Я никогда не боялся темноты, всегда считал это глупым, не видел повода. Но с недавнего времени я пугался её до смерти. Почему? А вы знаете, как это жутко страшно, когда на тебя нападали монстры? Монстры, которых создал ты сам?

Слишком тёмное помещение. Ничего не разглядеть. Почти ничего.

Я видел какие-то очертания комнаты, в которой очутился, бетонные потрескавшиеся стены, потолок в дырах, откуда было видно тёмное ночное небо почти что без звёзд. Это был единственный источник света, пока вдруг не появился ещё один. Яркая вспышка чуть ли не ослепила меня после долгого мрака, который, казалось, проникал и в мою душу. Это, как я понял, включился фонарь в потолке. Не знаю, кто и зачем его включил, но меня это тут же насторожило. Кто тут был кроме меня? И что он делал здесь? И где это здесь? Мурашки прошли по спине, словно муравьи, заставляя съёжиться от ужаса и со испугом вглядываться в тёмные углы помещения, боясь, что сейчас оттуда что-то да и вылезет.

Я осмотрелся. Совершенно пустая, широкая комната, пересечённая железной решёткой посередине. Одинокая лампочка в потолке, которая так внезапно зажглась. Никого и ничего.

Совершенно пусто и тихо.

Меня пробрал холод до костей. Слишком уж подозрительно. И страшно. Будто затишье перед бурей.

Я слышал, как сердце бешено стучало в груди, чувствовал, как лоб покрылся испариной, ощущал, как обострились мои чувства и эмоции. Что-то заставляло меня с настороженностью вертеть головой. Но двигаться, или же просто шагнуть, я не решался. А вдруг из-за моего движения воздух, который, казалось, стал плотнее, вдруг зашевелится и задушит меня? Откуда мне знать, вдруг здесь была какая-то магия?

Но эти размышления оказались бесполезны, когда мой взгляд вдруг упал на Уилла, который совершенно внезапно появился за решёткой. Моё сердце замерло от отчаяния.

Уилл...

Он же умер. Погиб, защищая меня. Отдал жизнь за то, чтобы я мог продолжать свой путь, но уже без него. Разве это справедливо? Разве я должен был оставаться живым? Почему не меня забрала смерть, тогда как это было бы куда справедливее, ведь Уилл был более достойный, чем я? Почему я не бежал за ним, почему я был впереди, тогда как должен был быть сзади?

Почему люди смертны? Зачем они умирают? Не в этом же счастье. Только горе.

— Джейк...

Уилл говорил умоляющим голосом, чуть ли не плача, отчего моё сердце застыло в груди от боли.

— Уилл?

Мне хотелось сделать шаг к нему, подойти, обнять, почувствовать запах жвечки дешёвого одеколона. Хотелось быть рядом — с другом. Лучшим другом.

— Джейк... — Уилл вцепился в решётку своими окровавленными руками.

Стоп, окровавленными? Но... Что он ими делал? Насколько я знал, он всегда был против какого-либо насилия и убийства и никогда бы не пошёл против своих принципов.

— Уилл, что происходит? — тихо спросил я, ёжись от холода. — Где мы?

Такое чувство, будто в этом месте появилось что-то странное, потустороннее. То, чего не должно быть в реальности. Тогда где же я оказался?

— Джейк! Джейк, помоги мне! Помоги мне!..

Я с диким ужасом наблюдал, как он кричал, как катились по его грязному лицу слёзы, оставляя белые полосы, как безумно сверкали его голубые глаза. Хотя нет, они не были больше голубыми, они стали чёрными, как у... как у демона. С его спутавшихся чёрных волос капала кровь, черты лица обострились от резкой потери веса, некогда загорелая кожа стала бледной и тонкой, как пергамент. Нет, это был не мой Уилл, не мой лучший друг, не мой спутник и помощник по жизни, не мой фаворит, а какой-то псих, какой-то монстр...

Что же с ним произошло? Что сделало его таким... чудовищным? Ужасающим? Уродливым? Эти мысли заставили меня почувствовать вину. Неужели в его изменении был виноват я? Но с чего вдруг? Ведь Уилл умер. Умер... из-за меня?..

— Джейк! — жалостливо взвыл парень, сильно тряся решётку, будто хотел добраться до меня, сломав её. Сломав мою душу и сердце, мою жизнь. — Джейк, ты обещал помочь мне! Ты обещал! Так помоги же! Помоги!..

Его голос превратился в отвратительный визг, отчего я весь содрогнулся. Казалось, от его крика у меня даже задрожали кости. Но я не сдвинулся с места. Ноги как будто прилипли к полу, дыхание сжалось, я почти что не дышал, с ужасом и страхом наблюдая за своим другом. Нет, не за другом, не за человеком, а за монстром. Самым настоящим монстром. Уилл, увидев, что я не поддавался его словам и стоял как вкопанный, истошно закричал, вцепившись зубами в решётку и протягивая сквозь неё руку, будто хотел придушить мою глотку и сдавить тело, убить меня, чтобы отомстить.

Вдруг послышались ещё крики. Позади Уилла показались все мои одноклассники, которых увезли в неизвестном направлении... Если их увезли, конечно, а не убили. Они были в ужасном состоянии, такие же ободранные, окровавленные, измученные и... безумные, как и Уилл, словно всех постигло одно проклятие, один вирус. Они превратились в монстров, в тварей, жаждущих крови и человеческих смертей, тогда как сами больше не являлись людьми. Они кричали, звали меня на помощь, выли, бились головой об решётку, грызли её зубами, скреблись об неё ногтями как кошки, визжали, падали и снова вставали. И все что-то хотели от меня, просили то ли моей помощи, то ли моей смерти. Но я не двигался. Меня просто поглощал страх огромной чёрной дырой, точно пасть кита раскрылась прямо перед моим лицом. Всё конечности оцепенели, а боль от воспоминаний не позволяла не только что-то сказать, но и даже мыслить.

Вдруг послышался скрежет. Мерзкий, слишком громкий и сильно режущий слух. Это опустилась решётка, что разделяла комнату на две части, и что спасала меня от безумцев во главе с Уиллом. Мгновение — и монстры ринулись на меня, желая всеми силами своей помрачненённой души меня убить...

Я проснулся весь в поту. Сказать, что мне было страшно — ничего не сказать. Ужас от кошмара словно вжился в мой мозг, не позволяя мне жить как нормальному человеку. Мне ещё никогда не снились настолько жуткие сны. Перед глазами всё ещё стояли картинки монстров, их кровожадные чёрные глаза и омерзительный визг, но их быстро затмила боль в голове и руках. Мне было плохо, такое чувство, будто меня раздавили, расчленили, покромсали на кусочки, после чего решили собрать заново, но при этом потеряли несколько частей.

Да уж, состояние не из лучших.

Пару раз зажмурившись, чтобы хоть как-то прийти в себя после кошмара, я тряхнул головой и посмотрел на свои руки. И застыл от шока. И ясно почему — мои пальцы были чёрными, будто сама кожа на них почернела. Не буду скрывать, я ещё больше перепугался. Знаете, не каждый день встречаешь человека со совершенно чёрными пальцами, особенно если такие пальцы у тебя самого. Я подумал, что это, скорее всего, от того самого химиката, который мне ввела Ханна Трист перед тем, как начались взрывы и пожар в лаборатории. Предо мной всплыли картинки огня, стрельбы, преследователей и странной девушки, что заставило меня сморщиться от воспоминаний. А также заставить себя не вспоминать всё это, не ворошить ни прошлое, ни вину за смерть Уилла.

— Как ты себя чувствуешь, сынок? — вдруг послышался знакомый, надломленный женский голос, который старался звучать куда увереннее, чем это получалось на самом деле.

Я посмотрел на мать. И моё сердце сжалось.

Она была более худой, чем обычно. Наверняка это ещё из-за переживаний по поводу меня, помимо боли от потери родителей, которые умерли недавно. Я не очень хорошо знал их, так сказать, моих бабушку и дедушку, я не так часто встречался с ними и не был привязан к ним так, как мама. И теперь об этом жалел. Точно так же, как и свою мать. Её русые волосы были давно немытыми и спутанными, бледное лицо опухло от слёз, глаза больные и красные, в них отражались страдания от утраты, смешанные с одиночеством и беспомощностью, одежда помятая и изношенная, точно ей было нечего надеть, хотя это было совсем не так. Я знал, что мама давно перестала за собой следить из-за гибели родителей. Казалось бы, рана от их потери должна залечиться, медленно, но всё же должна, однако этого не происходило. Она так и не отходила от боли. Как и я. Но хоть мне и было мучительно смотреть в лицо матери, видеть её страдания, я всё же не так отрёкся от себя и мира, как она.

— Бывало и лучше, — я не врал и в то же время не сказал правду. — А как давно ты здесь?

Мой голос оказался охрипшим, хотелось кашлять, чтобы избавиться от непонятного, но мерзкого ощущения не только в горле, но и вообще внутри себя. Наверное, это из-за того, что я вчера наглотался дыма, хоть этого и не замечал.

— С утра, — тихим, слабым голосом ответила женщина, каким-то пугливым взглядом смотря на меня из-под чёлки.

Она сидела в углу комнаты. И, как я заметил, мы находились в больнице. Белые стены, белый потолок, большое окно, лампы, компьютер, который пиликал, что-то показывая на экране, и кровать, на которой я очнулся. И вроде бы ничего особенного, но это помещение нагоняло на меня непонятный страх из-за того, что оно было до жути похоже на лабораторию. Место, где начались все мои проблемы, место, ставшим источником боли.

— А сейчас что? — спросил я, недовольно думая, что мне приходится буквально вытягивать из матери информацию и хоть как-то её оживить. Я и сам-то тут был еле живой. — Который час?

— Сейчас? — заторможенно переспросила женщина, будто не совсем понимая, что от неё хотели; её мысли явно были далеко от этого мира. Возможно, на том свете, вместе с её родителями. — День, но уже ближе к вечеру.

— Ты ела? — задал я самый волнующий меня вопрос.

Я всегда следил, чтобы мама ела, иначе она могла просто умереть от голоса и слабости. Сам-то я вечно ел не переставая, отчего и был весь такой мягкий и жирный. Временами меня это даже раздражало.

— Нет, — после недолгого молчания ответила мать, тем самым подтвердив мои худшие подозрения. Сердце в груди обливалось нет, не кровью, а слезами. Слезами отчаяния и безвыходности. — Не хотела.

— Ты же знаешь, что тебе надо есть, — строго сказал я, хоть и не любил таким тоном говорить с матерью, но по-другому было уже нельзя. Я слишком сильно за неё беспокоился. — Ты же помнишь, что тебе говорил врач?

— Что ты всё обо мне да обо мне! — нахмурившись, раздражённо спохватилась женщина, чему я, на самом деле, был рад, мало ли к чему мог привести дальнейший неприятный диалог, а мне хотелось отвлечься от всех этих проблем, особенно после вчерашнего. — Сам-то ты как?

— Нормально, а же тебе уже сказал, — коротко ответил я, но, увидев, что маму этот ответ не удовлетворил, поспешил добавить. — Со мной всё хорошо. Честно.

Нет, конечно же, не честно. Далеко не честно. Я лукавил. Я чувствовал, как колола рука, куда воткнулся осколок, испытывал странное, какое-то даже жгучее ощущение в пальцах, ставших почему-то чёрными, ощущал, как что-то гудело в моей голове, будто туда засунули электростанцию. Может, это всё признаки отравления от того чёрного химиката, и я скоро умру? Хотя почему же? Врачи же должны были меня вылечить. Но откуда они знали про яд, если я был в отключке?

— Где отец? — дрогнувшим голосом спросил я, прервав затянувшуюся тишину.

«Неужели он не пришёл ко мне?» — хотел я спросить дальше, но решил не давить больше на маму. И так у нас всё было достаточно плачевно.

— Он... — она тяжело вздохнула, явно не желая об этом говорить, но, зная, что я настойчивый в том, что меня беспокоило, решила всё-же ответить. — Он занят. Ты же знаешь, он только что устроился на новую работу и не может её снова потерять.

— В этом-то и проблема, — стараясь не обращать внимание на неприятные мысли в голове, я удобнее сел в кровати и внимательно посмотрел в матери в глаза. — Он работал в той лаборатории, из которой я выбрался, чудом оставшись в живых, которая сгорела, унеся с собой множество десятков жизней. Он сам-то жив? Успел ли он выбраться из пожара?

Меня мучило беспокойство. Заставляло сердце биться быстрее, ладони и лоб покрываться холодным потом, мозг лихорадочно работать. С одной стороны, я жутко переживал за отца, ведь если мы и его лишимся, то лишимся не только дохода, но и какого-либо понятия о семье, благополучии, счастье, любви... Это был бы удар ещё тяжелее, чем просто смерть бабушки с дедушкой. Это был бы конец.

Однако с другой стороны, мне не хотелось видеть отца. В глубине души я надеялся, что больше никогда не встречу его, никогда больше не испытаю его избиений, никогда не услышу его криков и рыдания матери, никогда не почувствую страх. Почему я был таким трусом? Боялся почти всего? Это было из-за отца. После каждого увольнения с работы он приходил злющий домой и начинал разрушать нашу мирную жизнь. Бил меня и маму. Изливал на нас свою злость, кричал и истерил. Когда это случилось в первый раз, я даже не представлял, к чему всё это приведёт. Отец подавлял меня, заставлял слушать его и подчиняться. Без своего мнения и своего собственного счастья. Я слишком хорошо знал, что такое унижения, боль и страх и пытался это прикрыть шутками, затмить весельем и дурачеством, словно меня никогда и ничего не волновало. В обществе я был беззаботным и шутливым парнем, а дома — боявшимся сказать лишнее слово. Так я и жил. И умирал одновременно.

— Да, — тихо ответила мама, накручивая на палец локон своих русых волос. Её голос звучал отдалённо, мысли опять были далеко. — Он звонил мне и сказал, чтобы я не беспокоилась о нём. Что всё будет хорошо. Тебе передавал, чтобы ты скорее выздоравливал.

Ярость вскипела во мне. Папа что, издевался?! Нет, чтобы мне помочь в пожаре, найти меня, он сам сбежал и пожелал мне выздоравливать! Очень мне помогло! Прямо чувствую, как жизнь обретала новые и яркие краски! А если бы я умер? Погиб, как и все мои друзья? Думаю, папа бы даже не огорчился, а наоборот — обрадовался. Ведь на одного человека меньше придётся зарабатывать. Вот счастье-то какое!

Я попытался унять свой гнев. Не стоило маме знать о том, какие чувства я испытывал по отношению к отцу и что думал о нём. Ей и так было не легче, чем мне.

— Ладно, и то хорошо, — тихо проговорил я, стараясь, чтобы мой голос звучал уверенно.

— Господи, я так волновалась о тебе! — наконец не выдержала и зарыдала мама, подскочив ко мне с объятиями. — По новостям всё крутят про пожар и целый класс убитых детей! Один ты остался у меня! Даже Уилл погиб!

Она прижалась лицом к моему плечу, крепко обнимая. Не обратив внимание на то, что мать сказала про «целый класс убитых детей», а не похищенных, я обхватил её руками в ответ, даже не думая о том, что каксаюсь её кожи своими почерневшими пальцами. Я был рад, что увидел её, что выжил после злочастного пожара в лаборатории, что смог обнять свою любимую маму. В душе зародилось приятное ощущение, что всё станет как-нибудь, но лучше. Но зачем она сказала про Уилла? Я вспомнил, как он понял, что мы в опасности и что надо бежать, как не побоялся взрывов и храбро помчался со мной к выходу, как спас меня грудью от пули. До сих пор помню этот выстрел, этот страх и понимание того, что я лишился самого дорогого. Лишился радости в своей жизни, в своём сердце.

Не желаю вам такой же участи, какая была у меня. Поверьте мне, это было ужасно. Лучше уж жить нормальной жизнью и не знать, что такое страх, смерть, кровь.

И безумие.

Мама вдруг отодовинулась от меня, её лицо выражало беспокойство. Такое же ощущение зародилось и во мне.

— Что-то мне нехорошо, наверное, я переволновалась, — она тяжело встала с моей кровати, на которую села, чтобы обнять меня. — Ты лежи, а я пойду схожу в туалет...

Неуверенными шагами, качаясь как пьяная, и немного трясясь, она вышла из комнаты. Я удивлённо и с каким-то плохим предчувствием смотрел ей вслед, пока не закрылась дверь. С чего это вдруг ей стало плохо? Может, и вправду она переволновалась? Но что-то мне подсказывало, что причина была здесь в чём-то другом, более ужасном...

Более кошмарном. Таким пробирающим до костей и совершенно не похожим на реальность.

Минуту я сидел не двигаясь, соображая, что же делать и как быть, после чего наконец решился пойти за матерью. С трудом встав с постели и пару раз чуть ли не упав, я нерешительно открыл дверь и выглянул из-за неё, будто при какой-то опасности. В белом коридоре почти что никого не было, кроме спешащего куда-то врача и ещё одной парочки медсестёр. Я вышел в коридор, зачем-то тихо закрыв за собой дверь, будто боясь привлечь к себе внимание, и двинулся ко входу женского туалета, который я сразу заметил, как только очутился снаружи. Озираясь по сторонам, точно при каком-то преступлении, и чувствуя, как мурашки бегали по коже, я тихонько открыл дверь в женскую уборную.

Вдруг послышался истошный крик матери. Я увидел, как она закричала, как вцепилась в грудь руками, разрывая одежду, как безумие сверкало в её глазах. Её сильно трясло, как при лихорадке, она шаталась и то падала, то вставала с пола с новым криком, точно её что-то мучило изнутри, сводило её с ума. Она стала напоминать мне тех монстров, что я видел во сне, тех тварей, жаждущих моей смерти.

Ком застрял в горле. На несколько мгновений я потерял связь с реальностью. Ужас от увиденного не давал мне разумно мыслить, страх вцепился в меня, будто хотел разорвать душу, как это только что сделала мама. Меня поглотило полное непонимание происходящего и жуткая вина. Что-то мне подсказывало, что во всём был опять виноват я.

Обезумевшая женщина, что ещё секунду назад была моей матерью, помчалась на меня с диким воплем. Я, почти что ничего не понимая, что происходило и почему всё так обернулось, выскочил из туалета, резко закрыв дверь, отчего мать врезалась в неё. Но это её не остановило. Она помчалась дальше, желая меня убить, растерзать своими острыми ногтями, впиться в шею, почувствовать на губах вкус моей крови, моей смерти. Расталкивая всех попадавшихся мне людей, я со всех ног убегал от монстра, чувствуя, как разрывались лёгкие и пот тёк ручьями по лбу. А ещё мне было плохо: как-никак, а у меня была тяжёлая рана и вообще тяжёлая жизнь. Но я продолжал бежать. Наверное, скоро я уже буду мастером бега и смогу выступать в соревнованиях. Да куда там, в олимпийских играх!

Я вылетел из длинного коридора в большой холл и резко закрыл за собой двойные двери. В них тут же врезались несколько тел, в том числе и моя обезумевшая мама. Эта мысль заставила меня почувствовать боль. Огромную, душераздирающую боль, смешанную с безвыходностью и беспомощностью.

Это была уже не моя мама. Её больше не было.

Внезапно я понял, что когда касался людей, они сходили с ума, превращались в монстров, в таких же безудержных тварей, как и моя мать, но поверить я в это не мог. Я слышал, как они кричали мне, как бились об дверь, пока вдруг не начали пожирать друг друга. Именно, пожирать. Я просто в ужасе смотрел в пробитое окно двери, как они разрывали друг другу тела и запихивали себе в рот, и трясся от страха, медленно отступая назад. Кровь лилась из-под двери, заливая пол, жуткие крики боли и безумия слышались оттуда...

Но я уже бежал, не в силах вынести эти мучения.