твой хранитель. Просто запомни это.

Знаю, что сейчас в ее тельце разгорается столько чувств, столько страсти, мои слова лишь подкидывают дрова в огонь, но она понимающе кивает и вытирает слезу, которая так предательски вырывается из ее глаза. Венера минуту смотрит на огонь, после шепчет:

— Тогда обними меня как хранитель.

И падает в мои объятия, иногда шмыгая носом, я же сжимаю ее так нежно и крепко, будто защищаю от летящих пуль. Венера покоится в моих руках, она чувствует себя безопасно и мне нравится просто сидеть так, обнимая самую любимую девушку на свете. Я знаю, что смогу защитить ее, а она всегда пойдет за мной. Нас обнимает темнота, так аккуратно скрывая все декорации природы за черной ширмой.

Я не отпускаю Венеру, даже когда она дергается, будто хочет уйти. Держу ее, положив щеку ей на затылок — так же аккуратно и нежно. Она моя и всегда будет со мной — до тех пор, наверное, пока ко мне не вернется способность стирать ей память, если это вообще случится.

Раньше я и мечтать не мог о такой близости с ее душой. О ночных разговорах, в которых мы признаемся друг другу во всем на свете. О том, что буду обнимать ее, чувствовать тепло так близко, а она лишь отвечать — трепетностью и нежностью. Об этом я даже думать не смел, а сейчас... Порою я задумываюсь, сотру ли ей память обо мне, обо всем этом, если ко мне вернется способность? Какова вероятность, что это не повторится и мне снова не придется рассказывать о том, кто я? Слишком большой риск, который вряд ли будет оправдан.

Но сможет ли она жить дальше с этими тайнами, когда так прониклась ими? Сможет ли еще в кото-го влюбиться, зная меня и мои чувства? Выполнит ли миссию, о которой так много думает? Это волнует меня больше всего, но пока силы ко мне не вернулись, у меня нет выбора.

Может, когда-нибудь Венера узнает о том, почему я вдруг потерял способность стирать ей память. Может, она догадается сама. Или же я сам расскажу ей в один день. Может, она вообще никогда не узнает эту тайну, которую я пока буду хранить, не желая травмировать ее человеческий разум.

Пока что я постараюсь просто уберечь ее и поддаться чувствам, которые Венера во мне пробуждает. Почему-то именно в этой жизни я позволяю себе слабину. Хотя, может, меняются времена – меняются и законы?..

Венера

Я влюбилась в него. Он влюбился в меня. А вместе мы не влюбленные, а просто душа и ее хранитель. Именно такой вывод я делаю после нашего разговора. Но другого выбора нет, потому что он прав — мы слишком далеко зашли. Чуть не перешагнули черту, за которой только неизвестность. Я готова была ее переступить, но кажется, Алекс не готов — может, это и к лучшему. Скорее всего, это просто атмосфера вечера и мое зажившее сердце после расставания с Робом.

Мы становимся прежними — беззаботной парой отдыхающих, наслаждающихся весенним прохладным вечером, который заставляет снимать маски и срывать все признания. Атмосфера слишком располагает к себе, отчего мы так отчаянно открылись друг другу, не думая о последствиях.

Но я искренне хотела этого. Искренне хотела почувствовать его горячие губы на своих, его руки, жадно обнимающие меня — но страстно, желанно. Я уже представила, как он опускается ниже, доставляя мне удовольствие, ведь он наверняка знает, как сделать это. Я хотела почувствовать, какого это — целоваться с человеком, знающим о тебе все на свете. Сильно ли это отличается от поцелуя с незнакомцем? Ощущалось бы это по-другому, нежели поцелуй с любимым? Эти вопросы мучают меня, сокрушительно мучили в тот момент, который я так четко помню — мое учащенно бьющееся сердце, закрывающиеся веки и приоткрытые губы. Я даже забыла о том, что Алекс мой хранитель. И в тот момент это не имело никакого значения.

Но Алекс остановился, что-то щелкнуло в нем. После я почувствовала горечь разочарования, которая съедала меня изнутри, но я не подавала виду, потому что не хочу, чтобы Алекс знал, как сильно я хотела этого. И знаю, что он хотел этого так же сильно. Но его принципы, которые я никогда не пойму, не позволят ему открыться — в первую очередь, себе.

Я знаю, что мы могли это сделать, но... Все слишком сложно. Настолько сложно, что я просто мирюсь с тем фактом, что меня отверг Алекс. С другой стороны, его можно понять, ведь он столько лет знает мою душу, что близость с ней — наверное, похожа на взрыв. Несколько столетий держаться в стороне и однажды встать настолько близко к солнцу, что слепит глаза.

Наверное, он боится ослепнуть, думаю я, лежа на его плече, которое ощутимо поднимается и опускается.

— Как ты за все это время не постарел? — спрашиваю я, осмелившись разорвать нашу цепочку неловкости.

Кажется, Алекс даже не удивляется моему вопросу и спокойным тоном отвечает:

— Постарел, — слегка пожимает он плечами, но аккуратно опускает их, вспомнив, что на одном из них лежит моя голова. Я все так же внимательно слушаю его и пытаюсь не заснуть, потому что и вправду — в сон клонит жутко. — Но не так быстро, как люди. Когда душа хранителя входит в тело, то замедляются некоторые... процессы. Я старею, у меня будет седая голова, но я никогда не буду выглядеть на шестьдесят лет, даже если мне будет восемьдесят.

Так странно – жить почти всю жизнь, почти не меняясь, не следя за новыми седыми волосами, не беспокоясь о морщинках и не замечая растяжек.

— Значит, я буду дряблой старухой, а ты испортишься только седым волоском? — ухмыляюсь я.

Алекс лишь смеется, оставляя меня без ответа. Видимо, так было много раз.

— Знаешь, я иногда думаю о том, где ты был каждый раз, когда я умирала?

— Рядом. Я всегда рядом, и в последнюю минуту твоей жизни... Поверь, в этой будет так же.

— И что ты чувствовал? Тебе было... грустно?

Алекс делает паузу, раздумывая. Замечаю, что пламя огня потихоньку потухает, и тот даже не подкидывает дров, видимо, посиделки подходят к концу.

— Наверное, нельзя сказать об этом «грустно». Я прощался с тобой, с твоим телом, но всегда знал, что увижу тебя снова.

Я киваю. Даже представлять не хочу, каково это — прощаться с сотнями жизней, каждый раз оплакивать их, и все по новой. Наверное, со временем можно привыкнуть к этому бесконечному круговороту, но не мне. Кажется, я никогда бы не привыкла к подобному.

— Я рад, что мы выбрались сюда, — произносит Алекс, и я улыбаюсь радостной улыбкой, которую он не видит. — Нам надо отвлечься от всего того, что навалилось... Особенно тебе. Иногда я так ненавижу себя за то, что втянул тебя в это. Еще так нехорошо получилось с Робертом...

— Эй! — повышаю я голос, подняв голову и грозно посмотрев на Алекса. — Давай без него, ладно?

— Ну, разве тебе все равно?

Я думаю. Конечно, я всю жизнь буду помнить о его поступке, который тот так долго хранил. Но беспокоиться и помнить — это разные вещи. Он по-прежнему старый Роб, с которым мне было хорошо, но ничего более.

— Конечно, нет, но, Алекс, это уже ничего не значит. Я смирилась с его поступком и теперь живу дальше.

— Не думал, что ты так быстро отпустишь это, — ухмыляется тот.

— Наверное, я расту, — хлопаю его по плечу. — А растут, говорят, во сне, так что я, пожалуй, пойду спать, ладно? — спрашиваю я, словно не могу уйти без его разрешения.

— Я все уберу сам. Иди спать, — отвечает Алекс, кивнув на потухающий костер.

Я улыбаюсь и, отдав плед Алексу, иду в большую палатку, держа перед собой фонарь. Здесь довольно уютно, даже зеленый цвет не кажется надоедливым. Конечно, здесь может развиться клаустрофобия, но в темноте не так заметны границы палатки. Я осматриваю свои вещи, выбирая подходящую одежду для сна, но после решаю не переодеваться, почувствовав, как холод морозит тело. Просто перекусываю батончиком, который припасла на вечер, выпиваю стакан воды и, надев еще пару теплых носков, зарываюсь в мягкий спальник. Он такой уютный и большой, будто моя родная кроватка. В такие моменты так скучаю по дому, по вечерним посиделкам с Эми, бокальчику вина, вкусной еде и горячему душу, который снимает стресс после долгого дня. Но я стараюсь ценить этот момент — здесь и сейчас.

Этот день был особенным. По-настоящему особенным в первую очередь потому, что я впервые почувствовала, как Алекс открывается мне. Словно приоткрылся какой-то ящичек его шкафа, показав некоторых скелетов. Наши разговоры были искренними и беззаботными, будто мы знаем друг друга много лет, словно он мой давний знакомый. Хотя в последнее время мне и вправду так кажется. Его движения всегда нежные, тот заботится даже о том, что вроде и не должно волновать. Самым большим откровением был наш порыв, который Алекс сумел затушить — пока не знаю, к лучшему это или нет. И вправду, все настолько сложно, что даже я со своим человеческим разумом не могу понять, что происходит. Кажется, это уже что-то больше? Но может ли быть что-то большее между душой и ее хранителем? Может, это невозможно и именно поэтому Алекс отрицает любое проявление? Или же он просто боится? Эти вопросы мучают меня всю ночь, но я, так и не найдя ответа, засыпаю.

Просыпаюсь я в холодном поту от кошмаров, которые мне снятся в эту ночь, и жара — видимо, я перестаралась с отоплением своего тела. Поэтому, выбравшись из спальника, снимаю кофту и пару носков. Чувствую дикую сухость во рту, поэтому выпиваю немного воды, думая, сколько сейчас времени. Вроде как не светает, значит, до сих пор глубокая ночь.

Я сижу некоторое время, просто раздумывая и пялясь в зеленую стену палатки, которая едва колышется из-за ветра. Обнимаю колени руками, чувствуя, как остатки сна уходят, будто я выспалась — видимо, природа не очень хорошо влияет на мой сон, хотя обычно все наоборот. Смирившись с этим, ползу обратно к спальнику, но тут замираю, услышав странные звуки шипения, которые буквально заставляют замереть мое сердце. Смотрю по сторонам, боясь увидеть что-то, но в ушах все тот же звук — отдаленно слышится и мое сердце, которое начинает бешено колотиться. Проглатываю ком в горле и вижу за палаткой какую-то тень — тонкую и извилистую, словно проволоку, но она движется — так медленно и выжидающе, словно ищет вход в палатку, чтобы достать меня.

Я даже не думаю, кажется мне это или нет — просто с визгом выбегаю из палатки, в темноте пытаясь разобрать лавочку, на которую встаю ногами, чуть не упав.

А вокруг темно и тихо, будто я умерла. Еле видны деревья, злобно покачивающиеся в ночи. Кроме этого, пустота, она жутко пугает меня, внутри нарастает паника, которую я не могу усмирить. Начинаю часто дышать, оглядывая все вокруг, словно я что-то вижу. Мне так страшно, что готова умереть прямо здесь.

Наверное, такой тишины я никогда не слышала — словно вокруг ничего нет, как до Большого взрыва. Будто все умерло, оставив меня.

Но это чувство пропадает, когда в тишине ночи я слышу Алекса, вышедшего из своей палатки.

— Венера, что случилось? — обеспокоенно спрашивает он, подойдя ко мне и взяв за руку, чтобы я спустилась.

Я слушаюсь, буквально прислонившись к нему, словно он щит, к которому не подступится никакая живность.

— Там, кажется, была змея. За моей палаткой! Я видела тень! — тараторю я, озираясь на свою зеленую палатку, в которой мне было так уютно спать.

— Ты уверена?

— Нет, но знаешь, не хочется проверять, — огрызаюсь я.

Мы стоим так около минуты, я успокаиваюсь, а Алекс разглядывает палатку, видимо о чем-то размышляя.

— Давай я проверю, ладно?

— Я все равно не буду там спать, не смогу, — мотаю я головой.

И вправду, я лучше посижу несколько часов у костра, чем вернусь туда. Теперь мне будет мерещиться эта змея везде, даже там, где ее нет!

Не могу разглядеть выражение лица Алекса, который стоит так близко ко мне. Его голова метается между чем-то, а я думаю, как смогу найти хворост для костра — кажется, я обречена.

— Ладно, я возьму твой спальник и ляжешь в моей палатке, хорошо?

Я теряюсь.

— А как же ты?

— Там и для меня места хватит.

Я киваю, после чего Алекс аккуратно идет в мою палатку. Его предложение приходится мне по вкусу, потому что с ним мне и правду будет спокойней, даже если вокруг тысяча змей, готовых всадить в нас клыки. Знаю, что он защитит меня — спасет во что бы то ни стало.

Хранитель выходит из платки с моим спальником и фонариком, который отдает мне. Я максимально осторожно перебираюсь в голубую палатку, где на самом деле довольно просторно и уютно, хоть и вещей значительно меньше. Алекс кладет мой спальник рядом с его, аккуратно расправляет и берет у меня фонарик. После я медленно, озираясь по сторонам, будто выискиваю, чего напугаться, зарываюсь в свой спальник, пытаясь не думать о змеях. Одной не так страшно, поэтому я успокаиваюсь и расслабляюсь.

— Спокойной ночи, — говорю я, повернувшись спиной к Алексу.

— Спокойной ночи, Венера, — отвечает он.

После я засыпаю самым сладким сном, не мешает даже сопение Алекса за спиной. Перестаю слышать иногда кричащих птиц и грозный шелест деревьев. Все перестает существовать, когда рядом он. Поэтому я спокойно ухожу в мир снов, не ощущая никакого страха, который буквально съедал меня несколько минут назад.

***

Утро. Такое свежее и бодрое, будто я вижу его каждый день, ведь этот лес уже кажется родным. Залив романтично шумит, минуя большие камни по пути и останавливаясь на берегу. По телу проходят мурашки от осознания температуры этой воды — холодная и почти стеклянная, отчего хочется взять камень, который, кажется, плавает совсем на поверхности. Листья покрылись росой — прозрачными каплями, лежащими, как бусинки ожерелья. Лес умиротворенно просыпается после ночного мятежа, который я устроила, испугавшись своего же воображения и страха. Где-то там, на верхушках могущественных деревьев, поют о любви и боли птицы, так проникновенно врываясь в разум, словно их слова понятны человеку.

Я стою на берегу залива, закрыв глаза, слушая песнь воды и природы. Вдыхаю воздух, который до необыкновения чист, и чувствую умиротворение внутри, все становится легким и забытым, все проблемы обретают великий смысл и мне уже не кажется несправедливым те испытания, которые были на пути.

Нет худа без добра. Черных полос без белых. И в последнее время я задумываюсь, почему же именно черные полосы расплата за белые? Неудачей мы расплачиваемся за нашу удачу? Может, нет никакой расплаты — есть лишь итог? Возможно, без черных полос никогда бы не было белых? Наверное, без проблем мы бы перестали ценить все хорошее, что у нас есть, поэтому Вселенная иногда забирает что-то дорогое — как ни крути, мы ценим, только когда теряем. И в последнее время я думаю, что не была бы здесь, с Алексом, в жизни моей мечты, если бы не пережила тот ужас. Возможно, все было не зря и это был лишь шаг навстречу мечте.

— О чем думаешь? — вырывает меня голос Алекса, отчего я открываю глаза и поворачиваю голову.

Хранитель стоит рядом, что-то вертя в руках, и заинтересованно смотрит на меня, ожидая ответа. Возможно, он чувствует во мне это умиротворение, которое всегда приходит в размышлениях. Я заправляю светлый локон за ухо и снова устремляю взгляд вдаль залива.

— О том, что может, все не так уж и плохо? Может, эти испытания помогут мне стать тем, кем я хочу, — пожимаю плечами я. — Может, все мои нервы, стрессы и слезы были попусту, потому что это была часть плана Вселенной?

— Ты человек, Венера, ранимая прекрасная девушка, которой можно все — даже попусту пускать слезы, — произносит Алекс, и я улыбаюсь от его нежных слов, которые почему-то трогают меня. — Люди часто расстраиваются, злятся, кричат — потому что думают, что они не выберутся из того дерьма, которое заставило их опуститься на самое дно. Но после они снова поднимаются с колен и идут дальше. Потому что они знают, что смогут — эта неизвестная сила внутри помогает им. В конце концов, они становятся сильней... Но была бы это сила, если бы не боль, которая так пошатнула их?

Я задумываюсь. В этом есть доля смысла, который я ищу в последнее время. Мои мысли часто погружаются в смысл проблем и боли. Часто думаю, есть ли значение в том, что я сейчас здесь — храню тайну хранителя, пытаясь помочь ему?

Конечно, есть, ведь это Алекс — мой Алекс, к которому я так привыкла.

— Поэтому, Венера, не обесценивай ничего в себе. Это очень плохая человеческая привычка. В конце концов, все к лучшему — даже боль, которая, кажется, уничтожила тебя.

Он прав. Все в этой жизни можно преодолеть — и теперь я искренне верю, что и его проблема с помощью нашего объединения будет решена. Ведь не может быть по-другому.

— Спасибо, — искренне говорю я. — Даже грустно уезжать отсюда.

Я смотрю на Алекса, так же искренне вглядываясь вглубь леса, будто прощаясь с каждым деревом, делясь с ним положительной энергетикой, позволяющей уехать спокойно и без тревожных мыслей. Вижу, как он улыбается, словно ему ответили. Он тоже рад этой поездке. И как же хорошо, что иногда я могу рискнуть и поехать за сотню километров просто так.

— Никогда бы не подумала, что природа может так очистить, успокоить... — Делаю глубокий вздох, прикрыв глаза, после чего поправляю плед на плечах, который предательски падает. — Это явно что-то новое.

Решаю упустить момент наших откровений, который так же много значит для меня. Наверное, если бы не воздух леса и шум залива за спиной, то я никогда бы не открыла эти новые чувства, Алекс никогда не открылся бы — и обстановка между нами не была бы такой интимной. Мы стали ближе, и мне нравится это, потому что моя душа хочет этого. Но вот одна проблема — все стало намного сложней. Уверена, у Алекса в голове та же каша.

— Ну вот, сейчас мы вернемся и снова будем искать хранителя.

— Ты всегда можешь вернуться сюда. Это место будет ждать твоего появления, — говорит Алекс, собирая палатку, откуда аккуратно вытаскивает мои вещи, которые я складываю в сумку.

— Есть идеи, как вычислить этого хранителя, мотивы которого настолько темные?.. Мои знакомые постепенно заканчиваются, — говорю я, вспоминая, что тот хранитель обязан быть (или был) в моем окружения. Я надеюсь, что это не какая-то мамина подруга из далекого детства. Иначе мы обречены.

— Все по-старому: будь бдительна и замечай каждую деталь.

— А если мы так и не найдем? Что тогда?

Вопрос, ответа на который я так боюсь. Наверное, так несправедливо будет лишить меня хранителя, которого я обрела.

— Тогда нас ждет увлекательное приключение, потому что я даже представить не могу, что тогда будет.

Его голос спокойный, даже веселый, будто он хочет скрыть от меня правду. Не хочет расстраивать своими негативными предположениями.

— Но ты же никогда не оставишь меня? — с неимоверной надеждой в голосе спрашиваю я.

Алекс останавливается на мгновение, кладет сумку на землю, лишь бы искренне взглянуть в мои сверкающие глаза, в которых так много вопросов, но лишь одна надежда. Он улыбается самой нежной улыбкой, слегка пошатнувшись, словно ослепившись мной на секунду, после чего говорит надежным и обещающим тоном:

— Конечно нет. Я всегда был с тобой — и это неизменно.

После мы возвращаемся в Сиэтл, храня наши откровения внутри. Но что теперь? Как найти то, о чем даже не пишут в книжках?