Наготове всегда должны быть виски, глок и два патрона, на случай если с первого раза не выйдет из-за дрожи в руках...

И на самом деле с первого раза никогда не выходило, поэтому постоянно приходилось дополнять пару. При этом первого раза всегда хватало, чтобы отложить задуманное на более удачный день.

А она по-прежнему сидела в кресле напротив и наблюдала. Сдвигала брови, улыбаясь собственным мыслям, и смотрела настолько соблазнительно, что хотелось закрыть глаза, отвернуться, убежать, чтобы не сойти с ума опять.

Она сидела здесь и в шестнадцать, и в двадцать, и даже в тридцать восемь. Не теряя манер и обаяния, меняя лишь прическу и яркость помады. Настолько идеальная, что, казалось, в ее жизни не было ни боли, ни страха – ничего, что добавило бы морщинок, седых волосков либо любого другого подтверждения ее реальности. В то время, как я всегда был старым, сколько помню себя, будто с рождения сидел за этим столом, считал патроны и прятал полупустые бутылки в шкафчике. Хотя вполне вероятно, что меня просто не существовало до ее появления, как не существовало ничего... Как исчезнет все, когда она устало моргнет, закрыв глаза на чуть дольше, чем нужно, убирая волосы с лица и вслушиваясь в звуки за окном. Шум трассы, ветра и надоедливых кузнечиков.

Я закрывал глаза одновременно с ней, с надеждой, что когда открою – очнусь в собственной жизни, без химер, без ее выдумок, без нее, такой ненастоящей, идеализированной и обожествленной мной. И тут же открывал, и снова видел ее, и успокаивался, и нащупывал глок рукой.

Забавно, если она выйдет за дверь, меня не станет, если я выйду в окно, она не заметит.

Ее черты - смесь всех любимых мною лиц, ее характер - смесь всех любимых мною черт. И наш собственный экватор ровно посреди этой комнаты делит мир на две равные части. Где ее сторона света – светла, а моя – еще немного и ощутит на себе весь ужас воплощения в жизнь старых пророчеств.

И ей хорошо живется в кресле напротив меня. Вертит на пальце кольца, подаренные ей бывшими, нынешними, будущими. Говорит о психологии, политике, искусстве, о кофе, который полюбила с первого глотка, и о людях, которых возненавидела с первого взгляда. Пьет то дорогой чай, то дешевый виски.

Хочет жить. Безумно хочет жить.

А я плачу, сжимая глок, крепко-крепко, что еще немного и он прорвет кожу на ладони, до костей...

Наверное, у нее было бы много детей, много мужей, много фотографий из путешествий, расклееных по всему дому, много друзей, ссор, предательств, кредитов, много лучшего и худшего в течении многих жизней.

Если бы не...

Выстрел, выстрел, выстрел.

Не оружие, просто картинки – воспоминания о том, что было, и о том, что могло быть.

- Я люблю тебя.

Морщится, словно от солнечных лучей, продолжает говорить, беззвучно о чем-то важном, крутит на пальце прядь волос синего цвета. Ей снова 16.

Проверяет пальцами наличие крестика на груди, рассматривает собственное отражение на поверхности маленького столика, чтобы убедиться в том, что макияж все еще идеален. Хотя она всегда идеальна. Ей 26.

Все еще так безумно хочет жить.

Лучше бы в тот вечер вместо виски и патронов, у нее был этот чертов крестик и жажда жить.

Теперь моя очередь.

Наготове всегда должны быть глок, виски и два патрона, на тот случай, если смысл сидеть на разных полюсах окончательно исчерпается.

пули две в обойме, обе мне
обо мне смысла нет
вдвойне