Саундтрек: Animal Джаz – Три полоски             &
Zayn Malik ft. Sia – Dusk Till Dawn

*  *  *

Последний раз захлопнулась дверь школы за их спинами, выпуская ещё вчерашних детей в мягкую, как растаявший пломбир, ночь, сверкающую оранжевыми глазами домов и фонарей. Последний раз, ещё учениками, они покинули школу, где остались всё, что было так дорого: прекрасные учителя, такие трогательные, словно рисунок маленького ребёнка, воспоминания и прежняя, беззаботная жизнь.

– Грустно прощаться, правда? – спросила одна из девушек в этой большой, шумной группе, повернувшись лицом к школе и склонив голову к плечу, при этом рассыпав медные локоны по спине и плечам. – Оставить то, что приносило счастье. Оставить позади все счастливые дни, рисунки мелом на доске, улыбки учителей, выпущенные в небо шары с нашими желаниями... Оставить всё, чтобы, возможно, уже не вернуться. Это печально.

– Розмари, – произнёс высокий, с золотисто-русыми, почти каштановыми, волосами парень, положив широкую ладонь на хрупкое плечико девушке. Его голос был полон нежности, светлой и печали, пропитанный фруктовым шоколадом и лимонным чаем. – Сегодня же такой чудесный вечер, такая светлая ночь. Наша ночь. Выпускников. Стоит ли грустить в этот прекрасный день? Отложи грусть до завтрашнего дня, на рассвет, чтобы печалиться не только о прошедших, прекрасных годах, но и о умирающей ночи.

– Возможно, ты прав, Леон. – ответила Розмари, опустив голову и скрыв проблески хрустальных слёз. Её голос, произносивший имя молодого человека, был полон тепла, похожий произношением на голос Леона. Тягучий, с звенящей нотой ми, игравшей на клавишах грусти, сладкий, как карамель.

Две загадки, два человека, с похожей душой, но скрывающие свои чувства на протяжении долгих, школьных лет, последний раз взглянули на угасающие, тёплые окна их второго дома. Девушка и парень отвернулись от здания и присоединились к весёлым одноклассникам, которые выбирали куда же им пойти и где продолжить праздник.

                ×           ×          ×

– До встречи! – взмахнув тонкой, немного костлявой, ладонью, крикнула Розмари своим одноклассникам на прощание. Она круто развернулась на каблучках так, что воздушное платье полыхнуло сливочным цветом и скрылась в ближайшей тени раскидистых ветвей дерева, подальше от глаз людей, таких любопытных и, зачастую, имевших привычку лезть в чужие чувства и дела.

Люди. Розмари часто думала о том, какие же они на самом деле. Что скрывалось за масками, в потухнувших или же искрящихся любовью к миру глазах. Девушка частно заглядывала в лицо прохожего, с которым она встретилась на улице, идя в музыкальную школу, или же внимательно следила за молодой мамочкой в парке, как изменялось выражение лица стоило лишь ей посмотреть на своё чадо.

Розмари любила лица людей. Они все были разными: загадочными, счастливыми, мечтательными и задумчивыми, скорбь или одиночество прятались в улыбках, потухшие огни в глазах... Все они имели разную мимику, особые черты. В комнате девушки с медными волосами были сотни портретов людей, которых юная Розмари встретила на улице. Это была её галерея.

Галерея эмоций, галерея жизни других людей.

Начинались целые истории судеб: от лица маленькой девочки с двумя белыми бантами, в её карих, игривых глазах плясали огоньки веселья и только что родившей шалости, и, заканчивая, всепоглощающей любовь в глазах пожилого мужчины, сжимавшего сухую, слабую ладонь женщины под ветвями мокрой сирени в весеннем парке. Все эти портреты украшали комнату девушки и её маленькую студию, находившуюся на чердаке дома, где под самой крышей пели птицы, в окошко стучалась ветка могучего дуба и лучи солнца сплетались в узоры на деревянному полу, который был испачкан красками. Картины занимали значительное место в жизни Розмари. Они покрывали её душу, как полностью закрывали обои в комнате, дарили радость и даже горе. Розмари была тем человеком, который принимал чужие проблемы – как свои.

Розмари была той девушкой, которая оставалась собой, нежной и милой, честной, с незапятноной душой, в то время как другие девушки, пускай и часть, нового, двадцать первого, века были одним сплошным пороком, теми, кто уже полностью потерял себя, в погоне за трендами и ложными ценностями.

Нет, Розмари не была идеалом, она была чем-то вроде отпечатка того, какими должны быть девушки. Она просто была самой собой, оставалась при своём мнении, не подстраивалась под кого-то, не старалась быть популярной, не стремилась к высоким социальным статусам, не была лицемерной...

Она была настоящей, в Розмари осталась невинность, совсем детская и хрупкая, как фарфоровая чашка из дорогого набора сервиза. Невинность, то, что уже давно потеряли многие люди на земле.

В темноте блеснул оранжево-красный огонёк от зажигалки, тонкие губы прижались к фильтру сигареты, втянули в лёгкие, закручивая по спирали, крепкий, остро пахнущий вишней, дым. Девушка тут же выпустила его изо рта, наслаждаясь приятным запахом ночь и нежным ароматом сизого яда-никотина.

– Розмари? – произнёс голос Леона в темноте, он включил телефон и направил голубоватый свет гаджета на девушку, вырывая из тьмы чёрточки любимого лица и острых, задумчивых, глаз. – Вновь замечталась?

– Убери телефон. – спокойно ответила девушка, вновь прижимая к губам убийственный яд. – Ты решил разбить полночь светом экрана телефона, золотых огней неба мало?

– Вновь психология и философия, Розмари? Дорогая, ты не устала быть такой взрослой в свои года? – парень задал вопрос, изогнув светлую бровь и улыбаясь глядя на девушку, словно собирался спорить, но всё же послушно убрал телефон, заблокировав его.

– Здесь нет никакой психологии и философии, только реалии нашей жизни. На самом деле, ты учишься быть взрослым человеком уже с детства. Например, не плакать, когда упал. Или стараться не грустить, когда не получил желаемого, – девушка пожала хрупкими, бледными, с едва заметным загаром, плечами, нервно облизнув нежно-розовые, как робкие фиалки, губы. – Это жизнь, Леон. Мы рождены уже с судьбой, решённой уже где-то на небесах. Я не Берлиоз. Я верю в то, что человек не может распланировать свою жизнь и решить когда ему уже умирать. Я верю, что мы рождены с судьбой.

– Порой, я путаюсь в твоих мыслях, как в лабиринте. – приняв протянутую ладонь девушки  в свою, улыбаясь в темноту, и делая шаг навстречу фонарям, вдыхая терпкий дым табака с вишней, сказал парней. – И удивляюсь тому, сколько вопросов сидит, словно какие-то назойливые гости, которые не хотят уходить, в твоей голове.

Розмари в ответ рассмеялась, словно это был её ответ на слова парня. Естественный и не правильный для этого века, нового, пошлого, пропащего. Настоящий и игривый, будто она леди из прошлого, флиртующая под широкими ветвями деревьев с благородным рыцарем или с богатым князем.

« Она кружилась под фонарями, мелькала нежная, ласковая ткань сливочного платья, я слышал её серебристый, с придыханием, смех, который казался мне странным, не правильным. Светлая ночь обнимала грациозную фигуру, растворяющуюся в ядовитом, серовато-голубом дыме... Её губы, возможно, тоже отдают табаком, терпким дымом, привкусом звёзд шампанского, но самое важное: вкус вишни на изящных, по-детски тонких, губах. » – кружились, будто в вальсе, мысли Леона о Розмари, такой желанной, любимой, невероятной Розмари. О девушке, которая так часто появлялась во снах мальчика, начиная с пятого класса, словно пушкинское « мимолётное видение », словно ночной кошмар и сказка, в одну секунду, в одно мгновение. Девушка, которая заполнила сердце совсем юного парня. Совсем молодого. Не он выбирал её. Что-то родное, близкое Леону было в Розмари, что душа парня так тянулась к девушке. Само его сердце сделало выбор. А ему, как известно, не прикажешь.

– Почему мы не летаем, как птицы и ангелы? – спросила Розмари, кружась в танце под светом фонаря, тепло улыбаясь Леону. Мотылёк, летящий на яркий свет, желает опалить крылья любовью. Отдать себя человеку, которому сможет доверять. Хрупкий мотылёк хочет жить, хочет быть в объятиях любимого человека, в самом безопасном месте на планете.

– Наверное, потому что мы не достойны этого? – ответил вопросом на вопрос Леон. Он протянул руки и девушка, подобной сказочной вейле из книг « Гарри Поттера », впорхнула в объятия парня, прижавшись к нему – Не заслужили? Наш проклятый и жестокий дар — хотеть и не получать.

Розмари в ответ лишь прижалась к плечу молодого человека, закрыла карие, с зелёными крапинками, глаза и тяжело вздохнула, ощущая аромат кожи Леона — что-то золотисто-искристое, солнечное и медовое, реальное. Девушке казалось, что на внутренней стороне её век выженны, нарисованы во всей красе, большие, живые, проникающие, будто ножи в нежную кожу, васильково-синие глаза, которые часто блестят от счастья или резко тухнут, как умирают галактики, когда парню грустно. Она была влюблена в его мелочи во внешности: от золотистых кончиков ресниц Леона вплоть до золота в его волосах, когда лучи солнца путаются в них.

Девушка просто любила, готовая отдать всё своему рыцарю снов. Без остатка покориться. Эти чувства были такими хрупкими. И такими невероятно сильными.

Чувства Розмари были какими-то качелями, что, зачастую, мешали принять ей решение, тормозили девушку. Она будто бросалась из крайности в крайность: от дрожи в коленях до решимости, от желания убежать до нужды обнять, от ненависти и до любви. И эти чувства, эмоции, для Розмари сошли со страниц пыльных, забытых книг Джейн Остин, с кинолент, совсем старых, чёрно-белых, в её сердце – юное и распахнутое для чувств.

               ×           ×          ×

– Всё же здесь так красиво, – шёпотом сказал Леон, стараясь не разбить хрустальную и хрупкую предрасветную тишину своим голосом.

– Здесь действительно чудесно. Тихо, будто купол магии повис над этой рекой и пляжем для тех, кто хочет побыть в одиночестве. – сонно ответила девушка, поправила свои медные кудри, положила голову на плечо парня и как-то неосознанно добавила. – С тобой я готова провести тут столько времени, сколько это возможно. Сколько будет нужно.

Леон повернулся к Розмари, пристально заглянув в большие, яркие глаза девушки, в них отразились последние звёзды и яркие искры фейерверка, рассыпающиеся дождём, угасающие, как последние лучи солнца над горизонтом... Он посмотрел и пропал. Раз и навсегда. Навечно. Россыпь веснушек на носу, нежность в карих глазах. Любовь, которую он так долго желал видеть.

– Чёрт возьми, ты так прекрасна! – прошептал парень и наклонился к лицу Розмари, положив руку ей на щеку и притянув её ближе к себе, чтобы начать дышать только ароматом кожи этой девушки, её прерывистым дыханием, её желанием быть любимой и услышать такие нужные слова, три банальных слова, которые подарят счастье. – Я люблю тебя, Розмари.

– Я люблю тебя тоже, Леон. – ответила девушка, подвигаясь к любимому и обняв его за плечи. Парень счастливо улыбнулся и отстранился, вызывая страх в глазах любимой и невинной Розмари, но Леон всего лишь встал и галатно протянул руку юной девушке, которая тут же, не менее галантно, протянула свою ладошку и схватилась за ладонь своего любимого. Теперь они оба стояли на ногах, сверкая счастливыми глазами и внимательно смотрели друг на друга, будто решая, кто первым начнёт действовать.

Конечно же, откинув всё на второй план, начал действовать парень: он притянул девушку за талию к себе, нежно устроив ладони на спине, словно согревая, даря всё то, что так сильно тревожило парню сердце столько лет. Девушка устроила свои руки на плечах Леона, разглядывая океаны в этих мерцающих глазах. Любовь...

Всепоглащающая и исцеляющая, настоящая и такая сладкая заполнила сердца двух влюблённых, скрепляя их, будто магическим обрядом, когда губы Леона впервые коснулись нежных, по-детски тонких, капризных губ Розмари. Они синхронно закрыли глаза, взмахнув ресницами, словно готовясь улететь. Этот поцелуй был таким невероятным, робким и неумелым, что делало его таким желанным и настоящим, что можно было сойти с ума, опьянять без алкоголя, вскружить голову без сумасшедшего танца, обезуметь без тяжёлых наркотиков, убить без выстрела, оглушить без гранаты и банальной биты от грабителя, притаившегося в темноте безлюдного переулка.

                ×             ×            ×

« И это поцелуй такой потрясающий — живой и  долгожданный — кружит мне голову, растворяя самые возвышенные мечты, разрушая все обманчивые иллюзии о нём... Если целоваться с любимым человеком, пусть и неумело, то можно почувствовать те самые бабочки в животе, туман в мыслях, будто книги ожили и сошли со страниц жарких, любовных романов. Безграничное счастье живёт в душе. » – (с) Розмари.

              ×            ×            ×

« Любимая, нежная и такая сногшибательная тает в моих руках, исчезает из объятий и я обнимаю её так, словно нет ничего важнее моей девочки. Хотя так и есть. Именно Розмари – центр моей души, центр галактик и просто смысл жизни. Пусть это звучит так ванильно, так банально, но моё сердце именно так считает, увы. Я так сильно и безгранично её люблю, стирая память о плохом, желая запомнить всё, что связано с ней. Особенно это запах осени и яблок, который лучше дорогого, искристого шампанского на её губах. Но всё же поцелуй был со вкусом вишни. Табака с вишней, который не вызывал желание отстраниться и выплюнуть свои лёгкие, а язык вырвать лишь бы не чувствовать этот ужасный вкус. Её губы не были для меня пепельницей. Наоборот, я хотел прижать Розмари к себе настолько сильно, чтобы и атома расстояния между нами не было, хотелось свести с ума её, заставить жить в моих руках, как в колыбели. И любить меня вечно. » – (с) Леон.