Ночью я просыпаюсь несколько раз, проверяя сообщения от Чимина и Богума, а окончательно прихожу в себя в начале восьмого утра.

Жар спал, но на поход в ванную уходит столько сил, что потом я отсиживаюсь на кухне, пытаясь собраться по-новой.

Прислушиваюсь к шумам в доме, ожидая, когда спустятся родители.
Первой появляется мама.
Она готовит завтрак и заставляет меня поесть, после чего новая порция таблеток и нервное ожидание отца.

Тот спускается уже при параде и, ловя мой взгляд, коротко качает головой, приступая к завтраку.

Я прожигаю взглядом его смартфон, покоящийся на кожаной папке в углу стола, и не реагирую на родительские разговоры.

Хочется лечь и снова уснуть.
Но ещё больше мне нужно, чтобы рядом лежал Тэхён в целости и сохранности.

Поэтому я внимательно гипнотизирую телефон, что не даёт никакого эффекта привыкания, потому что, когда, он, наконец, вибрирует, я болезненно резко вздрагиваю.

Отец тянется к аппарату, читает сообщение и хмурится.

- Чонгук, - поднимает на меня взгляд, побуждая тревоге сомкнуться петлей в центре пищевода, - здесь указан адрес твоего дома.

- Что?

- Ёнсо прислал место нахождения смартфона, и, согласно карте, это твой дом. Твоя десятиэтажка в Сонгдо.

Пока я пытаюсь сообразить, мама спрашивает:

- Он был у тебя дома? Мог оставить телефон?

Я мотаю головой, даже не считая нужным напоминать о том, что он уже писал со своего телефона и вообще не был у меня уже три с половиной...

Отец задаёт ещё какой-то вопрос, но я не слышу.

Что если.

«Если».

Гребаный буквенный двойник впрыскивается в мозговую жидкость и встряхивает тело, как после неудачной инъекции.

Несусь в комнату, не обращая внимания на головокружение и пятна в глазах.
Родители окрикивают, зовут, говорят, но я быстро переодеваюсь в какой-то старый спортивный костюм, беру телефон и перемещаюсь в прихожую, чтобы обуться.

- Чонгук! Постой! - мама влетает следом, пока я одновременно пытаюсь засунуть ноги в ботинки и набрать номер такси. - Куда ты собрался в...

- Я должен проверить.

- Но ты же..., - ловя мой взгляд, она отчаянно выдыхает, дергая руками, - хотя бы возьми с собой таблетки.

- И оставь телефон в покое, я тебя отвезу. - отец открывает шкаф, чтобы достать своё пальто.

Я знаю, что ему надо на работу, что могу доехать и на такси, но не возражаю. Потому что, если вся затея с местонахождением смартфона - гребаное фиаско, я не хочу оставаться один.
Я не выдержу.

Мама снабжает таблетками и помогает надеть куртку, возвращая мыслями в очень далекое детство, где я ещё не знал, что влюблюсь до бескрайних галактик и однажды в этих же галактиках заблужусь.

Всю дорогу в папиной машине я потею, нервничаю и пытаюсь дышать. Мне кажется, что мы едем всё двадцать четыре часа: безбожно медленно, упуская дарованные минуты. Буравлю взглядом папин карман, тот, в котором покоится его телефон, и прислушиваюсь, опасаясь до покалывания в животе, что он снова завибрирует, потому что где-то там какое-то всевидящее око зафиксирует что-то ещё. Например, факт изменения чертового местонахождения чертового смартфона.
И я потеряю надежду.
Сойду с ума.

Выскакиваю из автомобиля до того, как отец полностью останавливается, и, прежде всего, осматриваюсь. Меня бьет озноб, и я глотаю холодный воздух саднящим горлом, пока взгляд в ускоренном режиме снуёт из угла в угол, натыкаясь лишь на сырые пятна растаявшего снега и кусты, что из-за отсутствия листвы выглядят, как безобразные обглоданные кости.  

Поднимаю взгляд выше - на вытянутый квадрат своего многоквартирного дома - и молюсь только об одном.

Врываюсь в подъезд, плюю на лифт и бегом поднимаюсь на четвёртый этаж, и, пока я двигаюсь в стремительном потоке собственных нервов, внутри что-то созревает, раздувается, набухает, угнетая и обнадёживая одновременно.

Кожаная подошва ботинок издаёт резкий скрипучий звук, когда я заставляю себя остановиться на лестничной площадке своего этажа.
Там же, где стоял, когда увидел Чимина со стаканом кофе.
Он сидел на подоконнике, и я думал, надеялся, уповал на то, что сейчас его место занимает Тэхён.

Но его нет.

Я так громко дышу, что не улавливаю звуков.
Так сильно подавлен одной несбыточной надеждой, что не сразу решаюсь обернуться и проверить другую сторону.

Та масса неизвестного происхождения лопается, забрызгивая внутренности, и на долю секунды тело сводит приступом мгновенной боли.

А потом отступает. Тушится потоком ветра, что оставляет за собой волчок, проносясь, как всегда, с немыслимой скоростью.

Он здесь.

Сидит в углу возле моей двери, касаясь головой соседней стены.

Оказываюсь возле него быстрее скорости уже такого родного волчка и падаю на колени, зная, что плачу и уже себя не контролирую.

Тэхён здесь.

Но он выглядит так, что для облегчения и радости просто нет места.

Мой мальчик спит, и ясно сразу, что сон этот не безмятежен. Кожа лица блестит от пота, и он собран мелкими каплями на лбу, увлажняя и завивая прилипшие пряди, и в области губ, слегка приоткрытых и ловящих воздух слишком часто и шумно. 

На нем распахнутый длинный пуховик, намного больше его по размеру, и он служит коконом, спасая от холода лестничных плит. Но этот кокон испачкан и покрыт засохшей земляной грязью.
Такая же покрывает кроссовки, толстой массой вцепившись по самые щиколотки.
Я пускаю взгляд выше и замечаю, что на левой ноге ткань тесных джинс порвана и открывает вид на кожу, покрытую уже засохшей кровью.

- Тэхён... - зову я и едва узнаю собственный голос. Хриплый и дрожащий, мне его почти не слышно за ударами сердца и непрекращающейся отдышкой. - Боже мой, Тэхён....Проснись...

Касаюсь его мокрого лица и понимаю, что оно пылает.

Он издаёт какой-то звук, застревающий в горле, пока ресницы дрожат, готовые вот-вот распахнуться.
И я жду.
Жду с прерванным дыханием, только ничего не происходит.

Я зову снова и снова, не замечая, как появляется отец и опускается рядом со мной на корточки.

Он тянет руку к запястью Тэхёна и измеряет пульс. Исследует рану на ноге, касается лба, а затем подвигается ближе и, острожно натягивая веко, приоткрывает один из его глаз.

- У него жар, но это не из-за раны. Она почти свежая и неглубокая. Думаю, он просто заболел, как и ты. Я нашёл тебя в таком же состоянии вчера. Но будет лучше, если мы отвезём его в больницу. Там посмотрят, сделают анализы, мы же не...

- Просто помоги мне занести его в дом. - перебиваю, поднимаясь и набирая код двери до ожидаемого писка.

- Чонгук, - встаёт отец следом, - посмотри на него. Ты же не знаешь, где он был всё это время.

- Он расскажет, когда придёт в себя. - открываю дверь настежь. 

- Ты сам еле на ногах стоишь.

- Я справлюсь, пап. - смотрю ему прямо в глаза, надеясь, что в них отражается достаточно упрямой решимости, чтобы он ее заметил.

По-моему, он замечает. Потому что помогает мне поднять и разместить Тэхёна на спине.

Я доношу его до спальни и осторожно опускаю на кровать, стараясь не трясти слишком сильно. Оказавшись на подушках, он морщится и как будто пытается что-то сказать, но в итоге удаётся только слабый стон. Несколько секунд он мается, перемещая голову в разные стороны, но через пару секунд затихает.

- Чонгук.

Я поворачиваюсь на голос отца, стоящего в дверях, и ловлю его сосредоточенный взгляд.

- Парень - наркоман, и ты не знаешь, где он был всю эту неделю. Пожалуйста, не натвори глупостей.

Я не злюсь на своего отца, но закипаю от произнесённых им слов.
Разгораюсь так, что приходится сдерживаться и говорить сквозь зубы.

- У этого парня есть имя. Ким Тэхён. И не называй его наркоманом, тебе ничего о нем не известно.

- Я о том, что тебе не следует... - он заминается, на краткий миг бросая взгляд куда-то в сторону.

- Всё, что мне следует, это быть рядом с ним. - произношу, не дожидаясь. - Не говори больше ничего, пожалуйста, я не хочу с тобой ругаться, отец.

Он выдыхает, звучно выпуская воздух, убирает руки в карманы пальто и всё-таки продолжает:

- Я понял, что ты не отступишься, я не об этом собираюсь просить. Ты мой сын, Чонгук, и как отец я должен предупредить, чтобы ты не прыгал в омут с головой. - он делает паузу и пристально смотрит пару секунд, наделяя слова смысловой нагрузкой. - В том плане, о котором мы оба сейчас думаем. Мне и твоей матери нужно, чтобы ты был здоров. Сначала убедись, что здоров он; если не здоров, вылечи, и только потом...всё остальное. Ты понял, что я пытаюсь до тебя донести?

Мы смотрим друг на друга несколько секунд, мерясь глубиной взгляда, а потом я понимаю, что кипятиться просто нет смысла. Есть дела поважнее.

- Спасибо тебе за помощь. - говорю, снимая куртку и бросая на небольшой диван возле окна.

Отец кивает, задерживая взгляд на Тэхёне, и, прежде чем уйти, добавляет:

- О себе тоже не забывай: долечись. И после обеда позвони матери, иначе она будет волноваться.

Совсем скоро за ним хлопает дверь, и я даю волю не до конца осмысленным чувствам, что склеились в один большой комок нервов и облепляют сердце плотной глиной.

Подхожу к Тэхёну и замираю всего на миг, чтобы, наконец, осмыслить, что нашёл его. Что вон он - прямо здесь.
Реальный, дышащий, осязаемый.

Живой.

Все микросны, что я пережил за последние дни, извергали кошмары, в которых его истощенное тело распластано на дырявом протертом диване в неизвестном мне доме, и я приближаюсь, едва дыша, боясь понять, что его обнаженная грудь больше не поднимается.

Поэтому сейчас не свожу взгляда с его вздымающейся грудной клетки, почти фанатично измеряя каждый учащённый вздох, словно есть вероятность, что я брежу, и на самом деле так дышит лишь мое воображение.
А в реальности Тэхёна здесь нет.
Он всё ещё где-то там - на хлипких границах между явью и полусном моих воспалённых иллюстраций.

Рука тянется к его лицу практически отчаянно: лишь бы убедиться, только бы усыпить паническое сомнение и выдохнуть все те опасения, что сжирали меня на клеточном уровне эти треклятые девять дней.

Подушечки пальцев мгновенно становятся влажными, вступая в реакцию с горячностью его кожи.

Да, он здесь.

Настоящий.

Комок нервов во мне перестаёт сдавливать ядро жизнеобеспечения, теряет массу, расщепляясь на отдельные части, и те разбредаются по телу - каждая в строго установленном направлении. Не знаю, кем установленным и когда.
Подумаю об этом в день или час, отличный от сегодняшнего.

А пока я убираю прилипшие пряди его волос со лба и наклоняюсь, чтобы прижаться к нему губами.
Их увлажняет та же болезненная влага, проникая в трещины моих пересохших губ, и я впитываю ее, как живительный нектар.
Потому что так и есть. Потому что до нездоровой жажды мне хочется вобрать в себя всё. Проглотить, вдохнуть, высосать.
Переработать в комбайнах моего многофункционального организма, созданного для хранения запасных резервов одного конкретного существа, а потом вернуть улучшенным, исцелённым, оживлённым.
Внедрить и реанимировать хотя бы его организм.
Для начала, тело.

Только пока всё наоборот.

Нектар совершает путь по клеткам, струится сверху вниз, как реки в устах моей матери, и омывает, увлажняет, исцеляет.

Потому что сглатываю и понимаю, что горло не опаляет накалёнными иглами, в висках не бьются дикие птицы, и их истошные крики не раздаются в небольшой впадине на затылке; потому что прежний озноб сменяется остаточным потом, возвращая приемлемую температуру тела.

Потому что ты чудо, Ким Тэхён.

Медицина, о которой не говорят на лекциях и семинарах на кафедре фармацевтической технологии.
Не говорят, потому что фармацевт - эти наполовину химик, наполовину продавец.
А ты лекарство, чей состав не продублировать, и панацея, которая не продаётся. 

У тебя лишь один побочный эффект.
Я.
Рождённый как твоё следствие и навсегда к тебе прилагающийся.

Вписанный в твою инструкцию как навязчивый и лишающий совершенства фактор.
Но неизбежно стремящийся стать лучше.

Моё место навечно рядом с тобой.

Прости, что я так бессовестно этому рад.