Отчаяние — удивительный ключ к могуществу, даже не ключ, а отмычка, способная открыть почти любой замок... И обычно это единственный ключ, доступный человеку.

Макс Фрай

— Упокой, Господи, душу усопшего раба Твоего новопреставленного Хэмфри Филдинга, и прости ему вся согрешения его вольная и невольная, и даруй ему Царствие Небесное...

Уже за полночь. Грузные, холодные капли стекали с лица, а большая икона, стоящая в углу комнаты, лишь равнодушно смотрела в ответ. Опьяняющий туман заполнил всё голове. Странная мысль, но ведь могло быть и так, что ничто — это тоже материя? Ведь когда заполняло грудную клетку опустошение, чем-то же оно заполняло? Казалось бы, такого не могло быть, но пустота словно выжигала лёгкие, кровь растекалась жгучим раскалённым металлом по венам, каждая частичка тела становилась свинцовой, а каждая крупица сознания — чужеродной, ведь ничто разбивало на сотни и тысячи кусочков тебя же самого.

Пустота — это очень большое и отягощающее чувство. Оно шлейфом протаскивало за собой сотни воспоминаний и, казалось бы, уже давно забытых эмоций. Ничего порождало раздумья и заставляло многое пережить заново, оставляя силы лишь на сдавленный крик.

Так хотелось кричать.

На судьбу, на болезнь, на лабораторию, на прошлое.

Но в особенности хотелось кричать на себя.

— ...отпущаяй грехи и потребляй неправды, ослаби, остави и прости вся вольная его согрешения и невольная, возставляя его во святое второе пришествие Твоё...

Молитва — как камни, брошенные на голову. Молитва не могла вернуть Хэмфри. Молитва не могла сломать ту руку, что держала пистолет. Молитва не могла остановить того психопата, что убил собственного брата. Молитва не могла выдернуть всю нервную систему, чтобы не чувствовать даже пустоты.

Молитва ничего не могла. И тем более заглушить треск воспоминаний.

Перестрелка. Тьма. Боль. Отрицание. Разочарование. Ненависть.

Очень часто боль другим людям причиняли те, у кого у самого изранены сердце и душа. И не с кем поговорить, некому сказать, потому что Джозеф с самого детства оказался изолирован от всех: от матери, маленькой сестры и будущего брата. А тогда боль завоёвывала его целиком, всецело овладевала им — он падал на колени и всем своим существом чувствовал неспособность помочь.

Лучше бы умер он, Джозеф, а не отец. Лучше бы тогда, почти десять лет назад, умер бы он, а не отец.

Почему умер не Джозеф? Почему?

— Господи, помоги мне! Господи, помоги моему отцу. Прошу, помоги! Пожалуйста...

И тут приходило осознание, что ты мёртв. Тебя убили морально или... ты сам себя убил своим излишним доверием и добротой. И вот шли недели, месяца... А боль и не собиралась уходить, ничто не помогало от неё: ни похороны, ни поддержка матери, ни уход сводного брата из судьбы, ни маленькие брат и сестра...

Это навечно? Навечно?

Но нет, ураган отрицательных чувств внезапно угас, и вдруг на месте пожара появился маленький росточек жизни. Крошечный, как нынешнее доверие Джозефа к людям. Прошёл ещё месяц — и это оказалась прекрасная роза, но уже с большими шипами. Ещё два месяца — вырос дивный сад. Правда, местами растоптанный и ещё не оправившийся от пожара, но самый настоящий сад, потому что Джозеф встретил её.

Ту, что не смог сберечь.

Но тогда, много лет назад, он вдруг понял, что всё к лучшему, что Господь помог, что всё не напрасно. Так было нужно. Но некоторые кусты так и не зацвели... Они по-прежнему абсолютно обнажены, а он смотрел на это и лишь глубоко вздыхал.

— Что ж, значит, так нужно. Не существует людей с нетронутыми садами, ведь обязательно найдётся урод, который решит сорвать прекрасные бутоны. У меня теперь есть свой сад, да, неидеальный, но он есть. Теперь всё в моих руках...

Только вот эти руки выдернули все растения и сожгли сад. Эти же руки убили людей и стали причиной гибели младшего брата. Эти же руки разорвали всю жизнь на такие мелкие кусочки, что их больше никогда не склеить. Эти же руки хотели задушить собственную шею, чтобы наконец-то не видеть этот чёртов мир.

А главное — не видеть себя и своих ошибок.

Джозеф дрожащими пальцами открутил баночку и проглотил две белые таблетки. Надо держаться. Это пройдёт. Да, пройдёт. Главное снова не вспоминать прошлое. Главное... главное выключить свой мозг и не думать. Не позволять этой пустоте вспоминать. Самое страшное — это вновь всё пережить, как было тогда...

— Надеюсь, что ты на Небесах встретишься со своим отцом, Хэмф, — бледными губами прошептал в полной тишине Джозеф, поднимаясь с колен. — Но лучше пусть отец останется в своём аду. Там ему самое место.

Коридор предстал перед парнем безразличными белыми дверями и заклеенными окнами, за которыми наверняка привычно валил снег. И это, пожалуй, единственное, что оставалось неизменным: погода Аляски всегда оказалась суровой, несмотря на катастрофы, пожары, болезни, смерти. Как давно Джозеф не выходил наружу... и даже наружу своей комнаты, из которой он только что вышел. Он вновь провёл в постели три дня: смотрел в потолок и не двигался, не ел, только изредка пил воду. Шевелиться не оказалось сил, только плакать — беззвучно, ощущая, как солёные капли впитывали уже такие длинные каштановые волосы. Он плакал до тех пор, пока безразличие ватой не заполнило его тело изнутри — опустошение пришло вместе с воспоминаниями.

Нет, нет, нет, только не сейчас, только не вновь вспоминать...

Надо на что-то отвлечься, срочно на что-то отвлечься... Или на кого-то.

Аривер возник перед ним совершенно неожиданно и выглядел в этой лаборатории куда лучше, чем все остальные и тем более чем Джозеф: такой высокий, что приходилось задирать голову, чёрные спутанные волосы, серые глаза, один из которых был с оттенком голубого, и уже довольно густая борода, делающая его старше, чем он был на самом деле. Джозеф невольно потёр свой подбородок: острые короткие волосы неприятно касались пальцев, уже чистых от крови. Крови...

— Как успехи? — поспешно спросил молодой человек, пока в его голове не начался поистине настоящий кошмар.

— Нет никакого прогресса, — мрачно сообщил Аривер, глядя куда-то мимо собеседника. — Так и не понятно, что же эта за болезнь такая, как действует, почему человек может воспламеняться, как его излечить...

— А какие-то подсказки можно найти? Хоть что-нибудь?

Мужчина вдруг смерил парня резким взглядом.

— Мы изучили нескольких заражённых людей с похожими кожными заболеваниями, как у тебя, ведь у таких не возникает ожогов. Но ничего нового не выяснили, лишь получили ещё больше загадок.

Джозефа не отпускало тревожное состояние, которое стало таким привычным, что он не всегда его замечал, лишь когда беспокойство становилось слишком сильным, как сейчас.

— Но есть шанс что-то же найти? Да?

Аривер оказался в этот раз удивительно угрюмым и неразговорчивым, раз не стал злиться на такое большое количество вопросов.

— Боюсь, нам ничего не остаётся делать, как всем тем, кто имеет иммунитет, собраться в Уно и продолжить человеческий род.

— Но вы обещали спасти Делору! — внезапно вспылил Джозеф, потерявший всякий контроль над своими эмоциями. — Вы обещали мне, что найдёте лекарство и вылечите её! Вы обещали мне! Обещали!

— Ты чуть ли не убил её! — в свою очередь разгневался учёный. — Что за логика просить её спасти, если ты хотел убить её?

— Просто скажите, что вам совершенно наплевать на Делору! — давил на своё парень, сжимая кулаки от злости. — Вы не хотите ни спасать её, ни давать ей отдохнуть, ни вести с ней хоть немного добрее! Вы же её отец!

— Дети мне всегда нужны были только для экспериментов, — с нажимом ответил Аривер. — Я никогда не любил Делору ни как дочь, ни как человека. Она для меня не больше, чем мясо и кровь для опытов, как и ты, но ты отказался от экспериментов, поэтому теперь Делора так и страдает. Всё из-за тебя.

— Нет! — вышел из себя Джозеф, ощущая такой прилив ярости, что заболела голова. — Нет, нет, нет! Вы ничего не знаете, ничего не понимаете! Вы даже не хотите во всём разобраться, а уже обвинили во всём меня! Нет!

— Не я выстрелил два раза в Делору, — прошипел Аривер, зло прищурившись. — Не я.

Он быстро развернулся и ушёл в совершенно другую сторону, а не туда, куда собирался. Джозеф лишь яростно смотрел ему в спину, пока белый халат не скрылся из вида. Он удивлялся тому, как почти не из-за чего вспыхнул как сухая спичка, но это с ним случалось не в первый раз. Он знал, в чём дело, но это знание лишь губило его ещё сильнее, ведь когда-то он мог справиться со своим психическим диагнозом, но сейчас... Сейчас ничто не могло его спасти. Он всё разрушил, а что не смог разрушить — оставил гнить в одиночестве, ведь Джозеф сам оказался одинок. Иногда он чувствовал себя настолько одиноко, что хотелось уйти, закрыть дверь, укутаться в одеяло и разреветься, что есть силы: именно этим он и страдал последние несколько недель. Или месяцев. Или лет... сколько же прошло времени?

Да и не важно.

Ведь порой и вовсе хотелось просто молчать. Молчать день, два, сутки, недели, не произнося ни слова. И тогда приходило новое осознание: молчать не так уж и плохо. В голову поступал круговорот мыслей, о которых так и не узнал мир, но Джозеф записывал их в свой дряхлый блокнотик, который познал так много мыслей, что прочувствовал всю его душу: он знал о Джозефе больше, чем кто-либо. Больше, чем мама, сестра, брат, Филис или даже Делора.

И почему же он молчал? Джозеф ведь сам не понимал, почему он молчал. Может, потому, что его проблемы — ничто в современных реалиях и нынешней катастрофы, и что до них никому нет никакого дела? Или он уже настолько долго молчал, что разучился говорить? Может быть...

Утро. Кафе. Падающий снег.

Она смотрела на Джозефа, не отводя взгляда, и в его глазах ничего не видела — точно глядела в прозрачный хрусталь, не чувствуя ни тепла, ни души, ни сердца. Она прижалась ко парню, а тот стоял как вкопанный и ничего не понимал — с опустевшим внутренним миром, где не летали птицы, не ходили пешеходы, не росли деревья и цветы.

Где не было абсолютно ничего.

Сжав его ладонь, она пустила свою первую слезу. Слезу счастья, что Джозеф рядом, что всё хорошо, но он был далеко-далеко, глубоко внутри, куда не пробраться лучику света, где нет любви и нежности — лишь жестокость, равнодушие и месть. Блуждая в себе, терзая мыслями о прошлом, настоящем и будущем, Джозеф терялся всё больше и больше, забегал в пещеру темноты, где воняло разложившемся трупом, летал в бездну неоправданных надежд и мечтаний, глотал всю боль, давился осколками своего отражения и плакал.

Но вот слышен рёв существ и душетерзающие крики тварей — ворота закрыты, назад пути уже нет. Одно предложение — а решение уже приятно, предательство засело в мыслях. Прости, печаль, он не смог поступить иначе. Он должен был тебя защитить, даже если для этого пришлось отдать на опыты.

Другого выхода просто не существовало.

Джозеф отдёрнул руку, когда хотел коснуться Делоры: та неподвижно лежала на кровати и мирно спала, тогда как он мучился запретом не прикасаться к ней. Он не мог этого сделать, не мог. Не после того, как он собственноручно сломал ей хребет жестокими словами. Той правдой, что так неожиданно вырвалась наружу в приступе панической атаки. Джозеф не мог контролировать себя в тот момент, не мог понять, что говорил, зачем и почему: отчаяние жгло глотку, воспоминания раздирали мозг в клочья, смертельный яд плескался в сердце. Он не мог больше держать этого в себе, не мог больше врать Делоре, не мог заткнуть свои мысли, не мог смотреть в её лицо и вместо всей её любви видеть этот уродливый шрам, тянущийся от правого глаза к подбородку. После того случая всё изменилось: и Джозеф, и Делора, и их взаимоотношения. Особенно сама Делора — точно стала другим человеком. Он иногда замечал, что с ней в какие-то моменты становилось не так, как обычно, а временами девушка не помнила какие-то дни или события. И каждый раз Джозеф корил себя за то, что сдался и пошёл к Ариверу, чтобы стереть память своему самому любимому человеку. Он всегда винил себя в том, что последствия стёрки памяти до сих пор преследовали Делору. Пожалуй, он винил себя слишком часто. Слишком.

И поэтому так ненавидел себя.

— «Когда дела совсем плохи, остаётся только смеяться».

Странный, в какой-то степени даже безумный смех раздался в комнате так неожиданно, что Джозеф в полной тревоге посмотрел на Делору, которая пару минут назад ещё спала. Но теперь она сидела в кровати и жутко улыбалась с лихорадочным блеском в зелёных глазах, что изучали парня так внимательно, что ему стало ещё тревожнее.

— Ты... как?

— Отвратительно, — растягивая гласные, она облизала губы и ухмыльнулась, — и всё благодаря тебе, Джефф Убийца.

В этот момент в Делоре оказалось всё не так: поведение, манера речи, коварный взгляд, настроение. Всё говорило о том, что с ней было что-то не так. И Джозеф с ужасом осознавал, что именно с ней могло быть не так.

— Я...

— Не хотел этого, мы все тут в курсе, — махнула рукой девушка.

— «Мы»? — не понял молодой человек, с трудом сдерживая своё беспокойство.

— Ещё один дурачок нашёлся, — закатила глаза Делора и ткнула в свою грудь пальцем. — Да, нас тут много. И представь себе, только благодаря тебе мы наконец-то вырвались на свободу. Так что спасибо за боевые ранения!

В этот момент Джозеф невольно осмотрел её тело: толстые слои бинта покрывали плечо и бедро, куда попали пули, когда он пытался её остановить. Джозеф мгновенно отмахнулся от воспоминаний, молясь, чтобы подействовали таблетки, и попытался сосредоточиться на новых проблемах.

— Я не понимаю...

— О, да вы два сапога пара! — рассмеялась девушка. — Хофф точно так же сказала!

— Что..?

Она протянула ему руку, точно собиралась поздороваться.

— Я Адлер. И мне бы хотелось тебя убить, но ты мне нужен. А ещё надо отдать тебе должное: я не ожидал, что ты сможешь выстрелить в нас.

«Я тоже такого не ожидал и больше всего на свете ненавижу себя за свою жестокость», — подумал Джозеф, но руку жать не стал, как бы ему ни хотелось коснуться родной грубой кожи и шрамов на пальцах. Он дал себе обещание, что не коснётся любимой, пока всё не исправит. Но как это сделать, если теперь вместо неё был... кто?

— Кто ты? Что за игра?

— Не будь таким тупым, ты же наверняка заметил, что с твоей обожаемой Делорой что-то не так. Неужели не видно, что у неё множество личностей? Дженнис разве зря старалась, чтобы ты отличил её от Делоры?

— Кто? — ещё больше пугался Джозеф, слыша, как бешеное сердцебиение перекачивало кровь из-за ужаса.

А Адлер всё продолжал тараторить, ни на что не обращая внимания:

— Дженнис часто любила с тобой погулять и развеселить тебя или помочь, ведь она такая мастерица на все руки! Анджелл вообще обожает тебя за то, что ты верующий! Не часто сейчас встретишь таких же тупых и наивных людей, как ты или она. Но вера в этого несуществующего дядьки на небе точно соединила бы вас вместе, если бы Анджелл так не настрадалась бы в детстве, что сейчас боится выходить в Руководство. Ну и не надо, больше времени останется и мне, и другим. Будет так весело!

— Сколько... вас?

— Наконец-то умный вопрос! — обрадовался Адлер, улыбаясь губами Делоры. — Девять, включая первоначальную личность.

— А разве...

— Слушай, а у вас тут не найдётся краски для волос?

Джозеф в полном недоумении смотрел на такое любимое лицо девушки, которое в этот момент казалось как никогда чужим: другая личность, занявшая это тело, исказила мимику совершенно по-другому. И эта же личность теребила длинные чёрные волосы, в которых ярко выделялись белые пряди — это причиняло такую сильную боль парню, что он до сих пор не верил, что его возлюбленная скоро умрёт.

И тогда он останется по-настоящему один.

— Зачем тебе?

— Желательно красной, а то этот чёрный цвет слишком унылый для меня, — Адлер в презрении откинул на плечо волосы. — Как и ты, Джефф Убийца.

— Не называй меня так, — раздражённо процедил сквозь зубы Джозеф, внезапно вновь разозлившись.

— Заметь, не я убил твоего толстячка, как бы мне этого ни хотелось, — издевательским тоном сказал Адлер. — И не я сломал Делору настолько, что мы теперь смогли наконец-то занять Руководство, ведь человека более дорогого, чем ты, у неё нет.

— А... Филис? — вспомнил он, не давая себе ни секунды на размышления, иначе тьма вновь поглотила бы его. И кто знал, может, уже навсегда.

— Жаль, что с этой сумасшедшей девочкой нам так недолго удалось пообщаться! Слишком мало времени мы провели вместе с ней, чтобы привязаться так сильно, как к тебе.

— Но теперь эта связь оборвалась...

Делора любила его. Бесспорно. Любила так сильно, как ничто другое в своей жизни. Любила его больше своей жизни, больше самой себя, больше матери. Больше всего на свете. Весь её поток мыслей был только о нём. О нём. О Джозефе. Столь красивом в её глазах, столь совершенно необычном своей внешностью, столь добром и тактичном. Столь любимом...

И ужасно.

Ужасно больно сделал ей.

Один поступок — одно предательство. И всё — ножницы разрезали нити, соединяющие сердца, а они разбились. Вдребезги.

В-д-р-е-б-е-з-г-и.

— Ты ведь хочешь вернуть её? — Адлер хищно наклонился вперёд, точно собирался поведать какую-то тайну. — Ты ведь хочешь, чтобы Делора вновь оказалась с тобой?

Однажды Джозеф уже пытался вернуть возлюбленную, когда она от него ушла. Однажды он уже совершил ошибку и не хотел её повторять. Но отчаяние просило его дать себе ещё один шанс и двинуться дальше. И отчаяние снова добилось своего.

— Разве ты позволишь это сделать? — подавленно проронил Джозеф, уронив голову в ладони.

Но Адлер не собирался отказываться от своего нового дьявольского плана.

— Нам нужно к Элрою.