Сегодня вы находитесь там, куда вас привели ваши вчерашние мысли. А завтра вы будете там, куда приведут вас сегодняшние мысли.

Джеймс Аллен

Вокруг было темно и тесно.

Я явно находился в каком-то нешироком и небольшом месте, но где именно я определить пока не мог. Вокруг было слишком темно и пахло чем-то старым, неприятным, отчего хотелось чихнуть. Я попытался подвигаться, чтобы понять, где же я всё-таки находился, но не мог шевельнуть и пальцем. Это меня напрягло. Тело словно не подчинялось мне, моё сознание будто находилось вне этого тела, и я всего лишь был его наблюдателем. И это меня ещё больше напрягло. Я будто находился где-то между мирами, в пространстве, но явно не в физическом теле.

Щель со светом неожиданно появилась прямо перед самым носом. Дверцы шкафа не до конца были закрыты, что уже давало хоть каплю света и воздуха. Моё желание посмотреть в эту щель совпало с движением не принадлежащего мне тела. Снаружи оказался пустой класс истории, который освещали яркие лучи солнца. И только два человека в нём было: я в избитом виде, лежащий на полу, и повёрнутый к шкафу спиной Етар Марс, грозно нависший надо мной. Это было жутко — видеть самого себя со стороны, наблюдать за тем, как надо мной издевались. Вообще странно видеть себя как в фильме. Наверное, дрожь бы прошлась по моему телу, если бы я в нём находился. Но я был где-то в ином месте, как простой нематериальный зритель этого страшного дня.

— Ещё раз будешь доказывать свою правоту или будешь говорить о моей семье или обо мне в плохом свете, ещё раз будешь выпендриваться, — брюзжал слюной над моим лицом Етар Марс, — ещё раз, и я от тебя мокрого следа не оставлю, понял меня?! Даже обращать внимание на законы и прочие моральные устои не буду, если ты вновь перегородишь мою дорогу своими глупыми выходами. Тебе всё понятно, мерзавец?!

Что было дальше можно было уже и не смотреть: я до сих пор помнил всё до малейших деталей. Весь этот ужас, страх, беспомощность. Гадкие чувства, разворачивающие душу как мародёры, прибывшие на поле битвы за новыми «талисманами». Неприятные и скользкие ощущения, точно толпа улиток прошлась по коже. К счастью, тело, из которого я наблюдал на происходящим, скрылось в шкафу и больше не смотрело в щель. Снаружи послышались ещё какие-то крики Етара, а затем скрип двери — это я вышел из класса и пошёл в туалет, где впервые встретился с Харланом. Казалось, это было тысячу лет назад, столько всего с тех пор произошло. Тогда что здесь делал я? Как? Почему? Что происходило?

Я ощущал волнение и тревогу того, кто находился в укрытии, что меня напрягло. Пазл вдруг резко сложился: я понял, кто скрывался в шкафу. Убийца. Ведь Етара убили в его же кабинете, но где-то же должен был спрятаться убийца, верно? Значит, он был в шкафу. Поджидал того часа, когда жертва останется одна и когда можно было её убить. И сейчас я по какой-то неведомой причине находился в теле убийцы.

И тут мне стало поистине жутко.

Мне совершенно не хотелось наблюдать за тем, как преступник убивал Етара. Как бы я сам ни желал ему смерти, сам бы этого никогда не сделал бы. Да, даже после смерти его я таил на него злобу и хотел совершить месть, особенно после того, как Етар чуть ли не откусил мне руку, но убить его... Я бы не такое не решился. Хотя в последнее время столько всего случилось, отчего я стал смелее, так что мог уже пойти и на такое. Но факт оставался фактом: смотреть, как кто-то убивал другого человека, было жутко. Уж точно становилось не по себе.

Прошло несколько минут. Я слышал тихое дыхание убийцы и ощущал себя злым духом, который ещё неумело вселился в какого-то человека и не мог им контролировать. Странное ощущение, если честно, и не самое приятное. Даже слегка пакостное, мерзкое, беспомощное. А последнее особенно ощущалось в том, что я не мог изменить прошлое, как бы этого ни хотелось. И вовсе не для того, чтобы Етар не умирал, а для того, чтобы потом не произошло землетрясение, а вместе с ним не возникли те мучительные, тёмные эмоции.

Дверца шкафа тихо открылась. Это преступник наконец решил действовать. Етар услышал его шаги и в недоумении обернулся, отвлёкшись от записей в свою тетрадь. Его белые брови нахмурились, рубиновые глаза поднялись и посмотрели на того, кто вышел из своего укрытия. Ох, как мне хотелось узнать, кто именно был убийцей! Прекратить все эти убийства и странности, но я ничего не видел, кроме кабинета и сидящего за столом Етара. Тот нахмурился, не понимая, откуда взялся человек, и хотел было уже что-то сказать, но было уже поздно. Преступник вдруг резко приложил белую тряпку к лицу учителя. Тот пытался выбраться, но быстро заснул и чуть не упал со стула. Убийца продолжал решительно и хладнокровно действовать: уложил на пол крупное тело Етара, растегнул ему пиджак и достал из своего заднего кармана кухонный нож.

Я с ужасом ожидал, что он вот-вот пронзит оружием мужчину, но злодей вдруг остановился и стал чего-то ждать. Я понял, что он, скорее всего, ждал, чтобы душа жертвы оказалась в Затишье, ведь насколько я знал от Минара, человек не должен бродствовать, чтобы его душа оказалась в Затишье. Но откуда убийца знал, что она окажется в том мире? Наверное, от своего помощника, который там поджидал душу, чтобы совершить этот «ритуал». Не знаю почему, но именно это слово подходило для объяснения всего происходящего. Убийства казались такими странными и сложными, будто предназначились для чего-то магического, явно необычного.

Прошло минуты три, когда преступник вдруг резко пронзил сердце Етара. С отвращением и любопытством я смотрел на то, как белая рубашка учителя постепенно окрашивалась в алый цвет от крови. Убийца вынул нож из уже мёртвого тела и вытер оружие об пиджак трупа с таким видом, словно ему было на всё наплевать и он совершенно не волновался о том, что его могли заметить и арестовать. Через несколько секунд Етар вдруг весь бешено задёргался, его полностью белые глаза раскрылись, изо рта пошла пена, тогда как тело стало постепенно сплющиваться. Это скелет медленно впитывался в землю, чтобы попасть в Затишье и стать там новым Слугой Смерти. Но не успел скелет полностью уйти под землю, как та вдруг вся затряслась, запрыгала, задёргалась — началось землетрясение.

Меня самого всего трясло, когда я резко проснулся от этого кошмара. Хотелось кричать, но было такое ощущение, словно мне в рот запихали мерзкую гниль и землю. Кровь застыла в жилах, а в ушах шумело так, что не было возможности ничего другого услышать или заметить. Всё казалось вокруг темнее, точно тьма чёрной пылью осела на все предметы вокруг. То была тьма с примесью концентрированного страха, который расползался по всему телу, чтобы уничтожить каждую его клетку. Мне было страшно вспоминать, что сейчас приснилось, свидетелем чего я стал. Это оставило на мне глубокий шрам, метку, от вида которой становилось дурно.

С трудом я наконец отдышался и сел в кровати. Глянув на часы, стоящие на тумбочке, я понял, что проснулся на десять минут раньше обычного. Вокруг было не так темно, как показалось мне, когда я только открыл глаза, можно было вполне различить стол, шкафы и дверь, ведущую в коридор. Усталым взглядом, словно и не спал вовсе, я посмотрел на свою перебинтованую руку. Почему-то она сейчас жутко болела и пульсировала, хотя боль с каждой секундой утихала. У меня появилось жуткое желание размотать бинт и посмотреть, что с рукой, но решил этого не делать. Отчасти от того, что боялся увидеть, что с раной, и отчасти от того, что потом будет некому мне снова наматывать бинт. Поэтому пришлось оставить всё как есть, как бы больно ни было.

Убийство...

Такое впечатление, будто я только что убил человека. Убил Етара Марса. Я не знал, как это воспринимать, радоваться ли тому, что узнал новое и важное об убийствах и мог продолжить расследование. Я не знал, как к этому относиться. Здравый рассудок кричал мне, что это было ужасно, что я должен всё это воспринимать отрицательно, со страхом и неприязнью. Но во мне проснулись и другие чувства: интерес и нездоровое любопытство. Смотреть на то, как люди убивали друг друга в кино, был не самый лучший способ, чтобы ощутить что-либо на себе. Другое дело, когда я, хоть и не управляя телом, но наблюдая его глазами, собственоручно убивал человека. Это было любопытно в том плане, что я всегда хотел узнать, как убийца чувствовал себя во время преступления, как он это делал, что думал, какие мысли его посещали. Конечно, через сон я далеко не всё узнал, но кое-что понял для себя. Правда, каждый человек мог убивать по-своему: кто-то из многолетнего опыта делал это уже равнодушно и хладнокровно, кто-то волновался и спешил, кто-то делал это с особым удовольствием и даже неким безумием.

Но это убийство само по себе всё равно оставалось злом, какие бы философские ни были исследования в этой области. Но что такое зло? Это всего лишь понятие, которое придумало человество для обозначения определённых поступков, качеств, понятий. Это всего лишь слово.

Такое впечатление, будто я пытался отговорить себя от...

Нет, мне было не по себе об этом думать. Хотя в глубине души я понимал, что это не так, я всё почувствовал к себе некое отвращение. Что за тёмные мысли вдруг посетили меня рано утром? Что это за опасная, полная безумия и кошмаров бездна, которая росла во мне с каждым днём? Я не понимал, как простое любопытство и желание узнать все ответы привели меня к такому состоянию, к этой темноте. Не понимал, как такое получилось.

Однако внутри я был рад этому.

— Всё, хватит!

Раздраженный, со смешанными эмоциями я вскочил с кровати и начал одеваться: напялил штаны, схватил футболку и быстро натянул сверху кофту только для того, чтобы скрыть перебинтованую руку от папы. Не хотелось мне вопросов от него, хотя с другой стороны, мне было бы приятно услышать, что отец заботился обо мне и волновался. Но не сегодня, не сейчас. Мой взгляд упал на лежащий на столе кулон от Эссы: три разноцветных круга и гладкие лучи солнца. Я всегда его носил как талисман, как лучик света в своём мрачном, сером мире, как нечто дорогое, которое всегда мне будет напоминать хорошие времена и счастливую улыбку Эссы. А та всегда дарила мне только радость и ощущения свободы. Как прекрасно.

Я осторожно взял кулон двумя руками и надел его, рассматривая. Пока не случилось нечто плохое: нижняя половина круглого солнца вдруг стала чёрной, словно разложение слишком рано и быстро затронуло украшение. А надпись, которая была некогда написана ещё белыми буквами по жёлтому, стала алой, как кровь, и гласила: «А тьма всё поглощала».

Мне стало до боли не по себе. «И мир полон света, а тьма всё поглощала», — вот что сейчас было написано на кулоне. И от этого становилось вдвойне не по себе. Мне не нравились эти новые слова, они слишком близко подошли к тому, что я ощущал в последнее время. Мурашки пробежались по коже от ужаса. Я не понимал, как что-то чёрное вдруг испортило наполовину украшение, да ещё и изменило слова. Мистика? После Затишья я мог согласиться и на такое.

— Эй, сынок, ты уже встал?

Тишину вдруг прервал заспанный голос отца, отчего я весь вздрогнул и, не думая, быстро убрал кулон под футболку.

— Как видишь, да, — обернувшись, я натянуто улыбнулся, пытаясь подавить в себе тревогу и воспоминания пережитого кошмара.

— Как спалось?

Отец прошёл мимо меня до занавесок и отодвинул их в стороны одним рывком. Свет полился в мрачную комнату, я прищурился от непривычной яркости и прикрыл лицо рукой.

— На самом деле, не самым лучшим образом, — я скривил в неприязни лицо.

— Ну ничего, надеюсь, вкусный завтрак поднимет тебе настроение, — великодушно улыбнулся Кайд и, похлопав меня по плечу, ушёл в другую комнату.

Спустя час я уже переодевался в раздевалке в школе, с трудом перенося весь этот шум, который так и пилил мне мозг. Да, настроение у меня немного поднялось после того, как я поел и хорошо поговорил с отцом, но оно тут же пропало, как только я вошёл в школу. Сейчас я вообще не чувствовал прежней тяги к знаниям, совершенно ничего не хотелось, стресс выбил меня из колеи и оставил беспомощно лежать в мерзкой грязи. Как уныло и гадко, так мрачно и темно, что я уже просто привык к такому безнадёжному состоянию. Противно, конечно, но что поделать? Приходилось жить с тем, что было.

Со скучающим и уставшим видом я смотрел на всех этих школьников и совершенно не понимал их радости. У меня было такое ощущение, словно мой мозг распух до неимоверных размеров, как губка, напитавшаяся воды. Я был истощён и перегружен полученными знаниями, особенно после того, как я узнал о Затишье. Мысли о том мире никак не давали мне покоя, а воспоминания о Слугах Смерти до сих наводили ужас, как и недавний приснившийся кошмар. В последнее время я как-то слишком часто подвергался всяким опасностям, от которых чуть ли не умирал как физически, так и морально. А второе для меня было даже тяжелее. Мучительнее.

Я шёл по коридору в сторону своего кабинета, как вдруг меня кто-то окликнул по имени. Я обернулся и увидел идущего ко мне Натаниэля  с широкой ухмылкой на губах. Его каштановые волосы слегка растрепались, тогда как на лице застыло довольное выражение.

— Привет, — он остановился передо мной.

— Да, и тебе тоже.

Я максимально пытался говорить не грубо и не мрачно, хотя в глубине души был рад видеть парня. Если бы я сейчас встретил Клема, Тиил или Эссу, то не знаю, как бы на них отреагировал. Они светлые люди, которые вряд ли поняли бы моё унылое и депрессивное настроение. Возможно, я даже нагрубил бы им, чего мне совершенно не хотелось. Не знаю, что со мной творилось в последнее время, но явно что-то нехорошее. И я вовсе на горел желанием, чтобы это касалось моих друзей. Но Нат — другое дело, что-то в нём было такое, некое сочетание тёмного и светлого, как и в Яанне. С ним мне было по душе, я мог не бояться ему случайно что-то грубо сказать или ожидать от него забот обо мне, как это часто случалось с Клемом или Эссой.

— Куда ты вчера ушёл на похоронах? — спросил Натаниэль.

Я поднял на него скептический взгляд:

— Не думал, что тебе это интересно. Ты же не был на похоронах, верно?

— Да, — кивнул Нат и снова ухмыльнулся, запустив в волосы руку.

— Тогда зачем спрашиваешь? — холодно фыркнул я.

В его глазах цвета морской волны заблестела хитрость, что мне не особо понравилось.

— Вчера Клем мне все уши про тебя прожжуал, когда он с Тиил пытался тебя найти и миллион раз звонили на телефон. Мне стало любопытно, как такой спокойный и недрюжелюбный человек, как ты, мог настолько заинтересовать моего брата, что он в тебе такого нашёл, раз так беспокоился. Сколько бы мы с тобой не разговаривали, я всё этого понять не могу.

— Мы друзья, а друзья волнуются друг за друга, — равнодушно пожал плечами я, не совсем уверенный в правоте своих слов.

— Да это и так понятно, — махнул рукой Нат. — Но думаю, что здесь есть ещё и другие причины.

— Сам бы я хотел знать, что нашёл во мне Клем.

На самом деле, я и вправду этого не знал. Мы с ним дружили не так давно, всего лишь неделю. Но Клем уже был готов заступиться за меня и пожертвовать чем угодно. Конечно, я не знал, мог ли я сделать то же самое для него, но сейчас передо мной был поставлен другой вопрос. Что могло заинтересовать во мне моего друга? Может, мои теории о десептизме или эссентизме? Или, может, он хотел разобраться в моей личной жизни и помочь мне, потому что со стороны ему казалось, что я совершенно несчастен? Клем ведь всегда любил всем помогать и не мог вынести одной лишь мысли о том, что кому-то может быть плохо и больно. Может, что-то из этого было верным?

— Да уж, это интересно, — усмехнулся Натаниэль.

— Разве только в этом твоя причина? — я кинул на него подозрительный взгляд.

Я знал, что тот был таким человеком, который мало чем интересовался в какой-то степени из-за эгоизма, в какой-то степени из-за равнодушия ко всему и гордого вида. Нат казался даже полной противоположностью меня: тогда как я всем интересовался и пытался найти ответы на все свои вопросы, он и бровью не двинул, чтобы что-то узнать. Такое впечатление, будто он уже знал всё, но тщательно скрывал это ото всех. Но с какой целью?..

— В последнее время, как я заметил, мы стали чаще и больше общаться, поэтому мне стало довольно любопытно узнать о тебе больше, — без раздражения и обиды на мои допросы ответил Натаниэль и улыбнулся.

— С чего это вдруг? — недоверчиво спросил я.

Парень почему-то рассмеялся:

— Ну, всякое бывает. Ты пока единственный человек, с кем я общаюсь чаще, чем с другими, кроме своего брата, конечно.

— Ты хочешь сказать, что я стал для тебя в какой-то степени другом?

— А чего это ты так удивляешься? — хихикнул Нат. — Сам ведь никогда до этого не дружил ни с кем.

— Это верно, — согласился я.

— Ну, ты скорее мне ещё не совсем друг, но человек, с которым можно открыто и даже довольно искренне поговорить, — улыбнулся парень. — Тебе разве никогда не хотелось поболтать о чём-нибудь с незнакомцем? Разговоры с близкими людьми — это не то. Там ты вынужден говорить то, что от тебя ждут. общаясь с кем-нибудь малознакомым, ты, наконец, можешь побыть собой. 

Нахмурившись, я задумался над его словами. А ведь правда, когда ты, разговаривал с кем-то другим, кого плохо знал или видел всего лишь второй раз в жизни, то говорить ему какую-нибудь истину о себе, что-то искреннее, было не так страшно, ты мог не бояться того, что тебя засмеют, в тебе разочаруются или обидятся на тебя, захотят отомстить, что-то спросить, сказать. Всё это вынуждало говорить то, «что от тебя ждали». Говорить то, что хотели услышать твои родные и друзья. А ведь это не всегда могло быть правдой, в такие моменты ты мог совершенно не чувствовать себя собой.

— Красиво сказано, — заметил я, оценивающе смотря на собеседника.

— Это была чья-то фраза, не помню точно, и может, даже немного по-другому звучала, но смысл тот же, — простодушно пожал плечами Натаниэль и поглядел на меня выжидающим взглядом.

— Что? — я не понимал, что он хотел от меня.

— Ты так и не ответил на мой вопрос, — ухмыльнулся Нат. — Я их не так часто задаю, так что ты мог уделить на него свой словарный запас.

Я опустил голову и с отсутствием посмотрел на пол. С одной стороны, я сделал это, чтобы скрыть свою ложь, а с другой стороны, потому что на душе стало как-то тоскливо и неприятно.

— Знаешь... Иногда так грустно становится, что не хочется ни с кем общаться, никого видеть, ничего не слышать. Я ушёл, потому что мне стало одиноко, печально.

Парень некоторое время обдумывал мои слова, даже не изменившись в лице, однако в его глазах я заметил некоторое разочарование. Интересно, из-за чего?

— Эм... У тебя типа кто-то умер? — голос Ната звучал неуверенно от непривычки задавать какие-либо вопросы.

Я покачал головой:

— Не знаю, к счастью или к сожалению, но никто пока не умер. Но сами эти плиты с надписями навевают не самые приятные мысли.

Парень не сдержал усмешки:

— Странный ты человек.

— Почему же?

— У тебя никто не умер, но почему-то грустишь. Особенно когда на кладбище.

— У меня есть много причин, чтобы грустить, — махнул я рукой, но заметил вопросительный взгляд собеседника. — Только не говори, что хочешь узнать, какие именно причины.

— Угадал, — Нат растянулся в довольной улыбке. — Хоть самому не пришлось это спрашивать.

— Ты сделаешь всё что угодно, лишь бы не задать какой-либо вопрос? — недоверчиво закатил я глаза.

— Ну-ну, не умничай, любитель устраивать допросы, — коротко рассмеялся парень.

— У меня есть некоторые проблемы в семье, несбывшиеся желания, безнадёжное положение от того, что я никак не могу найти всех ответов на глобальные вопросы и всё в таком же роде... А тебе разве самому не о чем, что ли, грустить? — мне не хотелось дополнять свой ответ чем-нибудь ещё.

Натаниэль пожал плечами и сделал невинное лицо:

— Ну, разве только о том, что я инвалид, а ещё Клем с мамой проявляют из-за этого излишнюю заботу. Иногда это просто выбивает из колеи, так что вот только об этом я могу грустить.

— И всё? — удивился я.

— Да, а что? Мне тут перед тобой надо школу затопить слёзными речами?

— Ха-ха-ха, — ровным голосом сказал я.

Нат бросил на меня недовольный взгляд, однако в нём не было ни капли обиды. Я вдруг понял, что разговаривать с ним было очень приятно, что само общение с этим парнем расслабляло, отвлекало от мрачных мыслей и воспоминаний, даже поднимало настроение. Разговоры с другими проходили в довольно ощутимом напряжении, но не между нами, а именно во мне. Я постоянно о чём-то думал, придумывал, что ответить, как сказать. Нет, мне тоже нравилось общаться со своими друзьями, с ними я был открыт, но что-то во всём этом было другое, нежели сейчас в диалоге с Натом.

— Прям совсем не смешно? — ухмыльнулся тот. — Правда, я вообще редко вижу, чтобы ты смеялся. Может, только Эсса добилась подобного успеха.

— Не привык к этому, что поделать, — развёл я руками. — И всё же у тебя разве нет больше причин, чтобы грустить?

Натаниэль долго изучал моё лицо задумчивым взглядом, в этот момент он выглядел как никогда собранным и серьёзным, словно решался на очень важный для себя шаг.

— Есть, — ему было трудно об этом говорить. — Но я не могу тебе всего раскрыть. Хотел бы, но ты вряд ли поймёшь. Из всех живущих в мире людей никто бы не понял, кроме одного человека, разве что.

— И какого же? — тут мне стало жутко любопытно.

— Привет, Трант.

В этот момент мне на плечо вдруг кто-то положил ледяную руку и повернул меня к себе лицом. Это был Яанн: возвышлался надо мной как молодая берёза; ассоциация с этим деревом возникала из-за его белых немного растрёпанных волос и шрамов на лице и руках, будто это были чёрные линии на стволе берёзы. Я почувствовал, как сердце вдруг начало набирать скорость, как что-то защекотало в груди, что-то приятное, довольное, сладкое, как сахарная вата. Я улыбнулся парню, чувствуя себя донельзя глупо.

— Не ожидал тебя увидеть сегодня так рано, — сказал я, продолжая таращиться на него и улыбаться.

Яанн почему-то смутился и опустил глаза вниз.

— Да я пришёл перед тобой извиниться за вчерашнее.

Я услышал смешнок Ната, стоявшего позади меня, и понял, что тот, наверное, хотел что-то сказать, как-то задеть блондина, но я не позвонил ему это сделать:

— Что-то я не припомню, чтобы ты вчера передо мной в чём-то провинился.

— Ну... — Яанн, казалось, не знал, куда себя деть и что сказать, и от этого весь сконфузился. Удивительное дело! — Я нагрубил тебе тогда, когда мы с тобой разговаривали, помнишь?

И тут я вспомнил. Вспомнил, как он говорил свою будто заученную речь и вёл себя при этом как истинный нигилист, после чего был груб со мной и чем-то недоволен. Но меня поразило то, что Яанн сам пришёл ко мне, чтобы извиниться передо мной за такую мелочь, о которой я уже и забыл! Он пришёл ко мне специально пораньше, не обращал внимания ни на кого, даже на Ната, волновался, и всё ради того, чтобы извиниться передо мной. Но почему? Зачем? Для чего всё это? Вот этого я никак не понимал.

Но я восхищался Яанном. Я им гордился.

— Да, помню, — я слабо улыбнулся, ощущая, как ладонь парня постепенно нагревалась от тепла моего тела. — Но я даже не держу на тебя обиды. За что? Ты же мне ничего не сделал.

Блондин нахмурился, явно не соглашаясь с моими словами, и сжал моё плечо.

— Я помню, тебе было тогда даже не лучше, чем мне, хоть я и потерял своего отца. Мне было тогда хреново и поэтому подумал, что в таком состоянии могу тебе нагрубить. Но я был не прав. Так что прости меня.

Я не мог сдержать переполняющих меня чувств. Я не понимал, что с нами происходило, почему и как, но я всем сердцем ощущал радость, свободу и счастье. Мне было очень приятно слышать от Яанна извинения за то, что, казалось, совершенно не имело значения. Но что-то изменилось в парне, что-то очень важное, отчего он стал замечать такие тонкие моменты. По крайней мере, в случае со мной. И знать бы ещё почему...

— Прощаю, — я широко ему улыбнулся.

В этот момент сзади послышался громкий смех Ната, который, видимо, не удержался от нелепости этой картины и решил поиздеваться.

— Нет, ну ты бы видел себя, элита школы! — Натаниэль указал пальцем на блондина. — Что за позор для тебя! Впервые слышу, чтобы ты перед кем-нибудь извинялся. Что за удивительный случай! Просто ахренеть можно!

— Я сейчас тебе ахренею тут, — прорычал сквозь зубы Яанн и хищно направился к парню.

Не успел я что-либо придумать или хоть как-то среагировать, как хулиган вдруг схватил Ната за ворот рубашки и с особой злостью на лице припечатал его к дверце шкафчика.

— Если ты меня сейчас ударишь, это не значит, что я забуду всё то, что только что произошло, — смело посмотрев в глаза врага, твёрдо сказал Нат.

— Если я тебе сейчас оторву голову, тогда и вспоминать ничего не придётся, — Яанн опасно оскалился.

— Яанн!

В панике я коснулся его руки, которой он уже хотел врезать своему сопернику в глаз. Медленно, не желая отрываться от своего любимого дела, он перевёл на меня взгляд. Несколько секунд мы смотрели друг на друга, словно пытались что-то сказать телепатически, как-то передать важную информацию. И от этого меня переполняли новые, никогда мне раньше неизвестные эмоции, от которых даже закружилась голова. Всё, казалось, вокруг исчезло, школа перестала существать, шум утих и лишь отдалённо о себе напоминал.

Вдруг Яанн резко опустил Ната на землю, отчего тот не удержался на ногах и упал, а я даже не успел его подхватить. Блондин обвёл собравшихся вокруг людей мрачным, задумчивым взглядом, последний раз посмотрел на меня и ушёл, оставив всех в сильном недоумении.