POV Лиса 

   Свист пуль сливался с грохотом потока, несущимся с огромной скоростью среди острых камней. Прыжок с моста длился какую-то долю секунды и запомнился лишь свистом бьющего в лицо ветра. Непроницаемая дымка тумана скрывала пустоту под ногами. От ужаса перед неизвестностью я закричала, но уже через мгновение захлебнулась темной ледяной водой, накрывшей меня с головой. За мгновение все звуки вокруг поглотила плотная тишина, в ушах бешено застучал ток крови. Сумеречно-серую толщу воды неподалеку будто бы рассекло молнией — сверху стреляли, и пуля лишь чудом прошла мимо. Быстрый водоворот стремительно подхватил меня и потащил вперед. Руку обожгло резкой болью — острые кромки камней рассекли кожу на плече, но все сторонние мысли очень быстро вытеснил инстинкт самосохранения — выжить, выплыть, постараться сквозь давящие кубометры воды вдохнуть хоть частицу воздуха…      

 Краем глаза замечаю блеск черной материи в клубах пенящейся воды в паре метров от меня. Как безумная бросаю все силы на то, чтобы схватиться за нее рукой, будто бы это и было моим спасением. Сил недостаточно — темная вода легко откидывает назад, я вновь ударяюсь бедром о каменный выступ и начинаю захлебываться. Периодически сквозь застилающую глаза мутную пелену вижу, как беспощадный поток крутит Чонгука — в предрассветных сумерках сквозь вспышки боли и брызги трудно что-то разглядеть, но, похоже, он без сознания. Слишком уж легко каскады бьющейся о скалы воды швыряют его мощное тело из стороны в сторону.

      Рывок против потока, затем второй. Несмотря на обжигающую боль, тянусь к нему, пытаюсь кончиками пальцев зацепить рукав. Когда до цели остается всего лишь сантиметр, меня вновь ударяет о невидимую под водой скалу и отшвыривает на несколько метров. Боль взрывается во всем теле оглушительным фейерверком — казалось, тело разбилось на множество горящих болью осколков. В глазах темнеет, но сжимаю зубы и заставляю себя вернуться в реальность, какой бы мучительной она не была. Если я сейчас сдамся — погибнем оба.     

  Каким-то чудом все же умудрившись доплыть до Чонгука, я изо всех сил вцепилась негнущимися от холода пальцами в ворот его куртки. Выбиваясь из сил, придерживала его голову над водой, не давая захлебнуться. На выбритом виске мужчины зияла большая рана, и пенистая вода уносила прочь сочащуюся из нее кровь…     

  Восход солнца совпал с моментом, когда высокие скалистые берега наконец расступились, давая ревущему потоку воды проход в более широкое ложе. Силой течения нас выбросило сквозь «бутылочное горлышко» русла в широкую часть реки, где поток ослабел настолько, что можно было попытаться грести в сторону берега. После получаса изматывающей борьбы за жизнь я с огромным трудом наконец смогла вытащила Чонгука на мокрый песок.      

 — Чонгук… Чонгук, очнись! — Голос сел и стал больше похож на жалобное скуление. От давящей тяжести в груди казалось, что легкие залиты водой. — Очнись, прошу тебя! Чонгук!!!    

   — Не ори…  

     Хриплый, еле слышный шепот прервался натужным кашлем. Лишь убедившись, что  Чонгук пришел в себя, я поддалась оглушающей слабости — упала на песок рядом с ним. Сил не осталось даже на то, чтобы радоваться, что мы до сих пор живы.

* * *     

  От кошмарного ощущения дежавю хотелось разреветься в голос.

      — Раскали нож посильнее и начинай. Времени мало.   

    — Горячим? — от осознания того, что мне предстояло сделать, тряслись руки

.       Сидящий у большого валуна Чонгук посмотрел на меня с жалостью, как на полную дуру. Попытался приподняться, но тут же поморщился от боли.

      — Делаешь надрез и пытаешься найти пулю. Чтобы кровь не мешала, промакивай рану футболкой. Раздвигаешь ткани и ищешь — она плотная, хорошо прощупывается. Ты почувствуешь.    

   — Чем? — волосы на голове ощутимо зашевелились.     

  — Пальцем.  

     — Я не смогу Чонгук!Я не смогу, у меня не получится… — паника поднималась откуда-то из глубины души. Глаза щипало от слез.   

    — Не ной.       

Пуля  Тэхена застряла глубоко в мышцах плеча, чудом не раздробив кости ключицы. Мне предстояло вытащить ее из тела  Чонгука без обезболивающих, без специальных инструментов и медицинского образования, одним лишь перочинным ножом с потемневшим после прокаливания над огнем лезвием. Перед глазами вновь встал тюремный подвал, где умирал оставленный на мое попечение пленник-мексиканец. Вновь, как и тогда, я чувствовала свое абсолютное бессилие перед обстоятельствами, которые не оставляли мне выбора. Злая насмешка судьбы — теперь в роли моего пациента был сам Чонгук. И даже представить было невозможно, какую дикую боль ему предстояло перенести. Видит Бог, у меня и в мыслях не было мстить таким страшным способом.    

  Но выбора и правда не было. Без Чонгука мне не дойти до железной дороги. Да и стоило признаться — я бы в любом случае не смогла бросить его здесь одного. Особенно после того, как он спас меня дважды. С трудом сглатываю вставший в горле ком и говорю вслух, уговаривая скорее саму себя:     

  — Я же уже ухаживала за раненым. Я справлюсь.   

    — Твой раненый к утру сдох, - равнодушно прикрыл глаза Чонгук.

      Самое время поупражняться в сарказме.  

     — Ложись. И зажми что-нибудь в зубах. Боюсь, будет больно…     

  Как ни странно, операция прошла относительно успешно, и вот уже окровавленный кусочек металла лежал в моей трясущейся ладони. Заметно побледневший Чонгук в течении двадцати минут, показавшихся мне вечностью, лишь хрипло дышал, изредка разряжаясь отборным матом. Среди оставшихся немногочисленных вещей обнаружился чудом уцелевший блистер с антисептиком, который в нашей безвыходной ситуации был на вес золота. Растереть таблетку и засыпать ею рану не составило труда. Меня знобило от пережитого волнения, но это, как оказалось, был не конец — потревоженная рана стала кровить еще сильнее. Футболка Чонгука была мокрой насквозь, а на земле в районе лопаток расплывалось бурое пятно. Слишком много крови; Чонгук слабел на глазах, хоть и старался не показывать виду.     

  — Ничего не получается, — в отчаянии шепчу я, откидываю ставшую бесполезной ткань. Такую большую рану необходимо зашивать, сама она не закроется, а, значит, у Чонгука есть все шансы умереть от потери крови. Если раньше его не убьет сепсис. Или нас обоих — Тэхен.   

    — Что в таких случаях делают на войне? Ну же, Чонгук?    

  Чонгук устало приоткрыл глаза. На покрытом болезненной испариной лице мелькнула знакомая ухмылка.

      — Рвут рубашку и поднимают моральный дух бойца видом голых сисек.    

   — Точно, — мне было не до смеха. После купания в каменистой реке моя шифоновая рубашка превратилась в лохмотья, и оторвать от низа широкую полосу не составило труда. Попыталась потуже перетянуть плечо, но толку не было никакого — это ни на секунду не остановило кровь. И тогда Чонгук приказал:     

  — Достань патрон, — запасная обойма осталась у него в кармане, а вот автомат покоился на дне реки.

      Кое-как удерживая патрон раненой рукой, он поддел острым концом ножа вальцовку и осторожно снял верхнюю часть гильзы с пулей.   

    — Порох видишь? Попытайся максимально насухо вытереть рану и посыпать ее порохом.   

    — А что потом? — от плохих предчувствий внутри все похолодело.

      — Потом — поджечь.    

   Смотрю на него во все глаза, ожидая увидеть кривую ухмылку, но Чонгук как никогда серьезен. Похоже, его неслабо приложило головой о камни — более дикой медицины я еще не встречала.      

 — Ты шутишь.       

— Шутить я буду, если доживу до вечера. Шевелись, Лиса, времени мало. Бери спички и поджигай.    

   Но просьба, а точнее — приказ Чонгука заставили меня в изнеможении опуститься на колени. Воздуха не хватало, и мне пришлось сделать несколько глубоких вдохов. Поднявшийся ветер смахивал матово-поблескивающие крупинки на землю и обдувал горящее в лихорадке лицо. Никогда в жизни мне еще не было так страшно.   

    Когда по краям раскуроченной раны затрещали первые крупицы подожженного пороха, Чонгук резко дернулся и зарычал сквозь зажатую зубами ткань куртки. Когда порох резко вспыхнул — на несколько секунд потерял сознание от нечеловеческой боли. Яркое пламя погасло почти мгновенно, а меня еще долго выворачивало наизнанку в ближайших кустах от тошнотворной смеси запаха серы и паленой плоти.  

     Сгоревший порох свернул кровь и надежно прижег края огнестрельной раны.