Альтернатива — зашибись тапочком: либо загс с койкой, либо койка в кресле, в любом случае, поимеет по-полной, только с загсом — законно

— Чего молчишь? — поток мыслей прерывает Алик. — Не бойся, приставать не буду, — он закатывает глаза, словно разгадав мои мысли.

Смыкаю губы и стараюсь думать менее физиономично.

— Оформим по-быстренькому: сегодня свадьба, завтра развод — мы же взрослые люди. Думаешь, мне самому штамп в паспорте нужен? — Он закидывает руки за голову и теребит волосы на затылке. Прическа от этого не портится. Волосы шелковистыми прядями рассыпаются меж его пальцев и падают обратно одна в одну. — Услуга за услугу: я благодаря тебе возвращаюсь на старое место, а ты — утираешь нос бывшему.

Коронный взгляд, бровь изогнута в идеальную дугу и поднята кверху. Меткий выстрел последней фразой. Откуда он узнал про Женьку?! Глаза прищурены. Он точно решает, что добил меня до конца. Но нет. Размечтался, Алик Гавнянович, голыми руками не возьмёшь! Для кого-то просто ненужный штамп в паспорте, а для меня — так уже второй ненужный! И вообще! А как же принципы? Идеалы? Я дала себе слово, что в очередной раз выйду только по любви и за достойного мужчину. И этот достойный — не ты!

— Вы меня извините, Александр Владимирович, но я как-нибудь справлюсь. Без вас, — гордо опускаю ресницы и говорю в стол. Неожиданный поворот, и он повержен. Замечаю краем глаза, как мимика его лица меняется с ядовито-ухмыляющейся на обескураженную. Медленно, чтобы придать больше эффекта, поднимаюсь со стула, аккуратно вытаскиваю санкнижку из его лапищ. Аккуратно не получается, ведь он держит, как клещами, и с минуту мы молча смотрим друг другу в глаза.

«Пожалеете, Алла Анатольевна», — буравит он взглядом.

«Отвалите, Александр Владимирович», — отсверливаюсь в ответ.

«Назад ходу не будет», — его брови съезжают к переносице.

«Иди сам себе в зад, а я лучше удавлюсь», — я расплываюсь в улыбке, когда представляю такую картину.

В итоге побеждает дружба, и мы вместе ослабеваем хватку, но Алик первым, так как книженция трещит по швам, а статус «разрывателя санкнижек» не очень клеится к его новому — «прилежного женящегося мальчика».

— Ваше право, Алла Анатольевна, — сквозь зубы скрипит он. — Валяйте, думаете у вас что-то без меня получится?

— Спасибо, Александр Владимирович, — я не собираюсь обсуждать с ним последующие действия, а лишь поправляю халат, кладу книжку в сумку и гордо выхожу из кабинета.

— А с рабочего места вас никто не отпускал, — слышу летящий вслед недовольный крик, после чего ловко и чисто по-женски пинаю чертову дверь. — И моя дверь в вашей слабохарактерности не виновата... — Это долетает до ушей, когда я уже нахожусь в коридоре.

Стыдно. Ведь не только до моих. И несколько сидящих подле стенки больных провожают взглядом мою удаляющуюся фигуру.

Курс — отделение акушерства и гинекологии. Цель — Светка.

Надеюсь, та в состоянии помочь. Оказывается — не в состоянии. В ординаторской стоит шум и гам. Несколько докторов отчаянно ругаются друг на друга. По обрывкам фраз понимаю, из-за пациента. Подруга сидит, склонившись над историей болезни, и каллиграфическим почерком, состоящим сплошь из буков «и», заполняет пустые строфы. Время от времени кто-то отвлекается на неё и даёт распоряжение, что писать. Она сердито рычит, в истории болезни исправлять нельзя, и начинает вписывать между строк. После очередной перепалки ей дают новое указание, она закатывает глаза, трясёт головой и дописывает что-то сверху. Понимаю, что в такой момент я со своими проблемами совсем не к месту, поэтому стою рядом молча. Уходить все равно некуда. Когда в третий раз ей прилетает новый приказ, она в сердцах отшвыривает от себя документ, бросает на стол ручку и, выкатив глаза на ругающихся, уведомляет их, что пусть сначала определятся с диагнозом, а потом она продолжит. Орёт она чётко и ровно, чтобы до всех дошло. На время в кабинете воцаряется тишина, доктора смотрят на неё, как на ядовитого дикобраза. На него она, собственно, сейчас и похожа, всклоченные, как иголки, волосы, беспорядочно торчат из некогда аккуратного пучка, а яд ещё чуть-чуть и закапает изо рта в виде резких словечек. Но она не опускается до этого уровня, поднимается из-за стола и быстро выходит. Я следом.

В коридоре она делает глубокий выдох и опирается на стену. Дежурство выдалось тяжелым. На мой вопрос тем не менее даёт достаточно понятный ответ. Печать медосмотра у Алика, и только он, являясь единственным гинекологом в женской консультации, заведует ей и вправе опечатывать невинных женщин по своему разумению.

В свою очередь она удивляется, на время забыв про конфликт в кабинете, что Алик отказал в таком простецком деле, но потом вспоминает вчерашний концерт со мной в главной роли и нервно смеется. Таким образом она выказывает солидарность руководителю, подчеркивая, что я еще легко отделалась. Змея.

Сердечно благодарю ее за непомощь и, рассерженная, собираюсь уйти, но она останавливает.

— Подожди, ну что ты, как маленькая, — берет за руку. — Попробуй сходить к Людочке. Может, та поможет?

Следом кривит губу, как-то неопределенно пожимает плечами, из чего вытекает: скорее всего — не поможет, но другого выбора нет.

— Спасибо, Свет, — после такого предложения ощущаю себя человеком на виселице. Что я скажу Людочке?

— Нет, ну правда, заодно и познакомишься, её ведь не было на вечеринке, а начальство надо знать в лицо, — последние слова она добавляет так, будто под начальством подразумевается нечто иное, и плохое предчувствие удваивается.

Неспроста. Ведь то, что предстаёт моему взору, когда я стучу и открываю дверь кабинета заведующей, окончательно рушит надежду на получение медосмотра бесплатно.

За большим дубовым столом сидит ангельское создание неопределенного возраста и щуплой консистенции. Издалека кажется, что это подросток, негармонично устроившийся за огромным столом. Но данной мадам как минимум лет пятьдесят, а, может, с хвостиком, что изначально, когда просвещают о связи с Аликом, повергает в шок. Но сейчас становится все понятно: она делает апгрейд своему телу и лицу если не каждый год, то раз в два точно.

Что ж, была не была. И я решаю идти до конца. Нажаловаться по-полной. И...

Так, что там по плану? Пристает на рабочем месте? Силком замуж зовёт? Шантажирует креслом? Женитьба на самом деле обман и фарс? Это я случайно все придумала. Муж бывший заставил, — короче, клубок несвязанных мыслей, хотя до того, как войти, у меня готова нужная речь. Специально отрабатываю её в туалете перед зеркалом минут двадцать и повторяю всю дорогу. Но на входе спотыкаюсь и забываю.

— А-м-м... Добрый день, — топчусь я на пороге.

Людочка отрывает глаза от накрашенных ногтей, которыми любуется до моего прихода. Удивленно хлопает веками с накладными ресницами. Если в ней и осталось что-то от Бога, это пренебрежительное выражение лица и взгляд прожженной стервы. Такое не ушьешь.

— Слушаю вас, уважаемая, — голос прокуренный, нотки сарказма черными прожилками так и сквозят через него.

— Меня зовут Алла Анатольевна, я ваш новый интерн, — собравшись с духом, выдаю я.

Взгляд меняется на неподдельно заинтересованный.

— Вот как? Ну проходите, милочка, присаживайтесь.

Я следую приглашению.

От двери до кресла путь немалый. Кабинет огромный, и, пока я иду, она не сводит с меня глаз. Страшно боюсь подвернуть каблук и упасть. Подворачиваю каблук, но хватаюсь за спинку стула. Фух. Выпрямляюсь, улыбаюсь и присаживаюсь перед ней. Смотрю в бесцветные глаза, которые вблизи кажутся призрачно-пустыми. И мне становится жаль Алика. Как же он с ней спал-то? Но стоит о нем подумать, как кровь закипает вновь. Это насколько надо быть бабником, чтобы не побрезговать старушкой? Пусть и в шоколадной обертке.

— Я, в общем, здесь по поводу Александра Владимировича, — не хочу показать нервозность, но ремешок сумки сам наматывается на пальцы и начинает их теребить.

— Да, да, конечно, я уже в курсе, — реагирует Людочка, расплываясь в крысиной улыбке. — Если вас что-то не устраивает на счёт распоряжения о его переводе в отделение, то уверяю — это для его же блага. А вам я назначу в качестве куратора другого доктора. Я уже подыскиваю подходящую кандидатуру.

Она замолкает, поправляет причёску, скорее всего, парик, и несколько раз мигает, плотно сжав рот. Похоже, это означает, что разговор окончен, никакие претензии не принимаются и я свободна.

Но меня не удовлетворяет ее ответ. Повышение уважаемого Барана Барановича обойдётся мне слишком дорого, поэтому я нарушаю созданную ей тишину:

— Вы меня неправильно поняли, Людмила Ивановна, — но тут в кабинет без стука влетает возбуждённый Алик:

— Ах вот ты где! — и данная фраза относится ко мне. Ведь глупо предполагать, что он не ожидал увидеть тут заведующую. — Знакомитесь, девочки?

Слово «девочки» режет слух своей фамильярностью, но вызывает противоположный эффект у старшего руководителя. Людочка, до этого чопорная и недосягаемая, расплывается в наисладчайшей улыбке и молодеет на глазах:

— О, Алик, дорогой, — она раскидывает руки в стороны, готовая заключить его в объятия прямо на столе, а я понимаю — она все ещё у него на крючке. Причем повисла плотно. Как рыба, заглотившая вкусную наживку и мусолящая ту вплоть до смерти. Они обмениваются многозначными взглядами, я же чувствую себя третьей лишней. Внезапно в мозг поступает странный сигнал:

«Постойте! Я пока что законная невеста!»

И это отнюдь не ревность. Ущемленное самолюбие — вот какое определение я даю данному импульсу. Ведь утянутое чучело нагло заигрывает с мнимым без пяти минут мужем у меня на глазах!

— Кхм-кхм, — ну все. С меня хватит! Откашливаюсь в кулачок. Пришла смерть твоя, Алик Засранович! — Вообще-то, я совсем по другому вопросу.

Но не успеваю договорить, так как случается нечто настолько неожиданное, что я теряю дар речи.