—  Братик, идём, я написала желание на тандзаку*, помоги мне прицепить его!

В мою руку тут же скользнула маленькая, теплая и потная ладошка Орихиме**, и я послушно подхватил сестру на руки.

— Показывай, на какую ветку цеплять.

Она ткнула пальцем в самую верхнюю и я вздохнул. Каждую Танабату Орихиме загадывала одно и то же и привязывала тандзаку как можно выше, этот год не стал исключением. Орихиме никогда не говорила мне, что пишет на узкой полоске цветной бумаги, а я и не старался подсмотреть, так как и без этого понимал, чего она могла хотеть.

Мы все, Орихиме, я и наш отец, хотели бы этого: чтобы наша мать наконец вернулась. И только пятилетней сестрёнке было невдомек, что мама уже давно покинула этот мир.

— Шотаро, — шёпотом позвала Орихиме. — Я хочу, чтобы ты купил мне фонарик. Мы напишем твоё желание.

Я удивленно вскинул брови и улыбнулся: — Зачем? У меня только одно желание — чтобы моя сестрёнка Орихиме выросла и перестала отбирать у меня одеяло по ночам.

Орихиме нахмурилась и сложила руки на груди.

— Братик Шотаро говорит глупости, Орихиме никогда такого не делала. Орихиме ведёт себя очень хорошо. Мама будет гордиться мной, когда вернётся, потому что Орихиме хорошая дочка.

— Хорошая, хорошая, — тихо согласился я, поправляя на младшей юката и заправляя прядь волос сестры обратно в пучок. — Так какой ты хочешь фонарик?

Танабата в Хирацуке выдалась жаркой и гораздо более многолюдной, чем в последние пять лет. Совершенно случайно мне удалось выцепить взглядом из толпы пару своих одноклассников, девочки в ярких юката даже махнули мне рукой. На лицо выпросилась улыбка, и я незаметно поцеловал Орихиме в макушку.

— Красный, — заявила она. — Хочу, чтобы Инари подарила Орихиме и Шотаро маму.

Я едва сдержал смех и протянул несколько монет продавцу фонариков.

— Орихиме, ты действительно думаешь, что Инари сделает это?

— Да! Её лисички принесут нам маму на спинах, а самая-самая большая, девятихвостая, будет защищать её.

Сестра вскинула на меня пару своих больших глаз, и у меня невольно защемило в груди. Но я не стал озвучивать слова о том, что лисы никогда не станут помогать людям, даже если существуют. А девятихвостые так вообще способны стереть с лица земли весь наш регион Канто и враждебно настроены к людям.

Орихиме была слишком доброй и иногда настолько искренней, что я ей завидовал. Она могла сказать всё открыто и честно и никогда не отступалась от своего мнения несмотря на маленький возраст. Мне же часто хотелось провалиться под землю от тех эмоций и мыслей, с которыми я поневоле сталкивался, но решиться и всё высказать, как делала это сестра, я не мог. Это было выше моих сил. Это было моим главным недостатком.

В тёмное августовское небо взвилась ярко-рыжая стрела и рассыпалась в искрах по плоской темноте в звёздной крошке. Орихиме радостно захлопала, а я замер.

На ступеньках, ведущих в святилище богини Инари, прямо в красных воротах между каменных лисиц с жемчужинами в зубах стояла она. Мятно-зелёная юката светлела в полумраке, наполненном тёплым светом бумажных фонарей и фейерверков, а глаза её обладательницы сверкали в ночи как чистый янтарь. Я никогда в своей недолгой семнадцатилетней жизни не видел таких потрясающих глаз.

Она заставила меня замереть на месте с Орихиме и потухшим фонарем в руках и едва заметно улыбнулась, поймав мой заворожённый взгляд.

Мне сложно было угадать её возраст на глаз; она как-будто менялась каждый миг, стоило только моргнуть. Казалась молодой девушкой, светлый цвет юката говорил об отсутствии замужества, но глаза... Глаза были старше, казалось, даже самого праздника Танабата, да что там — всего мира.

— Орихиме, Шотаро!

Я обернулся на голос, и морок с глаз словно бы спал. Через толпу протискивался отец, стараясь не уронить палочки с засахаренными фруктами, одну из которых Орихиме тут же ухватила, стоило ей оказаться в поле зрения.

— Ну, рассказывайте, что вы успели сделать, пока меня не было.

Он забрал сестру с моих рук и благодарно кивнул. Орихиме тут же торопливо заговорила: — Шотаро помог мне привязать тандзаку и даже купил фонарик, смотри!

Она тут же принялась хвастаться, а я снова нашёл взглядом ту девушку с необычными глазами. Она, казалось, и не уходила никуда, только обзавелась белым фонарем, исписанным киноварью, и теперь стояла там, объятая красно-рыжим светом фейерверков, вспыхивающих над её головой.

Я нащупал в кармане старых шорт ингалятор и несильно сжал его пальцами. "Главное не переживай, Шотаро", — сказал я себе и, сделав глубокий вдох, шагнул к каменным ступеням.

— Здравствуйте, — согнулся в поклоне. — Мне не показалось, или вы смотрели именно на меня?

Тихий, едва слышный смешок заставил мои уши заалеть, но я сделал усилие и поднял глаза. Два янтаря тут же впились взглядом в моё лицо, и я почувствовал в теле лёгкое оцепенение.

— Ну здравствуй, Шотаро, — усмехнулась она, и глаза её тут же сделались похожи на лисьи.

Через неделю в Канто с большим опозданием начался сезон дождей, а ещё через неделю я узнал незнакомку с Танабаты, от которой пришлось в великом смущении убежать, в воспитательнице Орихиме — Кан Сыльги.

***

— О чём задумался, Шотаро? — тихо спросил отец, когда я снова случайно обрубил под корень саженец гуттуинии***, которую мы решили высадить в маленьком палисаднике вместо погибших маминых флоксов. "И украшение, и еда" — посмеялся отец, а я не смог выдавить ни слова. Наша семья без мамы действительно ничем не отличалась от грядки с гуттуинией, с которой подальше убрали чувствительные флоксы.

— Ни о чем, пап, — улыбнулся я криво и стянул перчатку, чтобы достать ингалятор и сделать вдох. Я ни за что не признался бы отцу в том, что думаю о Кан Сыльги, о воспитателе его, черт возьми, дочери.

Это оказалось так нелепо, неправильно. Совсем не так, как привиделось на празднике Танабата. Она — взрослая женщина, пусть незамужняя, но до невозможности красивая, а я... Я всего лишь школьник. Совсем как у Макото Синкая*****.

Я завидовал Орихиме белой завистью. Сестра могла напроситься к Сыльги домой, вцепиться в её красивую ладонь с фалангами длинных пальцев. Могла поцеловать в щеку, обнять, прижимаясь плечом к подолу платья, и торопливо заговорить о каких-нибудь несуществующих вещах.

Сентябрь резал без ножа. Горел листьями клёнов, разжигая ещё больший пожар в моей душе. А Кан Сыльги смеялась своими янтарными глазами и была наигранно вежлива со мной при отце и Орихиме.

А я хотел насмотреться. Насмотреться, как тогда, когда её взгляд был направлен только на меня, когда в её руках теплился белый бумажный фонарь, а за спиной взрывались фейерверки. Эта Танабата снилась мне каждую ночь, и иногда я бы хотел не просыпаться, но всё чаще искал поводов не спать.

В отличие от подростков, опирающихся на опыт аниме в качестве консультации по любовным приключениям, я чётко понимал, что мне нужно держаться подальше от неё, от Кан Сыльги. И держаться подальше — это значит не позволять ей и её образу выесть весь мой маленький мозг под корень.

Я был уверен в том, что я смогу справиться с этим.

Но я ошибся.

***

На празднике наблюдения за луной**** она выглядела ещё краше, чем на празднике Танабата. Сопротивляться было практически невозможно, когда она взяла нас с Орихиме за руки, пропустила вперёд отца и потянула покупать еду, а я в этот момент позволил себе слабость — разглядеть её в деталях.

Юката была неизменно зелёной, а заколка в волосах — красной. Её походка, грациозная и мягкая, притягивала взгляды многих мужчин. Моего отца в том числе, и я мог понять его. Возможно, я даже готов был бы уступить ему объект обожания, но я не мог сделать этого хотя бы потому, что мысль видеть Сыльги в нашем доме каждый день уже казалась мне невозможной.

Взгляд зацепился за бусину на расшитом птицами и цветами розовом кушаке её юката, и я почему-то пригляделся получше. Она поблескивала в свете уличных огней как самая настоящая жемчужина, и мне показалось, что где-то я уже видел похожую.

— На что засмотрелся, Шотаро? — раздался голос Сыльги практически рядом с ухом, и я тут же вздрогнул, чувствуя, как стремительно алеет шея, а в горле начинает свербить.

Мотнул головой и тут же вытащил из кармана ингалятор. И присосался к нему, как золотистый кои к брошенной в прудик палисадника раскрошившейся булке. Это было единственное спасение от Кан Сыльги, которая словно паразитировала на моих лёгких и пыталась добраться до сердца осколком такой неправильной и запретной любви, что меня самого передергивало от неё, стоило только позволить себе подумать о ней лишние минуты.

А потом лицо Кан Сыльги осветил лунный фонарь, и я обомлел. Янтарные глаза превратились в пару лисьих, совсем как у каменных статуй вдоль тропинки к святилищу богини Инари. Яркий огонь фонаря ослепил, и я бы решил, что это всего лишь морок, как вдруг из-за спины Кан Сыльги взвился ярко-рыжий хвост, шлепая обомлевшего меня по губам.

И тут я понял всё: и совпадение места, где мы встретились, и объяснение её повадок, и даже эта бусина, так поразительно напоминающая жемчужины в зубах каменных лисиц. Я схватил её в тот же момент, как рыжий лисий хвост вспышкой промчался перед моими глазами.

Я не верил в кицунэ с самого детства и всегда недоверчиво относился к тому, как старательно отец и мать обхаживают палисадник с керамической статуэткой лисы на одном из камней. Я не верил в кицунэ с самого детства, но именно кицунэ в лице Кан Сыльги смотрела на меня сейчас почерневшими от гнева глазами. Именно в кицунэ я был влюблён последний месяц, и именно от этого мне в этот миг было так нестерпимо обидно и даже противно, что я сильнее сжал жемчужную бусину в кулаке, намереваясь использовать её как можно скорее.

— Я тут вспомнила, что мне нужно кое-что обсудить с Шотаро, — выдохнула Сыльги тихо, и Орихиме тут же потащила отца в сторону стола с плетёнными браслетами, а в моё плечо впились острые лисьи когти, которые пронзили плоть до крови, и под футболкой тут же начало расползаться темное пятно.

От очарования Сыльги не осталось и следа. Она гневно зашипела и уставилась на меня парой горящих, практически обжигающих янтарных глаз.

— Ну и что ты хочешь взамен? Тебе лучше отдать её по-хорошему, если тебе дорога твоя жизнь.

Её загадочный образ крошился и осыпался, как побелка, и вскоре в моих глазах осталась лишь уязвлённая и разъярённая лисица, у которой отобрали самое дорогое.

— Я был влюблен в вас с самой первой ночи, вы прекрасно знали об этом, так ведь? И теперь так злитесь, когда я узнал вашу тайну, — на лицо вылезла такая кривая усмешка, что я удивился сам себе. — Я бы сказал вам подавиться этой жемчужиной, но вы заставили меня понять кое-что действительно важное.

Сыльги замерла, а я сглотнул, сжав бусину снова.

— Вам было забавно наблюдать за нами? Вы смеялись и смотрели, как отчаянно Орихиме цепляется за вас в попытке сделать своей мамой. Как я цепляюсь за вас, как вами проникается наш отец. Я ненавижу вас, Сыльги. Я понял это в ту же секунду, как ваш рыжий хвост выдал вас. Вы казались мне красивой и недоступной, и я думал, что любить вас неправильно. Но на самом деле смешно было доверять вам вообще. И пусть я выгляжу глупо, когда вываливаю эту тираду, я делаю это впервые, я не такой как Орихиме. Но я просто хочу, чтобы вы знали. Не приближайтесь к нашей семье. Забирайте её, — я уронил бусину на её ладонь  и тихо вздохнул. — Но сделайте так, чтобы отец встретил достойную женщину. Я знаю, вы можете, вы слуги Инари, вы можете почти всё.

Слова дались мне вдруг с такой лёгкостью, будто я учился у Орихиме искусству говорить честно и прямо. И я понял, что наконец поступил правильно, вот только жаль, что моя глупость водила меня за нос всё это время. Глупость по имени Кан Сыльги.

Примечания автора:

*Тандзаку — узкие кусочки цветной бумаги или ткани, которые крепятся на бамбуковые шесты — символ праздника Танабата. На тандзаку люди пишут загаданные желания.

*ОЖП Орихиме из работы названа в честь героини легенды праздника Танабата, который проходит в начале августа в Японии до или после дождей. Орихиме, дочь небесного бога, отвечала за ткание покрывала небесного свода, но увидела на земле юношу, который пас коров, и они влюбились друг в друга. Отец Орихиме узнал об этом и разлучил их. Говорят, что Орихиме так долго плакала, что он сменил гнев на милость и разрешил им видеться один раз в год. На небе Орихиме и её возлюбленный — Вега и Альтаир, в седьмой день седьмого месяца по лунному календарю их созвездия сходятся ближе всего друг к другу на небосклоне, хотя между ними всё равно еще остается Млечный Путь. Дождливая Танабата — плохой знак, это означает, что возлюбленные не смогли встретиться и Орихиме льёт слезы из-за долгой разлуки.

***Гуттуиния или Хауттюйния — монотипное травянистое растение с широкими сердцевидными листьями, используется в азиатской кухне и медицине

****Наблюдение за луной — праздник любования луной — японский осенний праздник Цукими Мацури, отмечается 15 числа восьмого месяца по лунному календарю

***** Отсылка к известному полнометражному аниме режиссёра Макото Синкая «Сад изящных слов», где по сюжету главный герой был влюблен в учительницу из своей школы