Музыка к истории: Mary Gu - Не влюбляйся, Asammuell - Сердце не игрушка, Asammuell - Пули (acoustic), Tate McRae - You broke me first 

«Знаешь, я могла бы написать миллион стихов,
И все их посвятить тебе.
Я могла бы кинуться с пропасти на рожон,
Быть хранителем для тебя с небес.

Знаешь, я б могла нарушать закон,
Не обязательно криминальный.
Я б могла быть и камнем, и быть водой.
Сверхъестественным. Нереальным.

По крупицам сумела б собрать любовь,
Только б ты оставался навечно:
Светлым лучиком, ангелом, тем, кто вновь
Лечит душу добром бесконечно.

Я б могла сочинить миллион поэм.
Написать о тебе в прозе, в сонете, в песне,
Но я просто обычный печальный поэт.
Опьянённая, покорившаяся болезни.

Я б себя, как оригами, по частям собирала.
Я б любила, да выжгло душу...
"Всё в порядке", - смеюсь, пока сердце рыдало,
Выворачивая шрамы наружу.

И рассвет каждодневно сильней ослепляет,
Оставляя лучами ямы.
Я забыть не смогу, ведь лишь он спасает
И латает за раной рану.

Когда крик застревает комками в горле,
Когда дышишь едва ли слышно.
Я б могла стать огромным, глубоким морем.
Ты по венам теплом лучистым.

Знаешь, руки дрожат, и пишу небрежно,
Не справляясь с обычной ролью.
Знаешь, лучше, расскажу я тебе о вечном.
Инициалы. Постскриптум. С любовью».

© Snezhana Moore

***

Первым, что я почувствовала в его объятиях — было отчаянье. Боль перемены, а ещё сильнее печаль от чёткого понимания, чем наша тогда ещё не начатая история закончиться. Я знала исход наперёд. Знала, что он безжалостно разобьёт мне сердце, раскрошит жизненно-важный орган в мелкую крошку, пыль от которой теперь ежедневно задыхаюсь. Я знала. Настолько чётко понимала, что в тех объятиях расплакалась как дитя. «Не влюбляйся в него», — вопила душа, бомбы изнутри взрывая. Не люби, потому что он не сделает тебя счастливой. Но как же? Во мне бурлил хамам противоречий и в десять раз больше протеста. Как же не сделает счастливой, если уже сделал. Пускай счастье это длилось не долго, пускай чаще больно, нежели теплотой окутывает, но я бы ни на что те полтора года с ним не променяла. Лучшие полтора года в моей жизни.

Не влюбляйся. Он уйдёт и не вернётся. Просто бесследно исчезнет, когда упадёт последний пожелтевший лист Магнолии, растущий около нашего дома, а охрипшие от осенней простуды птицы допоют свою последнюю песню, словно прощание, словно подтверждение, что взгляд провожал его фигуру, идущую к машине, в последний раз. Он уйдёт без оглядки, потому что по-другому не умеет, потому что нам быть вместе никак не суждено, а я не побегу его останавливать. Не стану толковать о глупой ошибке. Я не признаюсь ему в своих чувствах. Не расскажу, настолько он дорог мне. Насколько мне без него невыносимо. Слишком гордая. Слишком уставшая от нашей сценки полюбовной. Утонувшая в нашем общем безумстве. По уши в него влюблённая идиотка.

Не влюбляйся. Игра не стоит свеч. Как жаль, что сначала мы ошибаемся, а потом на ошибках учимся. Как жаль, что для того, чтобы стать сильнее, нужно обжечься тысячи раз, пока усвоенный урок вечным шрамом на сердце не зарубцуется. Но людям свойственно наступать на одни и те же грабли. Не знаю, как остальным, мне так точно. Мне мало одного удара. Потому я возвращалась к нему всегда. Потому не обрывала связи, мосты сдуру не жгла. Я впускала его не только в квартиру поздними вечерами, я впускала его в своё сердце. Ему даже делать для этого особо ничего не приходилось. Одна улыбка — и я у его ног. Раненная птица, разучившая летать, прирученная лаской, исходившей разрядом электрическим от больших ладоней. «Не влюбляйся», — повторяли мне все вокруг. Но я влюблялась. Я тонула в нём каждый день, пока в любви не захлебнулась. Я любила, потому тянулась к нему, как Икар к солнцу. Он сжигал мои крылья почти неосознанно, после каждой ночи, проведённой с ним, я почти что не дышала. И надо бы остановиться, но я не могла. Не могла так просто взять и выбросить его из своей жизни. Он делал меня безвольной перед ним. Даже одно его имя доводило до дрожи.

Ким Сокджин — зависимость. Я — наркоманка, нуждающаяся в нём. Начав с поцелуя, что подобно таблетке обезболивающего за секунду потушил мою внутреннюю истерику. Заполнил пустоту. Заглушил боль, немо выжигающую душу, медленно убивающую, ведь ничего раннее мне не помогало. Кроме его губ. Заканчивая уверенными ласками и долгим соитием на мягкой кровати. Он вернул меня к жизни. Может, потому я так сильно сразу к нему привязалась. Может, по той же причине позволяла всё на свете. Он хотел моё тело, хотел расслабиться, забыться, он нуждался в перезагрузке, а я всего лишь хотела жить. И я жила. Благодаря ему.

Пальцы скользят по экрану телефона. Из динамика льётся такой родной голос, точно, словно мелодия любимой песни. Я скручиваюсь калачиком, продолжая сжимать в руке телефон, где он улыбается, отвечая на вопрос журналистки. Такой идеальный. Безумно красивый. Слишком для одного человека. На нём мой любимый чёрный джемпер, плотно обтягивающий широкую грудь, и тёмно-синие джинсы, что в тандеме с кофтой и белыми кроссовками выглядели очень стильно. Я любила, когда его одевали так просто. Конечно, на нём всё смотрелось идеально. Нет ничего, чтобы ему не шло, но именно в таких более «приземлённых» образах для меня таилась некая магия. Может потому что именно в таком образе я и увидела его впервые. Не знаю. Но он становился более родным, когда одежда не была столь официальной или чересчур вычурной, из разряда ярких концертных костюмов.

«А как насчёт вашего сердца? Оно до сих пор свободно?» — вдруг, задаёт вопрос журналистка, улыбаясь очаровательно, хотя на деле, скорее фальшиво. Явно задавая подобного рода вопрос, она, как и остальные, жаждет заполучить какую-то сенсацию. Успешный айдол, участник известной на весь мир группы, ещё бы она не стремилась прославиться. Хотя это интервью уже большая удача для неё. Я привстаю на одном локте, будто в предвкушении, будто надеюсь услышать из любимых уст заветное. Вопреки сознанию, кричащему, какая же я идиотка, и что перед камерой он никогда ничего подобного не скажет, да и за камерой тоже, тем более мне. Он не любил меня никогда. Да и чего уж таить — никогда бы не смог полюбить, хоть я надеялась, мечтала об этом украдкой, слишком несмело лелеяла хрупкую веру. Это истина, которую пришлось усвоить сразу. Сердце всё равно пропускает удар, мечется по грудной клетке в учащённом ритме. Глупое. Сейчас Джин улыбнётся уголками губ, расправит плечи, машинально равняя спину и, не выдавая раздражение ни одним мускулом на лице, спокойно даст отрицательный ответ. Скажет, что сосредоточен на карьере, скажет, что ни сердце, ни мысли не заняты никем особенным. Скажет, что влюблён только в их фандом, в их арми. Я знаю. Я проходила это уже тысячи раз. Я смотрела это тысячи раз. Слышала тысячи раз. Я, как дура засматривала до дыр каждое выступление, каждое интервью, каждое шоу, каждый клип. Слушала песни на повторе и рыдала ночами в подушку, мечтая уснуть в объятиях Кима вновь.

Вот парень улыбается, будто по заказу, стоило мне об этом подумать, отточено, я бы сказала механично. Глаза его отражают спокойствие. Мало кто знает и видит, какие бури прячутся за пеленой столь мастерски отыгранного спокойствия. На самом деле, люди элементарно не хотят замечать его настоящего. Того Ким Сокджина, который по приходу домой опустошает себя изнутри. Который, возможно, улыбается не так ярко. Который намного серьёзней, нежели перед камерой. Который не шутит стариковские шуточки и не прикрывается титулом всемирного красавчика. Который живёт просто, не так ярко, как на экране. Который, возможно, менее интересный, но не менее потрясающий. Именно таким узнала его я. Именно этот Сокджин спас меня от неминуемой гибели. Выключаю мысли, перенаправляя внимание обратно на видео. Поправив волосы, Джин сцепляет руки в замок, оплетая ими колено. Я облизываю губы, чтоб затем прикусить нижнюю до крови. Ведь произнесённое с некой лёгкостью: «На самом деле, мне никто не нужен сейчас. Я пока не встретил человека, с которым мне было бы хорошо», — убивает меня, а поезд с моими чувствами хоронит меня под ними же заживо. Солёные струйки бегут по щекам. Экран гаснет, и меня уже нет. Пожалуйста, Сокджин, верни моё сердце обратно, верни его, чтобы я смогла полноценно дышать.

Не влюбляйся. Вот о чём моя боль. Не влюбляйся. Ведь он тебе воздушных замков не построит, да и не обещал. Не обещал любить, даже остаться не обещал. Уходил с первыми лучами солнца, пока я притворялась спящей, а сама роняла слёзы, укрывшись с головой одеялом, что всегда хранило в себе запах прошедшей ночи. Как и в первую встречу, так и в последнюю. Между нами не существовало слов. Мы не говорили. Ему, предполагаю, было нечего мне сказать, мне же слишком страшно. Я боялась посмотреть прямо в его карие глаза и понять, что именно этот человек является единственной причиной моего существования, а затем разреветься. Глупо, позорно, не красиво. В такие моменты, я боялась, что он посчитает меня проблемой, тянущей за собой глубоко ко дну. Джин ведь искал в наших встречах разрядку, ему не нужны мои слёзы. Вечерами я думала о том, что должна удалить его номер, заблокировать человека во всех соц.сетях, продать квартиру и уехать. Туда, где не будет его, но... разве такое место существует? Я без него и дня не могу. И минуты. Секунды ничтожной не могу. Душа погибает, и сердце колотиться настолько быстро, что больно рёбрам.

Мы познакомились на съёмках. Помню, на улице был сильный снегопад. Я ввалилась в помещение, как снегурочка. Вся в снегу, в огромной пуховой шапке и светлой курточке, из-под которой виднелись практически голые колени, прикрытые лишь тонким капроном. В тот день я помогала своему другу фотографу, как раз снимающему рябят. Фотоссесия для журнала, название которого я постоянно забываю. Мальчики были невероятно красивыми, каждый со своим шармом, со своей изюминкой. Они мило улыбались, много шутили, дурачились. Часто помогали стаффу, и безумно профессионально выполняли свою работу. Вот, серьёзно, если бы они всемером подались в модели, то затмили бы собой моделей всего мира. Не только красотой. Из них харизма вперемешку с обоянием и невероятной притягательностью прёт со всех щелей. Взгляд то и дело, путешествовал от одного к другому, пока не встретился с испытывающим взглядом самого старшего из них, и так на нём и замер. В тот момент я поняла, что умерла и воскресла одновременно. Странное чувство. Мне не передать его словами. Он смотрел мне в глаза, даже не скрывая своего интереса. Затем медленно скользил им вниз, потом снова вверх, исследовал каждый изгиб, каждый участок, будто касался без рук. И то ли совсем опьянев, то ли наивно веря, что это наша первая и последняя встреча, я смотрел на него так же открыто. Но уже тогда в мозгу отчётливо щёлкало искомое: «Не вздумай влюбляться». Это же фразу говорил мне друг, вручая клочок бумажки с незнакомым номером по окончанию съёмки, как только мы остались наедине.

— Ты же не влюбилась в него, Нун? Ведь так? — мягко обхватив мой локоть, взволнованно поинтересовался парень, когда я уже держала в руках свою верхнюю одежду, собираясь уходить домой. Рука сжалась сильнее, зрачки Хвана забегали по моему лицу, выискивая ответ.

— Как это возможно? Любовь с первого взгляда, что ли? — слетел с губ смешок. Я хотела казаться уверенной, хотела подпитать сказанное нотками сарказма, но в итоге сама же себя выдала. Друг поджал губы, явно не веря мне, сузил глаза, как делал это всегда, когда хотел прочесть в моей мимике нечто большее, чем я ему сказала, и то, что неумело спрятала. Я никогда не была хорошей лгуньей. Я краснела, моргала учащённо, облизывала губы сотни раз, мяла пальцы. В общем, превращалась в сплошной комок нервов. Я ужасно справлялась со шквалом эмоций, потому что актриса из меня тоже ужасная. Настолько, что киноиндустрия, наверняка, вздыхает с облегчением. — Ты насмотрелся своих дорам, вот тебе и мерещиться всякое теперь, — ещё одна попытка соскочить с темы, отшутившись.

— Значит, ты не собираешься ему звонить?

— Нет. Мне это не нужно.

Мне это было не нужно до того момента, пока мы не встретились вновь. Мне это было не нужно. Я не коллекционирую мусор в душе. Ведь влюбиться в него — вариант крайне проигрышный, безнадёжный даже. То же самое, что билет в один конец. Я не звонила, но позвонил он. Он пришёл сам, я его не приглашала, однако и не выгоняла. Когда он вводил себя вместе с поцелуями под кожу — не сопротивлялась, только плавилась. Руки тянули ближе почти неосознанно, и губы без спросу шептали всякий бред, словно в горячке. Неконтролируемо. Это битва, где в финале я всегда буду проигравшей. Ким Сокджин отличный игрок. Ещё одна истина, познанная мной в ещё в первую неделю наших недоотношений. Его губы — оружие. Руки — оружие. Голос — оружие. Глаза, блестящие страстью — оружие. Его объятия — оружие. Касания — смерть. Он использовал меня. Как анастезию. Как таблетку от выжигающей апатии. Спасался от своей неизменной роли всегда быть кем-то. Идеальным айдолом. Вижуалом группы. Добрым и заботливым хёном. Шутом, веселящим народ. Самовлюблённым красавчиком, которым подобным образом на личном примере учил других так же любить себя. Он приходил ко мне за неким утешением. Заглушить внутренний крик усталости в чужих объятиях, вместо дикого вопля мычать стоны в поцелуй. Выключиться из реальности хоть на миг. Я знаю горькую правду. Однако не могу назвать его подонком всё равно. Ведь Джин не скрывал своих мотивов. Он не кормил меня сладкими речами, не льстил, не обманывал, не принуждал к чему-либо. Он давал мне выбор, но я предпочла не делать никаких выборов вообще. Мне казалось, если не позволю ему остаться, не дам то, за чем парень пришёл — не спасу его в ответ, как сделал это он для меня. Сам того не осознавая. А, может, он рассмотрел мою пустоту сразу? Слишком мудрыми были карие глаза, дабы не понять, не почувствовать хоть что. Или же я настолько беспечна по отношению к нему, что до сих пор тешу разум глупыми несбыточными иллюзиями. Однако неоспоримый факт: он нашёл меня. Я не могу знать точно зачем, и почему именно я, когда вокруг так много тех, кто с радостью согласился бы провести с ним хоть миллион ночей. Не в моей власти прочитать его мысли, в полной мере осязать мотивы. Ким Сокджин — загадка. Порой мне кажется, никто на всём свете не знает его до конца.

Игрушки. Игрушки. Игрушки. Я уже говорила, однако Джин, правда, мастер в играх, не только компьютерных. Проблема даже не в том, что он разбил мне сердце, проблема в том, что я хотела этого. Если б мне предложили вернуть время вспять с возможностью исправить ошибки, сделать другой выбор, предотвратить роковую встречу, в конечном итоге я бы всё равно выбрала Ким Сокджина. Я предпочла бы умереть от любви к нему, чем морально выгореть. Знаете, когда пустота жрёт тебя изнутри, это невыносимо. Ведь за собой она не оставляет ничего живого. Съедает тебя заживо, вместо эмоций и чувств, наполняя душу чернотой. Теряется всякий смысл существования. Ощущение подавленности, ощущение ненужности. Потерянность, залитая депрессией. Болезнь под названием «душевное одиночество». Медленное сумасшествие. Джин уничтожил мою боль, заменив пустоту любовью. Пускай ядовитую, словно сотня змей гремучих, но любовь. Пускай безответную, но любовь. Согревающую сердце крупицу, уголёк надежды.

Прошло три месяца после нашего «расставания» или-и... пять? Честно, я сбилась со счёта. Время, будто замерло в одной точке, как и жизнь моя прекратила свой естественный ход. Первый месяц я продолжала его ждать. В новых нарядах, с красивой укладкой, макияжем лёгким, ведь Сокджину всегда нравилось, когда моё лицо было более «чистым», без большого слоя косметики. Я готовила ужин на двоих, я оставляла, принадлежащие ему домашние тапочки у тумбочки в коридоре, как и стопку свежих полотенец в ванной. Я покупала его любимые закуски. Вешала запасные ключи на свободный крючок вешалки для верхней одежды. В квартире всегда Ким незримо присутствовал.

Мне доводилось бороться с подобным состоянием не впервые. Когда Джин так же пропадал на долгие месяцы. Во время туров, например. Он никогда не оповещал о своём отъезде, как и приезде впрочем. Но я всё равно знала, что мужчина вернётся ко мне, так или иначе. И дабы отвлечься, я глотала успокоительное, как ненормальная. Горстями, тоннами, мне казалось. Я запивала таблетки болью, в надежде протолкнуть душащий комок слёз подальше внутрь, поглубже, так, чтобы любовь заживо в клокочущей внутри меня лаве сгорела. Я не знала. Искренне не внимала, что делать со своими чувствами к Джину. С этой безумной агонией, терзающей сердце подобно диким голодным волкам, разрывающим свою жертву безжалостно. Ведь бедное металось, как загнанный в ловушку кролик, сходило с ума откровенно, о помощи молило тихой изморосью, а я не знала, как ему, а главное, чем ему помочь. Потому что сама являлась причиной его сумасшествия. Одной «из». Той, которая добровольно облилась бензином и позволила себя поджечь после. Той, что душу с энтузиазмом в котелок с булькающим кипятком кидала. Той, что продолжала надеяться вопреки повторённому заученным текстом: «Дверь за собой закрою сам». Той, что любить продолжала, впускать человека тоже. Не в кровать, нет, в душу без очередей и заумных паролей. Хотя Сокджину-то душа моя нахрен была не нужна. Только тело. Только секс. Только опустошающие ночи без обязательств, лишающих меня права рассчитывать на что-либо большее. А что ты хотела, Нун? Ты сама ему позволила устроить твой личный горько-сладкий ад прямиком на земле. Виновата только ты, и никто другой.

Не влюбляйся в него. Ведь, какими бы сильными не оказались чувства, он не тот, кто тебе нужен. Жизненно-необходим, может быть. Да. Однако не твой мужчина, с которым рука об руку пока смерть не разлучит вас. И голос его бархатный нежно будет звучать не для тебя. И глаза его бездонно карие искрой заветной загорятся для кого-то другого рано или поздно. Кого-то более ему подходящего. А общее у вас есть, кроме предпочтений в постели, да до идеальности сочетаемой между собой внешности? Если бы меня кто-то об этом спросил, я бы ответила, что мы оба любим аниме. Залезть на диван с ногами, устроившись на большом количестве маленьких подушек поудобней и запасшись вкусностями, спокойно и лениво проводить вечер. Я могу победить его в гонки, а ещё нокаутировать в боксе, махая руками так интенсивно, что обязательно заеду ему локтем в бок. А Джин злиться будет, как обычно возмущаться умильно, а я хохотать с его по-детски надутых щёк. Мы бы точно любили гулять тёплыми вечерами и целоваться под небом звёздным до боли в губах. По выходным мы бы готовили кук су* с мидиями и другие морепродукты, потому что оба до колик в животе их обожаем. А ещё ездить на рыбалку с ночёвкой. Мы бы могли так много всего, но нас нет. Нет никаких «мы». Есть только Ким Сокджин и Сон ДжиНун. Две отдельные ячейки. Слишком разные и слишком похожие одновременно, чтобы просто быть.

От осознания хочется выть. Флешбэки редких, но, тем не менее, безумно желанных встреч атакуют мозг болезненными наплывами, словно мигрень, от которой лекарства ещё не придумали. А, может, я слишком перепила шампанского. От него у меня всегда болит голова. Уставившись в свой бокал, я тру виски и не моргаю даже, силясь будто выискать в пузырчатой жидкости ответы на миллион своих вопросов. Последние пару недель я стала частенько коротать время в баре, находящемуся в паре кварталов от моего дома. Не то, чтобы я к алкоголю пристрастилась, просто дома, наедине с молчаливыми стенами невыносимо уже находиться. Или не находиться вовсе. Меня воспоминания мучают ещё сильнее, мысли не дают нормально вдох сделать. Каждый угол. Каждый чёртов квадратный метр привычного жилища напоминал о нём. Ким Сокджин, как какой-то назойливый вредитель пробрался в мою жизнь и наследил в ней везде, где ему того заблагорассудилось. Я задыхалась в кухне, где мужчина, бывало, варил мне кофе по утрам. Крайне редко случалось это. Такое утро, подобно ожившей мечте несбыточной. Но всё же. Я сходила от тоски с ума в маленькой гостиной, где мы смотрели аниме на том самом диванчике с кучей вредных вкусностей. Я утопала в ванной, норовя то ли водой, то слезами захлебнутся, а лучше стереть себя до последней клеточки, вымыть его из своей кожи. Я умирала в собственной комнате, на широкой кровати, потому что мне всё время казалось, что в ушах звенят собственные стоны, а тело отчётливо чувствует на себе прикосновения больших сухих ладоней.

Не влюбляйся. Как жаль, утверждение сие в прошедшем времени теперь. Ведь влюбилась. Дура. Теперь глушу боль где-попало, задыхаясь во множествах пустот, которые никто не в силах заполнить. Внутри дыра зияющая и острые осколки, между рёбер прочно застрявшие. Он режут, они высекают следы на нежной плоти, они будто сильнее вводят яд его в организм. Где каждая нова доза, очередное напоминание. Не влюбляйся, Нун. Не позволяй любви сломать тебя окончательно. Разве мир до этого уже не достаточно пытался?

Колючий напиток прохладной волной покатился по горлу, когда я одним глотком осушила бокал. Пальцы сжали тонкую ножку. Я так устала страдать. Я любить его устала. Скучать по нему невыносимо больно. Противно в каком-то смысле. Мне противно от себя самой. И страшно... что меня так сильно от него кроет. Люди любят говорить: всё проходит. Время сотрёт, другой человек раны залечит, однако правда состоит в том, что не существует формулы для излечения покалеченных любовью душ. Скотчем сердце не склеить, как бы не пытался, а осадок внутри остаётся с тобой до конца жизни. Зачем? Если бы я знала. В качестве напоминания, наверное. Ким Сокджин не волна. Он — настоящее разрушающее цунами. После него любой другой почему-то кажется не тем. Хотя скорее я слишком утрирую. На фоне неразделённых чувств у меня крыша окончательно едет.

Мотнув головой, я внезапно впёрлась взглядом незнакомое лицо. За мыслями не заметила, как ко мне подсели, возможно, с целью просто составить компанию, а может, «познакомиться» поближе. Выгляжу сейчас не столь элегантно. В коротком синем платье и ядовито-ярким макияжем. Волосы растрёпаны, взгляд давно затянула муть от выпитого алкоголя. Заметив мой взгляд, незнакомец улыбнулся довольно, протянул мне ладонь для рукопожатия и представился.

— Могу я угостить даму чем-нибудь достойным? — хриплый басистый голос. Я зафиксировала на нём взор, принявшись слегка лениво и с чрезмерной незаинтересованностью рассматривать. Острые черты лица, тонкие, но притягательной формы губы, на которых застыла улыбка, глаза светло карие. Почти жёлтые. Совсем для корейца непривычные. Предолагаю, что это могли быть линзы. Немного угловатые плечи и абсолютное отсутствие стиля. Даже то, что он сидел, не мешало определить мне, что он довольно высокий. Метр восемьдесят девять, не меньше. От чего юноша заметно горбился на неудобном для него стуле, склоняясь к моему лицу. Полная противоположность Сокджину. Поймав себя на сравнении, я невесело хмыкнула и отвернулась.

— Извините. Не думаю, что я именно та, кто нужен вам для дружеского распития недорогих спиртных напитков под незамысловатый разговор.

— Вы слишком безжалостны ко мне. Пожалуйста, дайте мне шанс, — решив, видимо, попытать удачу, шатен потянулся к лежащей на барной стойке руке, и ожидаемо потерпел фиаско, потому что я сразу её одёрнула.

Господи, ну чем? Чем я это заслужила? Я выдохнула раздражённо, подняла глаза к потолку, мысленно досчитав до десяти, а затем уже обернулась к продолжающему тянуть улыбку шатену. И чего он улыбается? Бесит это наигранное дружелюбие. Будто я не знаю, чего ему от меня надо. Он ведь не первый, кто подкатывает ко мне здесь.

— Послушайте, давайте не будем портить друг другу вечер. Мой без того откровенно плохой. Я не желаю разделять свою горесть с кем-то ещё. Ни с вами, ни вот с тем парнем, что пялиться на меня во все глазищи уже порядка двух часов, — указала я на милого паренька, сидящего в другом конце зала. — А знаете почему? Меня тошнит от вас всех. Мне хватает и одного мужика в моём сердце. Оно не успело ещё зажить после нашего разрыва. И нет, я не хочу утолять свою тоску по нему другими, потому что это всё равно не поможет. Ничего не помогает, ведь я сама не хочу этого.

Парень только успел разинуть рот во время моей тирады. Я не дала ему и слова вставить, поспешно спрыгнула с высокого барного стула и пошла на выход.

Как же я устала.

В жизни так бывает. Проблемы следуют одна за другой. Одна ошибка, тянет за собой другую. Размеренная жизнь начинает рушиться подобно карточному домику. Резко, быстро, с тихим шелестом. Ты не успеваешь и вдоха сделать, как вокруг тебя уже одни руины. Я была бы не я, коль не решила на кучке обломков станцевать напоследок, тем самым окончательно втаптывая себя вместе с гордостью в вонючую грязь с целью под слоем её задохнуться уже навсегда. Ещё месяца два назад я выиграла билет на фансайн. Два месяца меня терзали сомнения. Разные «за» и «против». Пойти либо оставить всё как есть. Идти туда, только унижаться. Но я пошла. Чем сделала себе только хуже. Ведь в итоге я даже не решилась к Джину подойти.

Металлическая застёжка клацнула звонко. Стоя в уборной, я смотрела на себя в зеркало и едва не рыдала. Всё произошло так быстро. Будто в бреду я входила в здание, занимала очередь. Фотографии скрипели в руках, глянцевая обложка худенького блокнота взмокла от моих ладоней. Топчась нерешительно на месте, я меланхолично разглядывала интерьер вокруг. Занималась чем-угодно, лишь бы не смотреть на сидящих далеко впереди бантанов. Рядом переговаривались такие же счастливые обладательницы билетов, совершенно не сдерживая радости, они предвкушали встречу с кумирами, от чего нетерпеливо подпрыгивали в ожидании, когда же они смогут посмотреть мечте в глаза. Сказать о своей любви, выразить слова благодарности. Получить желанные пару каракуль в блокноте, чтобы потом даже дышать рядом с ними бояться и беречь как зеницу ока. Я же, словно на контрасте с воодушевлённой толпой, была бледнее смерти. Цепочка людей становилась всё меньше с каждой секундой. Время на общение со звёздами было весьма ограничено. И вот через каких-то полчаса передо мной осталась одна девочка, разделяющая трясущуюся меня от встречи с первым мембером. Слава Богу, первым был Намджун.. А вот Сокджин был самым последним. Отчего волнение накатывало на меня снежной лавиной.

Я вымученно улыбалась парням, хвалила их внешний вид, музыку, благодарила за тепло, которые они нам всем дарят. Слова искренние, однако настолько выжатые из меня, будто насильно, что каждый из них посчитал за должное спросить в порядке ли я. Я в порядке, не считая громкого сердцебиения, что почти болезненными ударами врезалось в грудную клетку. Я в порядке. Только голова кружиться да мир вокруг плывёт. Я в порядке. Просто чувства, прежде формалином затопленные, вдруг глубоко вдохнули при виде причины столь долгой лихорадки, и принялись разгонять перемешанную с абсентом кровь по организму. Я в порядке. Более чем. Плевать, что к горлу комок тошноты подкатывает, а от волнения меня, то в жар, то в холод бросает, и я дрожу брошенным котёнком, пугаясь долгожданной встречи. Изредка меня ведёт в сторону. Кажется, вот-вот в обморок свалюсь. Приходилось впускать кислород в лёгкие с маленькими вдохами, по чуть-чуть, дабы адреналин не перенасытит и не задохнуться.

Один.

— Не переживай ты так. Мы ведь не кусаемся, — улыбается мне лучезарно Намджун, затем дёргая меня за руку, поглаживает тыльную сторону ладони большим пальцем. На проявленную заботу у меня выходит лишь кивнуть отрешённо да кончиками губ улыбнуться ответно.

Два.

— Как тебя зовут? — слишком неожиданно спрашивает Юнги, что я подпрыгиваю, вздрагивая пугливо.

— Нун, — отвечаю чуть запоздало и, смотря ему без стеснения в глаза, глупо хлопаю ресницами.

— Как снег? — смеётся он.

— Как снег.

Три.

— Держи, нуна, свой автограф. Впредь, будь аккуратной, — намекая на моё недавнее недопадение, когда к нему подходила и споткнулась, дал наставление Чонгук.

— Буду. Спасибо.

Четыре.

Сердце колотится, как ненормальное, услышав родной, такой дорогой ему голос. Совсем рядышком всего в паре метров. С минуту я гляжу на Джина завороженно, забывая о Хосоке передо мной.

— Джин-хён твой биас? — участливо интересуется он, оставляя размашистую подпись на обратной стороне фотографии с ним.

— А? — не сразу понимаю я суть вопроса. Моргаю заторможено, а после киваю отрицательно. — Нет, Чимин, — вру беззастенчиво. Себе в первую очередь. Парень ничего не отвечает мне на данную фразу, лишь желает удачи.

Пять.

Тэхён улыбается мне очень широко. Он безумно милый с этими тигриными ушками, которые подарили ему фанаты. Заметив, что одна из заколок вот-вот упадёт, я, не выдержав, тянусь к светлым волосам айдола, поправляя аксессуар.

— Вот. Так лучше, — кто-то прожигает во мне дырку злобным взглядом в этот момент, но я в сторону недовольной подобными моими действиями фанатки даже не смотрю, вместо этого улыбаюсь Тэхёну.

— Спасибо. Ты милашка, — будто в ответном жесте, блондин треплет меня по волосам, прежде чем я ухожу.

Шесть.

— Привет, — кивает мне Чимин, стреляя в меня по лисьи хитрыми, блестящими игривостью глазками.

— Привет, — меня в дрожь бросает, ведь слева от него сидит Джин, мило переговариваясь с симпатичной арми. Шутит, смеётся, даже флиртует. Душа корёжиться, будто её бросили на раскалённую сковородку. Не смотрю в его сторону, гипнотизирую руку Чимина, выводящую пожелания в моём блокноте буква за буквой.

Семь.

Следующий он. Ким Сокджин. Тот, ради кого я в первую очередь пришла сюда. До сих пор не знаю, чего я хотела. Что стремилась получить от этой встречи. Сейчас же я застыла на месте истуканом, не в силах сделать полшага вперёд. Щёлк, и я уже не в реальном мире. Купол чувств накрыл, перекрывая кислород, блокируя лишние звуки. Нужно только руку протянуть и я смогу его коснуться. Коснуться и убедиться, что парень не мой очередной мираж или галлюцинация, или картинка в телефоне. Он настоящий. Материально осязаемый. Родной и одновременно такой далёкой. Это не мой Сокджин. Не мой. Он никогда не был и не будет моим. Глаза скользят по знакомым изгибам да формам. Ловят улыбку тёплую, не мне адресованную. Впитывают образ, словно губка. Пухлые губы, омуты карие, самые любимые. В них всегда хотелось затеряться, потеряться, остаться навсегда. Затем щёки, которые так приятно гладить, вкушать через прикосновения кожу бархатную. Путешествовать ладонью вверх, в густую копну волос пальцы впутывая, чтобы после притянуть к себе за затылок ближе и поцеловать...

Над ухом слышится возмущённое пыхтение. Слишком замечталась. Позади уже толпились парочку арми. Меня толкают вперёд, а я мотаю головой, дыбы затем, обронив едва слышное «извините», унестись прочь. Подальше от этого места. Подальше от возмущённых, удивлённых моим странным поведением фанаток. От Него подальше. На другой конец земли желательно или вовсе в другое измерение.

Ледяная вода приводит в чувства. Ладони зачерпывают горсть за горстью, пока капли под ворот кашемирового платья не заползают, а ткань начинает неприятно к коже липнуть. Это был самый идиотский поступок из всех моих идиотских поступков. Не стоило приходить. Не стоило бередить всё ещё открытую рану, наперекрест нанося новую. Прямо по живому. Я простояла там, в уборной, упираясь в раковину, долгие, бесконечные полчаса, высматривая в своём поплывшем отражении себя. Это была уже не я. Мне совершенно не знакома эта особа с пустым выражением лица. Мне не знакома эта «мёртвая» Нун с оскалом набок перекошенным. Нун, у которой во взгляде сплошная чернота вместо привычных искристых снежинок. Лишь, по приходу домой, скинув с себя всё до последнего лоскутка ткани, стоя под тугими горячими струями, я в полной мере осознала, что натворила. Насколько усугубила своё состояние. Вода стекала по телу, громко, звучно о ванну разбиваясь, а внутри разбивались прежде уцелевшие частички изнеможённого сердца.

Почему я не научилась забывать? Я так много умею, но так и усвоила, как правильно и эффективно избавляться от токсичных чувств в сердце. Я б могла написать о нём миллион стихов и превратить его тревоги в свою боль. Я б могла рассыпаться на атомы, на мили-мили бесконечных частиц и пасть водопадом, магмой раскалённой, кошкой послушной игривой возле него, лишь бы он согрел меня в своих объятиях. Я б могла написать о нём портрет и целую картину. Передать в ней каждую чёрточку, родинку, каждый изгиб душевный. Мазками создать личность, целую историю, увековечить его такого невероятного. Я б могла сочинить о нём детектив, роман, повесть вечную. Излить буквами на бумагу историю. Я б могла быть щитом и огнём, и уютным домиком, в котором прячутся от зимнего холода. Я могла, но не смог бы он.

Потому что я ему о своей любви не говорила. Клянусь себе самой, что не расскажу никогда. Гордости моей без того осталась несчастная крупица. Знаю, он сам видел, ощущал кожей спектр испытуемых к нему чувств, но слеп рядом со мной осознанно. Просто не желал грузить голову лишним, просто не хотел начинать диалог, что привёл бы нас только к одному. Тогда бы мы расстались намного болезненней. Наверное. Скорее всего, разрыв наш вообще трудный лишь для меня исключительно. Я забываю забыть. А Джин забывает меня запомнить...

Я только выбралась из душа, как по квартире раздался дверной звонок. Накинув шелковый халат на голое тело, я поплелась к выходу, шаркая тапками по паркету. Даже не представляю, кто это может быть. Может, Хван. Однако он никогда не приходил в такое позднее время, да и без предупреждения никогда не наведывался. Друг предпочитал звонить либо вытаскивать меня на прогулку. Крайне редко мы торчали в квартире за просмотром фильмов. Ему вообще не нравился домашний отдых, он вёл активный образ жизни, любил походы, прогулки по красивым местам, где можно бы было наделать кучу снимков. Я поправила волосы прежде, чем потянуться к защёлке. В мозг вклинилась мысль, что раньше часто столь поздно ко мне приходил Сокджин, но я тут же отмела от себя догадку. Ведь... это не мог быть Ким ни в коем случае. Это было бы ужасно увидеть сейчас его на пороге своего дома. Увидеть и снова утонуть. Дверь распахнулась, и только взгляд выхватил знакомые черты, коленки тут же подкосились. Не знаю, каким чудом я устояла на ногах.

— Привет, — поздоровался тихо мужчина, делая ко мне полшага на встречу.

— Привет, — промямлила я растерянно и выдохнула громко, забыв при этом вдохнуть. Джин усмехнулся, потянув левый уголок в сторону. Осмотрел меня с ног до головы взглядом, от кого я завсегда покрывалась мурашками. Тех часов, что я провела в душе, казалось, и не было вовсе. Мне стало невыносимо жарко, душно. Кажется, даже, если вылить на меня ушат ледяной воды, она не поможет остудить ни вспыхнувшее жаром тело, ни мысли. В поисках хоть какой-то защити от неприкрытого внимания, запахиваю халат под самое горло, а полы отчаянно тяну вниз. Подобный манёвр никак не спасает. Ткань продолжает прикрывать ноги до средины бедра, обнажая достаточно пространства для разглядывания.

— Впустишь?

«Нет!» — завопил голос внутри, когда на деле я раскрываю перед ним дверь шире и в сторону чуть отхожу, тем самым давая ему пройти в квартиру. Он явно не испытывает неловкости ни на грамм. В то время, как на мне можно смело блины печь. Джин проходит внутрь, по-хозяйски скидывая верхнюю одежду, вешает её на свободный крюк. Вместо брендовых туфель ноги скоро греют пушистые тапочки, которые я так и не решилась убрать или же выбросить. Что следовало бы сделать. Молча идёт дальше, в гостиную, но после, замерев на месте и чуть поразмыслив, резко сворачивает на кухню. Я плетусь за ним следом слишком обескураженная его приходом, чтобы суметь выдавить из себя хоть слово возмущения. На кухне Ким усаживается за стол. На автомате я включаю электрочайник, достаю с тумбочки две чашки и пакетированный чай. Шипение чайника разрушило тишину между нами, она листьями зеркальными на кафель посыпалась, а от звона на минуту заложило уши. Воображение сегодня рисовало слишком реальные картины, слишком материальные образы.

Мы молчали, когда я поставила на стол две дымящиеся чашки и тихо села напротив. Молчали, когда часы громко, оглушительно тикали. Молчали по истечению десяти, пятнадцати и двадцати минут. Молчали, когда чай уже полностью остыл, а никто к нему не притронулся даже кончиком пальца. Мы молчали до тех пор, пока во мне не лопнула последняя до предела натянутая струна терпения.

— Зачем ты пришёл? — слегка грубовато, недовольно. Сокджин оборачивается в мою сторону, зрачки его бегают туда-сюда обеспокоенно, не зная, какую точку опоры выбрать. «У него снова что-то случилось», — как обычно, начинаю волноваться за него я, но быстро тушу волнение злостью. Ты должна подумать о себе, Нун, в первую очередь. Хватить печься о его самочувствии, восстанавливать чужое душевное равновесии, не получая от человека хотя бы капельки того же отношения в ответ.

— А зачем ты приходила сегодня к нам на фансайн? — атакует он меня встречным вопросом, что я сдуваюсь сразу. Значит?.. Я начинаю дышать учащённо, вцепляясь в халат, сминаю шелковую ткань в кулаки. Он видел меня? Это нокаут. Глупо было надеяться, что он меня не заметил, после того, как я торчала в шаге от него добрые минуты полторы, тем самым собрав за собой очередь из жаждущих с ним встречи арми. Глупо и наивно. — Я заметил тебя сразу, — снова обескураживает меня Ким, добавляя сухое с язвительными нотками: — Почему не подошла ко мне? Раз уж пришла.

— Я... Ты... Я просто, — все адекватные объяснения разбегались от меня, кто куда. Голова вмиг опустела. — Просто передумала, — выдала в итоге нелепое, тут же зажмурившись крепко, до белых пятен, затанцевавшись под веками.

Соседний стул со скрипом отодвинулся. Джин поднялся с места и, обойдя круглый стол, уселся прямиком на него, свесив одну ногу на пол, а руку вжал в спинку моего стула, таким образов поймав меня в ловушку. Сердце запрыгало в груди бешеным мячиком. На секунду мне почудилось, оно сиюминутно проломит рёбра, наружу вырвется, тут же погибая. Мужское дыхание обожгло щёку, затем линию подбородка, дальше шею леденящим потоком лихорадочных мурашек. Свободной рукой Джин потянулся к моему лицу, мягко подцепляя подбородок и медленно поднимая на себя. Наши взгляды пересеклись. Его чересчур загадочный, непонятный для меня. И мой — до ужаса напуганный. Проведя дорожку от подбородка по щеке до виска, Ким заправил влажные волосы мне за ухо и обратно к щеке вернулся, устраивая там ладонь. Большой палец скользнул в уголок рта, надавливая слегка, дабы приоткрыть губы.

— Не ври мне, Нун, — такое тихое, смешанное с игривыми нотками. Я не должна поддаваться ни в коем случае, но тело плавится само под нежными прикосновениями, делая из меня для скульптора идеальную пластичную глину. — Ты подошла ко всем, а когда очередь дошла до меня просто струсила. Я же прав? Я знаю, что прав.

— Очень самодовольно с твоей стороны, — дёргаюсь вбок, приподнимаясь со стула, с намереньем от прикосновений освободиться, да воздуха свежего глотнуть, но Джин возвращает меня на место одним слитым движением. Склоняется ещё ниже, почти дышит в распахнутые в немом возмущении губы. — Ты пьян, что ли? Отпусти меня!

Цокнув, брюнет мотает головой отрицательно. Резко мужские руки ныряют вниз и, подхватив меня под подмышки, он делает крутой разворот и, как безвольную куклу, сажает на стол. Ноги повисли над землёй, халат задрался неприлично высоко, отчего я поспешила залиться розовым румянцем. Хотя можно подумать, чего брюнет там не видел. Парень удобно вклинился между моих раздвинутых ног, выискав момент, пока я продолжала пребывать в состоянии шока, сгрёб в охапку, придвинув к твёрдому торсу поближе. Ладони его сжимали талию, будто фиксировали меня в данной позе, не позволяли совершать лишних движений. Очень удобно для него. В любое мгновение он мог запросто усадить меня обратно, коль, вдруг, я предприму попытку побега.

— Я не пьян и не сошёл с ума. Хотя второе ещё под вопросом.

— Зачем ты пришёл?

— Разве это важно? — склонил он голову, мило улыбаясь. Пояс на единственном элементе одежды, находящейся на моём теле, скользнув по голени, с тихим хлопком упал на пол.

— Зачем. Ты. Пришёл, Сокджин? — гну свою линию до конца. Сжимаю челюсти, дабы стон удержать, когда сухие ладони проходятся от колена до ягодиц, замирая у края кружевных трусиков. Лишь мычу сдавленно, потому что в следующую секунду одна накрывает ноющий пах.

— Всё, как обычно. Странный вопрос. Захотел тебя увидеть и пришёл, — наконец, объясняет причину прихода он. Я прищуриваюсь. Не верю ни единому слову.

Я должна выгнать его, а не позволять все эти вещи. Должна ненавидеть хоть немножечко, а не отчаянно хотеть почувствовать его как можно ближе. Тело к телу. Кожа к коже. Я уже сплошной оголённый нерв. Я сгорю, если получу что-то большее, и если не получу, тоже сгорю. Пульс наплывами долбит виски, по лбу ползёт капля холодного пота. Наверное, происходящее то, о чём я грезила последние месяцы. Его руки на моей талии, прикосновения практически везде, поцелуи сладкие, желанные. Пухлые губы знают слабые места и специально те ищут, разжигая пожар внутри сильнее. Живот тянет сладкой судорогой предательски. Хочется свести ноги, дабы сдержать возбуждение, чем я тут же спешу «согрешить». Фиаско. Ким обхватив мои колени, разводит ноги ещё шире.

— Мы расстались, — напоминаю ему я. Чуть шершавый язык рисует мокрую дорожку на шее. В удовольствии я закатываю глаза неосознанно. Губу прикусываю, чувствуя, как зубы Кима прикусывают кожу между шеей и плечом. Зараза. Знает все мои эрогенные зоны и умело добытыми знаниями пользуется.

Я не успеваю опомниться, как и когда притягиваю Джина ближе, зарываясь пятернёй в чёрные, безумно гладкие волосы. Кажется, перед приходом, он принял душ. От него ещё пахнет ягодным шампунем, гелем для душа и едва уловимыми нотками парфюма. Я жадно вдыхаю в себя потрясающий аромат, плавящих клеточки изнутри, отключающий мозг окончательно. Мужские руки везде. Сокджину всегда нравилось трогать меня, мять, словно пластилин податливый, кайфовать оттого, какая я перед ним беззащитная, беспомощно стонущая, буквально умоляющая дать ей большего, нежели прикосновения с поцелуями. Ему нравилось оставлять следы на теле, некие метки, как значки на карте. Нравилось целоваться долго и тягуче, запуская язык глубоко в рот.

Охаю, когда Джин накрывает ладонью одну грудь, тёмную набухшую горошину между пальцев зажимает, а затем подаётся вперёд и целует, сразу врываясь со всей страстью. Меня накрывает. Внизу всё ноет и пульсирует ощутимо. В животе узел завязался поплотнее. Радовало лишь то, что не одна я лавировала между реальностью и забвением. В пах впиралась внушительная выпуклость. Сокджин тёрся об меня своей эрекцией, после целовал глубже. Уверенна, ему продолжать прелюдию уже болезненно невыносимо. Но мужчина упрямо не разрывает поцелуй, будто хочет увидеть воображаемый белый флаг в моих действиях. Ждёт, когда я окончательно сдамся. Я уже давно сдалась. Лишь мысль взять и закончить сие безумство мигает на периферии сознания, однако та настолько тусклая, никчёмная, что я едва слышу её зов.

Губы саднят от долгого поцелуя ощутимо, но призывно льнут, покоряясь чужим, ныряют в жар, исходящий от Джина. Распахиваются навстречу, выпуская язык вольничать в чужом рту, да с другим сплетаться в страстном, мокром танце. Пальцы покидают волосы, принимаются за пуговицы на Кимовой рубашке, вытаскивая те с петель одна за другой. Наконец, спустя минуту кропотливой работы, я имею возможность ощутить его кожу, огладить широкую грудь ладошками, обрисовать каждый кубик лёгкими движениями, подушечками пальцев начертить какие-то узоры замысловатые внизу напряжённого живота. Дальше двигаюсь к брюкам, хватаясь за пряжку ремня, отчего Ким рычит мне губы несдержанно, а вибрация от его негромкого рыка мурашками отдаёт мне в кончики пальцев.

— Мы не встречались, чтобы расставаться, — оторвавшись, дабы мы оба могли вдохнуть спасительного воздуха, проговорил Ким.

Эти слова ножом без того в раненное сердце. В горле встаёт комок, но я не успеваю, как следует об этот подумать. Не успеваю ничего сказать. Сокджин окончательно снимает мой халат, тянет трусики вниз по ногам, кидая их на холодный кафель рядом с только что улетевшим туда халатом. Пряжка ремня звякает, затем слышится хруст упаковки презерватива. Секунда, и он заполнит снова меня до краёв. Будет вбиваться ритмичными движениями, то отступая, то двигаясь в сумасшедшем ритме, будто в последний раз. Рука проберётся между нашими телами, и пальцы бережно, круговыми движениями надавят на комочек нервов, доводя меня до исступления. В экстазе я имя своё забуду, но не его. Его имя я буду стонать, шептать, словно в бреду, ведь Джину так нравится, когда я повторяю его без устану сквозь, рвущиеся из горла стоны. Я вновь утону в нём. Растворюсь до последней крупицы. Но я не хочу. Больше, нет. Потому что тогда точно не соберу себя обратно даже наполовину.

— Нет, — вскрикиваю между жаркими поцелуями на внутренней стороне бёдер.

— Ты такая красивая, Нун. Такая уже готовая для меня. Я так сильно тебя хочу, — он, будто меня и не услышал вовсе.

— Нет, Джин. Нет. Прекрати. Я не хочу, — мои слова, кажется, не долетают до сознания брюнета. Однако ещё через пару умоляющих просьб, парень всё же отстраняется, глядя на меня из-под упавшей на глаза чёлки затуманенным взором. — Я не хочу так больше. Не могу, — первая слезинка бежит по щеке и это окончательно приводит Джина в чувства.

Он смотрит на меня уже осознанно, напугано немного, виновато. Не стоило его впускать. Почему я вообще не посмотрела в глазок, сразу кинулась дверь открывать. Страх, что за дверью мог бы стоять и кто-то нехороший, запоздало пополз по спине вдоль позвонка. Я передёрнула плечами, поёжилась. Холод неприветливо лизнул разгорячённую кожу. Я начала заметно дрожать, пока Сокджин, наклонившись, не накинул на меня халат, но отнюдь не халат согрел меня, а кимовские объятия, обрушившиеся на меня слишком неожиданно.

— Прости, — Джин шепчет мне извинение в самое ухо, носом зарывается в волосы. — Прости, — вторит опять надрывно и виновато.

По щекам бежит всё больше солёных струек. Я шмыгаю носом раз за разом, просто рыдаю в объятиях Сокджина. То, чего я так боялась раньше: расплакаться перед ним — сейчас принесло мне облегчение. Думаю, мы должны были расстаться именно так. Тогда, быть может, душу бы так не корёжило все эти месяцы. Когда без Джина я умирала, словно от ломки.

— Я хочу, — в горле пересыхает, слова едва удаётся протолкнуть наружу. — Я хочу, чтобы ты ушёл... навсегда. Не приходи ко мне больше... пожалуйста.

— Хорошо, — хрипит мужчина сиплое согласие.

Джин отстраняется от меня, медленно разжимает руки, убирая те с плеч. Он застёгивает свою рубашку, затягивает ремень потуже. После, когда приводит себя более менее в порядок, целует в губы коротко. Теперь я знаю, что на прощание. Тянется ко лбу, запечатывая невесомый поцелуй и там. А затем уходит, захлопывая за собой дверь. В этот раз точно навсегда. Я не побегу его останавливать, потому что во мне ещё осталась гордость, во мне достаточно уважения к себе, чтобы не сорваться за ним следом, чтобы не позволить снова растоптать любовью душу, ввести губительный яд в кровь.

...Не влюбляйся. Не позволяй любви пускать в тебя корни, если любовь безответная. Чушь, конечно же. Мы ведь не во власти влюбляться в тех, в кого хочется или в кого выгодно. Мы не всегда испытываем чувства к тем, кто испытывает их к нам. Человек способен просто любить. А вот кого любить, он выбрать, увы, не вправе. Любовь, ведь как вспышка. Как эмоция. Не успеваешь моргнуть, как тебя уже несёт в неизведанной направлении, за человеком в лодке которого, возможно, места для тебя то и нет. Просто не влюбляйся. Так легко сказать, а, на деле, выполнить невозможно.

Я не разлюбила Сокджина в один миг. Не забыла ни спустя неделю, ни спустя полгода. Но я его отпустила. Мне стало легче, когда я точно знала, что в наших отношениях, какими бы они не были, поставлена не то что точка, а жирный восклицательный знак. Я продолжала наблюдать за ним через экран телефона и других гаджетов, потому что любила, но больше не срывалась к нему, потому что не была уже в него влюблена.

«...Напоследок, я бы хотела сказать тебе что-то хорошее. Знай, ты не плохой человек, Сокджин. Мне ни в коем случае не хочется, чтобы ты винил себя в чём-то. Ведь виноваты мы оба. Никак иначе. Я благодарна тебе за меня и благодарна тебе за нелюбовь.

Всё ещё твоя. С любовью, Сон ДжиНун»

*Куксу (кор. 국수) — разновидность корейской лапши, а так же суп из неё (прим. автор)

Нун — в переводе с корейского означает снег