Перед дверью своего старого дома, оставленного ей два года назад, чтобы начать более успешный путь в жизни, она замирает с неловко поднятой к звонку рукой. Чувство непонятного стыда начинает вливаться в вены, заменяя собой ту предпраздничную улыбку, которую Тина отрепетировала еще в машине.

Из приоткрытого окна доносятся веселые голоса домочадцев, оживлённые предстоящим началом дня рождения малышки Тэй, но одновременно такие чужие, непривычные для слуха. Кто-то из мужчин начинает громко смеяться, заглушая собой разговор, и по охрипшему от сигарет звуку Тина сразу узнает отца, неловко прикусывает губу, все еще не решаясь войти.

Ходит под окнами, как маленькая воровка, выискивая взглядом через стекло знакомые лица.

Для них всех она всегда была ненужной. Даже уехав в другой, незнакомый город ради карьеры, Тина так и не смогла добиться от семьи восхищенного взгляда гордости в свою сторону. Не было никаких рождественских мейлов по почте, поздних звонков, чтобы просто узнать жива она там или уже как год назад попала под машину; Тину забыли сразу же, как только она своенравно захлопнула дверь своего авто, всё ещё прокручивая неприятную ссору с матерью в голове, и вырулила на длинное шоссе Шаффершилд-Оклин.
В Лондоне дела шли как нельзя лучше, чем в её родном городишке, но иногда именно от равнодушия семьи хотелось повеситься к чёртовой матери.

А теперь она нервно заламывает пальцы, боясь встречи с родными больше, чем урагана Катрина, прижимает к груди купленную для Тэй мягкую игрушку, и уже порывается броситься обратно в авто, пристегнуться и разрыдаться от собственной слабости, как входная дверь дома чуть приоткрывается, выпуская наружу тепло и пряные запахи праздничных блюд.

На пороге возникает надменно улыбающаяся блондинка во всём красном: короткое, обтягивающее платье, гребень в завитых волосах, вишневая смазанная помада, бокал вина в руке. Она смотрит на Тину с жадным любопытством, взглядом словно ощупывая её.

- Ну, привет, - небрежно бросает в сторону она, прислоняясь бедром к косяку двери, отчего платье ещё больше задирается. Тина изумленно хлопает ресницами, вспоминая, где они могли пересечься, и с сокрушительной догадкой трусливо пятится назад. В голове нет покоя тревожным мыслям, пока Тина разглядывает свою скромную, замкнутую двоюродную сестру, какой та была всего несколько лет назад. Тогда из неё и слова нельзя было вытянуть без долгих уговоров; боязливые ответы и отговорка "у меня гаптофобия", чтобы не обнимать престарелую бабушку, вечно лезущую целоваться, стали привычными. А теперь нахальная улыбка, развязная поза, жадно осматривающий взгляд вдобавок с этим вульгарным платьем.

Рядом с такой сильно изменившейся в лучшую сторону сестрой Тина ещё острее чувствует собственную ущербность. Не нужно было вообще никуда ездить, злится в мыслях она, осталась бы дома с банкой колы в руках, перед телевизором с любимым ток-шоу, и не сгорала бы сейчас от стыда и предстоящего досконального изучения её жизни в Лондоне. Тина дрожащими руками пытается наскоро пригладить выбившуюся прядь из причёски и, замявшись, отвечает:

- Привет.., Эврика, - словно выдыхает мелодичное имя блондинки из лёгких, боясь встретиться с ней взглядами.

- Чего стоишь здесь и не заходишь? - Эврика жеманно отпивает большой глоток из бокала, Тина с восхищением заглядывает в приоткрытый от наслаждения рот. - Мать уже видела тебя в окно и ей ужасно стыдно перед гостями.

Кусая покрытые блеском губы, Тина глотает, глотает свое смущение. Не хочет выглядеть ещё более жалкой, но, похоже, эта миссия давно провалена.
Вдруг ледяная рука сестры с изящным маникюром на ногтях до боли стискивает её пальцы, не давая вырваться; Эврика чуть видно улыбается и тянет за собой в дом.

Просторная прихожая с тяжёлыми вазами на комоде и старомодной люстрой на потолке встречает девушек истошными визгами маленьких друзей именинницы, снующих из одного угла в другой, и большим накрытым столом посреди столовой. Около кухни суетятся женщины, выбегая в зал с новым блюдом в руках, буквально каждые пять минут. Повсюду царит приятная, душевная обстановка, а у Тины на душе замерзает айсберг; она по-прежнему чувствует, что здесь ей, мягко говоря, не рады.

Затягиваясь толстой сигарой, прямо в доме курит её отец, подозрительно щурясь в их с Эврикой сторону. Лицо его сменяет масса всевозможных эмоций, наконец, останавливаясь на неприкрытом презрении. Он чинно стряхивает пепел с сигары, вновь прикладывая её к сухим губам, и медленно подходит к дочери. Тина съёживается под пристальным взглядом и заходит за спину Эврики.

- Тебя здесь не ждали, - вальяжным голосом растягивает гласные отец. В комнате слышно, как волнами накатывает разочарование глубоко в душе Тины, грозя затопить её только начавшие просыпаться от долгого сна светлые надежды. - Ты надолго?

- Дядя, - угрожающе шипит Эврика, посылая ему убийственный взгляд и хватая дрожащую сестру за запястье, которая чуть не плачет от переизбытка ненависти в голосе отца, и уводит её к горящему камину.

- Не слушай его. Может, твоё появление и неожиданное, но я очень рада, что ты приехала, правда, - одаривает девушку сияющей улыбкой и нежно прикасается к её выбившемуся локону, заправляя его за ухо. Хочется верить её обнадеживающим словам, и Тина верит, вытирая одинокую слезу с покрасневшей от жеста сестры щеки.

- Пойдём, - через минуту говорит Эврика, отвлекая от наблюдения за горящими поленьями и танцем огня в камине, и по-собственнически обнимает шатенку за плечи, ведя её в кухню.

Как только они вдвоём появляются в комнате, все сидевшие там женщины одновременно поворачиваются на звук шагов и начинают беспристрастно оглядывать сестер с ног до головы. Много незнакомых лиц смущают Тину, но она старается не краснеть на публике, и в этом хорошо помогает Эврика, отвлекающая на себя всё любопытное внимание своим ужасно коротким и соблазнительным платьем.

Наконец, надолго затянувшееся молчание прерывает высокая шатенка с миской теста в руках, до этого стоявшая поодаль в совершенно расстерянном виде, когда подходит к Тине, рыдая в голос, и чуть не душит её в своих объятиях. Ничего не понимающая девушка неловко разводит руки в стороны, давая обнимать себя ещё крепче, и через некоторое время она всё же узнает в этой растрогавшейся женщине свою мать. Тина отходит от неё на шаг, всматриваясь в каждый миллиметр бесконечно родного лица. Кажется, что всего за два года мать сильно постарела, глаза, сейчас заплаканные, совсем потеряли ту живую искру, вокруг рта образовалось множество морщинок. В прическе заметно слишком много седых волос, но даже несмотря на всё это, она так и осталась эмоционально-ранимой, хрупкой женщиной. Больно видеть её такой беспомощной, всю в слезах; Тина долго смотрит, смотрит, и сама чуть не плачет от внезапно рухнувшей стены равнодушия между ними. Наконец, она может почувствовать, что не зря преодолела тысячу километров до родного дома, вместе с выкуренными сигаретами пряча свою опустошенную душу.

- Девочка моя, - чуть слышно произносит мать дрожащим голосом, в попытке взять себя в руки, отстраняется от дочери и быстро вытирает слёзы. Немного подталкивает девушку ближе к столу, будто хочет показать всем присутствующим свою наконец вернувшуюся блудную дочь. Тина остается без защиты в виде крепко сжимающей её руку Эврики, и тотчас же съёживается, как робкое животное, под осуждающими взглядами.

- Как там в Лондоне? Ты поступила на журналистику, как и хотела? - теперь уже весело интересуется мать, приступая к незаконченной готовке, и делает вид, будто совсем не читала присланных от дочери писем на своей почте. Всколыхнувшееся подозрение отравляет легкие, впуская яд по синим венам; Тина опускает взгляд и едва заметно поглядывает на Эврику.

- Всё хорошо, если не считать погоду, - нервно улыбается она, от волнения заламывая вспотевшие пальцы. Мать поворачивается и одаривает теплой улыбкой.

- Нашла себе уже там кого-нибудь? - хихикает мамина подруга, миссис Фёрб, нарезая овощи для салата.

- Нет, - поспешно влезает Эврика, пригвождая женщину взглядом к месту, но оборачиваясь на ошеломлённую сестру, добавляет:

- Иначе, приехала бы с ним сюда знакомиться. Или с ней.

От последней фразы Тина едва не задыхается, ожидая реакции Фёрб, а та лишь мягко улыбается одними уголками губ и отворачивается к нарезке, как будто ничего и не было. Девушка переводит растерянный взгляд на Эврику, ища в её темных глазах ответы, та загадочно ухмыляется, вновь беря Тину за руку, и шепча на ухо:

- Пойдём, тебе здесь больше нечего ловить, - тянет за собой в противоположную от кухни сторону, открывая дверь, ведущую в сад. Сестра ещё пытается сопротивляться, чтобы подольше поговорить с матерью, но разгоревшееся ожиданием чего-то волнительного нутро всё скручивается и выворачивается наизнанку.

Ночная прохлада маленького провинциального городка заполняет уставшие легкие, слегка дурманя голову запахами клумбовых цветов. Над головой щедрая россыпь молочно-бледных звёзд, под ногами шуршащий гравий на дорожке, ведущий к старым детским качелям. С детским полуудивленным выкриком, Эврика отпускает руку Тины, быстро подбегая к качелям, и со счастливым смехом отталкивается от земли ногами, уносясь ввысь. Тишину спящего сада нарушает раздражающий скрип качелей. Тина становится подле, искоса наблюдая на сестрой, не имея возможности оторваться от вида её тонких рук, крепко сжимающих перекладины, и развевающихся на ветру блондинистых волос, что хлещут по лицу и попадают в рот Эврики, пока та продолжает смеяться.

Нервно сглатывая подступившую слюну, Тина чувствует, как расслаивается собственная кожа, обнажая дикое желание.

Это пугает её. Никогда прежде не чувствуя ничего подобного даже к противоположному полу, девушка густо краснеет, прячет стыдливые глаза.

- Не хочешь полетать вместе со мной? - дразнится Эврика, замечая на себе далеко не невинный взгляд, и кивает головой на соседнюю качель, как бы приглашая. Чёрт бы побрал эту наглую девчонку, проводящую невидимые линии соблазна на своих бёдрах кончиками пальцев и облизывающую вишневые половинки губ.

Тина несмело присаживается рядом, ожидая продолжения шоу. Глаза горят яхонтовым блеском жажды.

Обе сестры долго молчат в прозрачной тиши сада, внимательно изучая скрытые эмоции друг друга. Никто не смеет продолжать игру "я-соблазню-тебя-первой", пока наконец Эврика не подходит к Тине на расстояние одного лишь вздоха:

- Ты же помнишь эти самые качели, да? Помнишь, как я впервые поцеловала тебя здесь?

не играй с северным омутом, девочка. рискуешь захлебнуться.