Beta: Energy_vampi
Cover: Anetta_Fox

      — …Трояк по географии получила из-за него, зато он получил синяк от Мишки, чтобы меньше донимал… Эй! Ты вообще слушаешь меня? — я, резко перестав жевать батончик РокФорт, бросила возмущённый взгляд на своего спутника, который, казалось, даже не слушал моей тирады в адрес географички.

      Продолжая идти по пустынной улице вечерней Казани, освещаемой фонарями, горящими через один, я лишь наблюдала за равнодушным к моей речи Вовой, который, ничуть не стесняясь, достал из кармана пачку «Новости». Даже не остановившись, чтобы поджечь зажатую меж тонких губ сигарету, Суворов подкурил её на ходу, куда-то в сторону выдохнув табачный дым.

      Парень словно был где-то далеко в своих мыслях, а может, ему просто было наплевать на мои отметки в школе. Ещё бы, сам-то уже давно не учился. Его, вон, уже ждала жизнь армейская, на неделе должен был отправиться в обезьянник. Какое ему дело было до моих троек?

      Однако видеть его таким отстранённым было непривычно. Обычно улыбчивый и довольно разговорчивый парень будто замёрз вместе с казанскими дворами, почти не обращая на меня внимания и едва смотря в мою сторону. Я не на шутку переживала от непонимания, с чем была связана его резкая перемена настроения. Мне даже начинало казаться, что Вова, известный на улице как Адидас, и вовсе потерял ко мне интерес, оттого многозначительно молчал всякий раз за этот вечер, стоило мне хоть что-то сказать.

      Я чувствовала себя какой-то виноватой, что ли… Причём заранее и даже не понимая, в чём именно провинилась. Одно понимала точно — расстроила Вову именно я, хоть он этого и не говорил напрямую. А может, я всего лишь накручивала себя и у Вовы просто что-то случилось или вообще начались какие-то проблемы.

      Пряча нос в вязаном шарфе, я еле сдерживалась, чтобы не заплакать на месте, пока Вова, наконец остановившись, докуривал сигарету.

      Я, когда впервые увидела его, высокого русоволосого старшеклассника, точно потерялась в тёмных глазах, которые всегда перехватывали мои укромные взгляды в школьных коридорах.

      Должно быть, симпатия школьницы тогда была видна невооружённым глазом, раз он начал иногда даже вступаться, когда какой-нибудь Колик из седьмого «Б» больно дёргал меня за косы и дразнил различными глупыми прозвищами, каждое из которых было обиднее другого.

      Фонари уже давно светили, бросая тепло своих бликов на искрящиеся в них снежинки, что хлопьями падали с неба. На улице было неимоверно безлюдно и тихо, словно эти снежинки поглощали собой все звуки и признаки жизни Казани. Мне даже казалось, что мы с Вовой остались одни в этом городе, и это нисколько не пугало, а наоборот, в какой-то степени грело душу.

      Я любила этого хулигана. Любила его нежный взгляд, которым он одаривал меня всякий раз при встрече. Любила черты его лица, на котором гематомы красовались чаще, чем следы от робких поцелуев, оставленных помадой, которую я тайком таскала у матери. Я любила, когда он встречал меня после занятий в школе, потом обязательно отводя в кафе неподалёку от его дома. И я любила, когда мы, лёжа в обнимку на кровати в его комнате, когда дома никого не было, без всякой пошлости слушали радио.

      Вова Суворов всегда оберегал меня. Он всегда был рядом и никогда не давал в обиду. И новость о его отбытии на срочную службу, признаюсь, расстраивала меня, и это ещё мягко сказано. Два года в разлуке казались чем-то ужасным, немыслимым, неимоверно долгим. Сейчас у Вовы своих забот хватало. И порой мне казалось, что гулял он со мной просто от нечего делать, а не потому, что я ему нравилась. Мне-то он нравился уже давно — класса с шестого, если не раньше.

      Безмолвие, повисшее между нами, немного смущало. Оттого я, в замешательстве потупив взгляд, опустила его на носы своей зимней обуви, которой от неловкости что-то выводила на заснеженной дороге. Немного помятые и местами потрескавшиеся сапоги старшей сестры, что я донашивала за ней, были идеально вымазаны гуталином, ловя мутные блики при свете фонаря, под которым мы остановились. Наверное, в этих бликах я пыталась скрыть смущение и некоторую обиду, которые испытывала рядом с молчаливым парнем.

      — Что делать будешь, когда уйду? — Адидас наконец посмотрел на меня, выбросив окурок в ближайший сугроб и спрятав руки в карманы штанов. Взгляд его был хмурым, да настолько, что я невольно поёжилась.

      — Как… «что»?.. — я прикусила губу от волнения, боясь, что дам неправильный ответ по собственной глупости и он просто развернётся и оставит меня одну посреди улицы. — Ждать тебя… Разве могу по-другому?

      Мужское лицо, казалось, расслабилось, стоило ему услышать мой до нелепости уверенный ответ. Словно облегчение легло на каждый его мускул, а потому он едва заметно улыбнулся.

      — Дождёшься? — Суворов сделал шаг ко мне навстречу, вынуждая меня поднять голову, перестав прятать нос в складках шарфа.

      Теперь уже я хмурилась. Как он мог задавать такие вопросы? Неужели был не уверен во мне? Не верил, что ждать буду его, несмотря ни на что? Возмущение так и распирало меня, хотелось ударить Адидаса в предплечье, чтобы перестал испытывать моё терпение и терзать тоской от своих вопросов.

      Насупившись, я точно покраснела как помидор, но озлобленных глаз не прятала от парня, наоборот, — смотря на него с вызовом.

      — Дождусь! — почти выкрикнув это, я поспешно отвела взгляд в сторону, смущаясь своей смелости перед ним и скрестив руки на груди.

      Обычно же стеснялась подолгу смотреть в его глаза, а Вова только и забавлялся этим, дразня меня восьмиклассницей, а там семиклассницей и так по убывающей, вплоть до третьеклассницы, а там и второгодницей — и то потому, что я с уроков как-то сбежала, лишь бы попрощаться с ним на вокзале, когда он в Москву с пацанами уезжал.

      Вова Адидас тут же улыбнулся, наблюдая мои пылающие не то от холода, не то от смущения щёки. Он протянул руку, мягко хватая меня за предплечье и притягивая к себе. Мы стояли вблизи фонаря, что внезапно начал мигать, а после и вовсе потух, но мы даже не обратили на это никакого внимания. Я гордилась своим женихом, как его называли все вокруг, гордилась тем, что между нами не было каких-либо сложностей. Нам было легко друг с другом. Наверное, так и должно было быть. Его лёгкость была моей гордостью. И ничего плохого в этом для нас обоих не было. Всё даже было как у всех: такие же переживания, ревность и ни разу не нарушенные грани верности.

      Я наслаждалась теплом крепкого тела, к которому прижимали уже давно ставшие родными руки. Где-то рядом с нами прошёл дедушка, едва посмотрев в нашу сторону, но даже этот незначительный свидетель нашей любви не смог заставить меня своим мимолётным присутствием отпрянуть от Вовы, который уж точно не позволил бы сделать это. Суворов же всегда говорил «забить» на окружающих, всё-таки счастливой меня сделают не они, а он. Да и вообще, переживать мне было не о чем, все вокруг знали, что мы вместе. Четырнадцатилетняя я и восемнадцатилетний Владимир Суворов, он же Вова Адидас.

      Даже моя мама знала об этом кавалере, но ничего плохого не говорила. Просила только, чтобы я помнила об учёбе и о том, что она ждёт меня дома ровно в десять. Зато сестра не стеснялась смеяться надо мной, постоянно напоминая о том, что у меня ещё любовь не прошла к воздушным шарам и куклам, что покорно сидели на книжных полках дома и всё ещё не были отданы соседским детям.

      — Пойдём в кино? — неуверенно протянула я, подняв голову и тут же получив почти невесомый поцелуй в нос.

      — Может, в кабак? — лукаво улыбаясь и откровенно забавляясь моей реакцией, буквально за секунду переменившуюся со счастливой на недовольную, Вова потрепал меня по платку, из-под которого выбились несколько прядей растрепавшейся косы. Мой гневный взгляд, видимо, не сулил ничего хорошего для него, а оттого Суворов поспешил снова чмокнуть меня в нос и крепко обнять, обескураживая. — Второгодница моя.

      — Кто-кто? — пропыхтела я где-то у мужской груди, вдыхая приятный аромат одеколона.

      — Любимая самая, говорю, — звонкий смех разнёсся по пустой улице, а после и мой визг, когда Вова упал вместе со мной в сугроб, даже не думая разомкнуть свои объятия.

      Вову Суворова, как позже выяснилось в обезьяннике, забрали в мотострелковые войска в новосибирской войсковой части, а потому через пару дней после нашей последней встречи на пятой платформе его уже ожидал рейс в столицу Сибири.

      Наше прощание запомнится всему казанскому вокзалу, а расстояние обязательно проиграет.