Знаете, иногда такое случалось, что чужие люди бывали намного заботливее, чем родные. И именно таких людей нужно было ценить и уважать.

Я уважал Ханну. И был ей безмерно благодарен за то, что она спасла меня от всего этого ужаса. Однако мне не стало легче. Боль — штука коварная и так просто тебя не отпустит. И неважно какая именно — физическая или моральная, ты всё равно будешь страдать. Чем, в общем-то, я сейчас и занимался, а именно корчился и стонал, рыдая во весь голос. Возможно, когда-нибудь в будущем я пожалею об этом, что так ужасно опозорился при всех дестерах, но мне было настолько плохо, насколько страшно, что мне было совершенно всё равно. Конечно, какой-нибудь смелец и вообще отважный человек (наподобие Ванессы) на моём месте даже не пискнул бы и уж тем более не заплакал, но я был тем, кем являлся, а именно трусом, жалким и ничтожным созданием, которое пыталось выжить в самых кошмарных условиях. Да уж, жизнь не в радость. И уже как-то слишком давно.

— Джейк, успокойся, — ласково попросила меня Ханна, держа меня за плечи, чтобы я не упал.

Мы стояли в коридоре, в котором раздавались мои громкие рыдания, несколько врачей недалеко от нас в удивлении или со сожалением посмотрели на меня. Но мне было плевать. Отчаяние рвало мою душу, не в силах справиться с болью, океан пустоты и одиночества захватывал мой разум всё больше и больше, превращаясь в безумие, готовое выплеснуться за берега моей жизни. Спина ныла от боли, кровь стекла по ней, окрашивая мою некогда белую рубашку в алый цвет. Но я не этого боялся. Мне было страшно из-за того, что меня никто не смог спасти, что я и сам себя не спасу, не вытащу себя из этой лаборатории, из коварных лап СРОКа, что я так и погибну здесь в муках. А я боялся смерти, хоть я понимал, что это был бы наилучший выход из положения — покончить уже со всем этим раз и навсегда.

— Всё будет хорошо, — снова попыталась успокоить меня секретарша, вытирая с моей щеки слёзы, но я всё так же продолжал завывать от рыданий, не в силах унять свои чувства.

— Н-ничего не-не будет хорошо, не-не надо в-врать, — простонал я, сморщивая лицо от пронзившей меня боли в спине. — М-меня наказали ни за что, это-это не справедливо и-и жестоко.

Новые рыдания заставили меня замолчать и уткнуться лицом в плечо Ханны, которая ласково гладила меня по голове и что-то шептала мне на ухо.

Какой позор. Но какая боль.

Настолько невыносимая, что сводила меня с ума. Неужели это и вправду так произойдёт? Неужели я просто не увижу своего конца из-за того, что сойду с ума? Какая убогая участь... Точно уже не как в фильмах.

— Ну-ну, хватит плакать, соберись, — сняв с себя пиджак и одев его на меня, спокойно проговорила Ханна, отодвигаясь от меня и смотря мне в глаза. — Такова жизнь, ты же знаешь. Этого не исправить. Но я верю, что у тебя всё получится, что ты справишься со всеми трудностями.

— Х-хотелось бы в это поверить мне самому, — вздохнул я, постепенно успокаиваясь и вытирая слёзы со щёк, но только ещё больше их размазал по лицу вместе с кровью.

Я понимал, что меня просто довели до такого состояния, что я столько всего перенёс терпел и уже не смог этого сдержать, пока не наступил момент, когда я смог хоть как-то избавиться от боли. Но мне не стало легче, по крайней мере морально. Я всё ещё чувствовал тяжёлую ношу в сердце. И, думаю, это будет уже навсегда, до самой моей смерти. Да уж, очень утешительно!

— Согласна, это было не справедливо и очень жестоко, но здесь так принято, — медленно ведя меня под руку вперёд, говорила Ханна, запрявляя прядь рыжих волос за ухо. Присмотревшись к ней, я заметил, что она тяжело дышала и что ей было трудно меня нести чуть ли не на себе. И я, собравшись со всеми покидающими меня силами, попытался идти самостоятельно, преодолевая боль в спине, но всё равно держался за руку девушки. — Так решил С.Р.О.К. во главе с мистером Бертоном, что, если добиваться своих целей, то применять любые способы, в том числе и физическую силу.

Её лицо скривилось от плохо скрываемой неприязни, что меня даже удивило. Неужели ей не нравились такие насильственные и жестокие методы? Ну, конечно, до этого можно было бы и догадаться. Девушка выглядела слишком доброй и эмоциональной при всей чёрствой и бессердечной команде СРОКа. Как она вообще попала в это сообщество ненормальных? Что привело её в это место? Может, тут присутствовали какие-то личные отношения и проблемы? Но так или иначе, я стал ей ещё больше доверять и мне захотелось узнать её историю.

— Вижу, тебе это не очень-то и нравится, — простонав, заметил я, тяжело идя вперёд и переваливаясь с одного бока на другой, точно я был каким-то жирным человеком или стариком.

— А кому такое обращение вообще может нравится? — не весело усмехнулась Ханна, ещё больше нахмурившись, отчего она выглядела уже на так красиво. Её лицо даже покраснело от напряжения, так она старалась мне помочь дойти до комнаты, до которой мы почти что успели доплестись. — Но, видимо, для них это нормально.

— Для них уже всё нормально, лишь бы денег побольше, — проворчал я, чувствуя, что боль во всём теле начинала потихоньку отпускать, и я попытался шагать как можно увереннее и твёрже.

— Лучше не говори об этом так громко, — испугалась девушка, оборачиваясь по сторонам, надеясь, что не только мои слова, но и весь наш разговор никто не услышал, кроме как моих стонов и рыданий.

Мы остановились напротив двери в мою комнату и наконец-то смогли насладиться отдыхом. Да уж, это было тяжело. Хорошо, что я ещё не умер по дороге, а то ведь могло и это случиться, что было бы ещё хуже.

— Тебе необходимо лечь и лучше всего не двигаться, а я позову свободного врача, если, конечно, смогу такого найти, — открывая мне дверь, строго проговорила Ханна и в этот момент она была чем-то похожа на Ванессу.

Но это было единственным, что их объединяло, потому что Ванесса вряд ли бы помогла мне дойти до своей комнаты, она скорее бы оставила меня на полу или же позвала помощь, но делать что-то самой, возможно, и не стала бы, как бы это жестоко и не звучало.

На мгновение она улыбнулась мне, будто бы это было настолько забавно — ухаживать за таким перепуганным и трусливым парнем, как я, — но после этого она развернулась и ушла, возбуждённая не только своим героическим поступком, но и желанием помогать беззащитным детям.

Секунда — и я уже лежал в кровати, пытаясь лечь так, чтобы ничего не болело. Кровью я испачкал не только пиджак Ханны, но и свою кровать, однако я заметил, что она стала течь не так сильно и, кажется, даже стала засыхать. Несколько минут я мучился тем, что мне было ужасно одиноко в душе, что сердце наполнялось едким отчаянием, точно пыталось отравить меня, тишина давила на меня, желая меня раздавить, расплющить в кровавую лепёшку, чтобы обо мне уже никто не заботился и никто больше от мне не пострадал.

Эти довольно не весёлые мысли внезапно прервались (а жаль) скрипом двери и тяжёлыми шагами, которые вошли в мою комнату. Я нехотя посмотрел на вход, застонав от этого движения, и ожидал увидеть мистера Бертона, который бы начал меня успокаивать, говорить, что не всё так плохо, и просить у меня прощения за своих сотрудников, но это оказался не он.

В груди всё застыло от ужаса, когда я посмотрел на своего отца. В его тёмно-зелёные глаза, такие же, как и у меня. Но это было единственное (что меня радовало) сходство между нами. Он был высок, худ, накачен, словно был спортсменом, но я знал, что он любил как курить, так и подвыпить (тогда как я этого терпеть не мог). Коротко подстриженные тёмные волосы, будто бы он был военным (хотя он ненавидел их), острые черты лица, об которых, казалось, можно порезаться, тонкие хмурые брови, почти незаметные морщины около довольно узких глаз, загорелая кожа, точно он ездил куда-нибудь на море, однако он просто всегда был таким. Также, каким он всегда был жестоким, хлоднокровным и лживым, не знающим ни пощады, ни жалости, ни тёплых чувств. Настоящим монстром.

— Как ты себя чувствуешь? — равнодушно спросил он, потому что я знал, что ему было совершенно всё равно на моё самочувствие и вообще на моё положение.

— Что тебе надо от меня... Роберт? — прошептал я, вжимаясь спиной в стенку и притягивая к себе одеяло, будто бы отец мог его отобрать у меня (хотя в детстве он так делал, отчего мне приходилось спать в холоде). В груди всё сжималось от ужаса, который я пытался подавить.

— Роберт? Серьёзно? Называешь меня по имени? — насмешливо поднял бровь мужчина, подходя к моей кровати, но не садясь на неё, чему я был очень рад. — А как же «мой любимый папочка»? Или же «великодушный отец»?

— Ты мне не отец, — строго сказал я, пытаясь унять дрожь в голосе, чтобы выглядеть как можно храбрее. — Не настоящий отец.

Я старался подавить свой страх, стать смелее, не трястись как при лихорадке и выглядеть мужественно и гордо. Я понимал, что от моих слов Роберт мог впасть в ярость, ударить меня, как это делал со мной в течении всей моей жизни, накричать, сказать, что я неблагодарный сын, убить. Но он смотрел на меня широко раскрытыми глазами, пытаясь понять, как я мог такое сказать. И мне нужно было торопиться, пока он не опомнился, но это было тяжело.

Я боялся. Жутко как боялся.

Страх просто сковывал тело, не позволяя разумно думать, отчаяние кричало внутри меня, чтобы я его услышал, слёзы были готовы политься из глаз, но я держался. События этого дня дали мне осознать, что я не должен бояться, чтобы защитить себя, не должен показывать свою боль, чтобы мне не причиняли боль ещё большую. И даже до сарказма мне было не сейчас.

— Настоящий отец должен воспитывать детей, показывать им пример, а не бить, как уличного щенка, и не орать на них, — мой голос становился с каждым словом всё громче и увереннее. — Он должен защищать их, а не использовать их в качестве игрушек, над которыми можно издеваться. Он должен приносить семье счастье и благополучие, а не разрушать её и заставлять её страдать. Настоящий отец должен испытывать любовь к своим родным, а не жестокость и ненависть.

В комнате повисла ужасающая тишина. Она давила не меня, ломая мою душу ещё сильнее, но я сопротивлялся. Также, как я сейчас сопротивлялся отцу, впервые в жизни пойдя против него, против его правил, против его желаний и жизни. И я чувствовал себя за это героем, который наконец-то сможет спасти всех. В том числе и себя. Однако это была незбыточная мечта (как обычно). Это было похоже на фильм, где человек из труса превращался в героя, после чего умирал, если не внешне, то внутренне. Жаль, что в главных ролях был я.

— Это было смело с твоей стороны, — прошипел сквозь зубы мужчина, гневно сверкая глазами и сжимая кулаки, отчего его костяшки хрустнули. — Но ты совершенно не прав. Я старался приносить вам как можно больше денег, старался чтобы всё было у нас хорошо и благополучно, я старался, чтобы всё было так, как надо.

— Ты хотел, чтобы всё было по твоим правилам, а не так, как надо, — резко прервал его я, чувствуя, как накапливалась во мне ненависть от слов отца. Я сжал кулаки, впиваясь ногтями в перчатки. Мне показалось, что внезапно вокруг стало холодно, и даже одеяло не спасало меня от этого, как бы я его не натягивал на себя, точно хотел ещё укрыться от грозных глаз мужчины. — Ты хотел, чтобы мы подчинялись тебе, как рабы, а за непоновение бил нас чуть ли не до смерти. Мама сходила с ума от этого, а я пытался её утешить.

— Вы сами были виноваты в этом, — пожал плечами Роберт, точно говорил над чем-то несущественным, а не над тем, что мучил свою же семью. — Если бы слушались, то ничего бы не было, всё было бы нормально. Но зато смотри, каким ты стал.

Мне хотелось закричать ему, что он превратил меня в труса, что из-за того, что он бил меня, я стал бояться всего, ненавидел драки и любое насилие, стал робким и отчаянным, потому что никак не мог найти выход из своего положения. Мне хотелось ему сказать правду, что он сделал из меня никчёмного человека, который совершенно не мог помочь не только себе, но и своей семье, другим людям, что он воспитал меня самым ужаснейшим образом. Но я сдержал этот порыв эмоций, подавил в себе крик боли, которая разбивала моё сердце на мелкие кусочки. И так каждый день.

— А сейчас то ты доволен? Оставишь меня в покое? — с нотками истерики в голосе спросил я, понимая, что весь этот спор всё равно бесполезен — отца не изменить.

Как и мой страх перед ним. Ужасное детство слишком сильно сказалось на мне, на всей моей жизни, осталось в сердце уже навсегда.

— Только тебя? А как же маму? Или её уже не надо оставлять в покое? — ухмыльнулся отец, явно ничего не чувствуя в душе.

Его глаза были холодными, лицо выражало привычное равнодушие, потому что ему было всё равно, что о нём думали. Тем более, что думал я. Он никогда не уважал чужого мнения, особенно моего или матери, никогда никого не слушал, поэтому его часто выгоняли с работы. И это сделало его таким: неуравновешенным, жадным, жестоким, эгоистичным.

И за это я его ненавидел.

— Она... — мой голос дрогнул, перед глазами появилось осунувшееся лицо мамы, её грустные заплаканные глаза, печальная улыбка, спутанные светлые волосы. Я подавил в себе желание заплакать и с решительностью посмотрел на впереди стоящего отца. — Она умерла.

— Может, ты хотел сказать, что ты её превратил в монстра? — тут же спросил у меня Роберт, даже ни на секунду не почувствовав боли и хоть немного грусти. Его лицо не изменилось, оно было всё таким же равнодушным как и всегда. — Джейк, я ведь наконец-то устроился на хорошую и достойную работу, — он не сумел удержаться от того, чтобы гордо вскинуть головой. — И многое что понял в жизни, понял о сущности человечества и о том, что оно только всё портило, а точнее это делали «ненужные» человечеству люди, всякий бесполезный сброд, который только занимал место на нашей небольшой планете и не приносил пользы ни себе, ни обществу, ни природе. Только вред. Но ты, как я вижу, уже не считаешься к ним, как это было совсем ещё недавно, — при этих словах меня захлестнула обида и ярость, но я сумел оставить свои слова при себе. — Я знаю, что ты теперь очень важная персона в СРОКе, и знаешь что? Я очень рад за тебя.

Наверное, после последних слов отца я должен был тоже обрадоваться, что наконец-то дождался похвалы от папы, что всё оказалось не так плохо, что, возможно, мы станем семьёй и сдружимся спустя столько лет. Однако мужчину выдали злые черти в глазах. И это было не удивительно — он был рад за меня не потому, что гордился мной, а потому, что из-за меня у него была больше зарплата. Ведь у отца были только одни деньги на уме. И так всю жизнь. Что, конечно же, ни к чему хорошему никогда не могло привести.

И от этого мне было больно. До смерти больно. Она как будто вонзалась мне в сердце, желая его разбить вдребезги и причинить ещё больше страданий, которые заполнялись отчаянием и непреодолимым диким страхом, сводящим меня с ума. Так я и жил, боясь чуть ли не всего на свете, и желал то ли смерти, то ли спасения.

— Вот кому ты врёшь, а? — сощурив глаза, спросил я, внимательно смотря на Роберта, который так и стоял с непроницаемым лицом, которое ничего не выражало. Только его глаза выдавали, что в нём самом что-то да и происходило, бушевало, кричало, ревело. — Разве так можно подавать пример своему сыну — ложью? Разве можно его так подло предавать? Продавать за деньги?

— Заткнись, иначе я сейчас тебе врежу, — прошипел мужчина, его лицо исказилось от ярости, мышцы напряглись, показывая, насколько они сильны на самом деле. — Я работаю. Тружусь ради тебя, потому что моей жены нет в живых только из-за тебя. Я мог бы бросить тебя, когда тебя похитили, познать свободу, найти новых девушек, мог бы обидеться на тебя за то, что ты сделал с матерью, но я этого не сделал.

— Потому что тебе нужны деньги! — я резко вскочил на ноги, сам о себя не ожидая такого, одеяло тихо упало на пол. Отец отпрыгнул с сторону, ошеломлённый тем, что я так неожиданно начал действовать. — Вот поэтому ты и ничего и не сделал! Не ради заботы и благополучия, а ради денег! Так ведь, да?!

Словно обезумев, я в ярости снял перчатки и сделал пару шагов в сторону Роберта, который пятился назад к двери. В его глазах стоял ужас. А я и не знал, что он умел пугаться! Тем более такого человека, как я, которого он всегда бил и обижал. Неужели он боялся меня? Или же просто боялся моей силы? Видел, в кого я мог превратить человека?

— Скажи мне: так или нет?! — в отчаянии закричал я, пытаясь себя вразумить, но не мог, точно меня поглотило такое же безумие, как у тех людей, которых я превращал в монстров. И это меня пугало.

Может, я и вправду постепенно сходил с ума? Иначе как можно объяснять то, что я хотел сделать из отца психа, как это делал с остальными? Только тем, что я уже и сам был наполовину психом. Либо же химикат в моей крови так действовал на меня, либо же последние события в моей жизни, которые поражали меня своей жестокостью и странностью, либо же я был просто сломан, разбит, как и моя душа, растоптан, уничтожен.

— Я лучше скажу тебе, что я и вправду тебе не отец, а ты мне не сын, — холодно сказал Роберт, взяв себя в руки и стараясь держать ситуацию под своим контролем. Он коснулся ручки двери, но прежде чем вышел, повернулся ко мне лицом, в котором снова было равнодушие ко всему, а в глазах полное спокойствие. — Потому что я не воспитывал монстра.

Мгновение — и дверь с грохотом захлопнулась. А вместе с ней захлопнулся и шкаф, который был проходом в мир надежд и магии, как в Нарнию. А это означало для меня только одно — я был сломан уже навсегда.

В кровать — и в слёзы, как самый настоящий трус, каким я и являлся.

Слёзы бессилия. Беспомощности. Ничтожества.