Почему она смотрит так потерянно? Неужели насколько сильно отчаялась, что выхода другого не видит? Почему глаза её, которые раньше так ярко сверкали, сейчас наполнены неподдельным ужасом? Неужели, я пугаю её? Пальцы рук дрожат, да и она сама содрогается спазматически, время от времени ведя плечом в сторону, будто пытается смахнуть невидимые прикосновения. Собираюсь сделать к ней шаг, но она мигом назад отпрыгивает, стоит мне лишь шевельнуться, что вынуждает застыть камнем на месте, безвольно вытянув вдоль тела руки. Однако, шмыгнув носом, я прячу их в карманы кожаной курточки спустя пару секунд. Сентябрь в этом году выдался слишком холодным. Зябкий, мокрый, дождливый — он нагонял тоску, словно подстрекал депрессию быстрее овладеть разумом. Промозглый воздух так и норовил забраться под тёплую ткань свитера с широкой, массивной горловиной с целью на просторах кожи похозяйничать да усыпать её мелкими пупырышками, но одежда согревала меня хорошо. Настолько, что привычного мандража от холода я практически не чувствовал. Разве что покрасневший нос целиком ощущал осенние ледяные «поцелуи».

Порывистый ветер, казалось, холодит сразу душу. Его завывания эхом по крыше разносятся, отдавая противным гудением в ушах, и песня эта травит мозг. Травит потому что, словно, толкая в спину, нашёптывает сдаться. Но я не могу сдаться. Никогда. Ни за что. Не в этой жизни точно. И ей этой «роскоши» не видать. Я не позволю тебе погибнуть, моя сладкая Ара. Не готов ещё дать шанс мирно уйти. Нет-нет. Не уходи от меня, Со Ара. Ведь без тебя я загнусь и погибну. Без тебя сердце перестанет тотчас биться, а душа заледенеет без твоей любви. Я — никто без тебя. Мин Юнги без Со Ары просто бесполезная ни чем ненаполненная оболочка.

— Я хочу уйти, — её слова режут, словно реквием. Безжалостно и беспощадно. Хоть голос нежный срывается, а слёзы, не переставая течь из глаз, раздражают кожу пухленьких щёчек, которые раньше с нескрываемым упоением целовал по утрам. Она говорит молящее, но равнодушно, несмотря на то, что готов перед ней на колени упасть лишь бы не уходила. Лишь бы рядом осталось ещё на одну вечность. Она просит надрывно, искренне требуемого желая. Но я не могу её отпустить. Без неё я даже вдоха сделать не сумею.

— Не можешь остаться? — горблюсь и ткань куртки внутри карманов сжимаю, поднимая на Ару наполненные влагой глаза, встречаясь с таким же стеклянным взглядом. Родная, мы не должны плакать из-за расставания. Ведь это не наша история. Чужая. Кто угодно, но только не мы.

— Не могу, Юнги, — прикрывает веки, делая глубокий вдох. Знаю, что ей сложно. Но ведь уходит она, а не я. Именно Ара бросает меня. Тогда для чего строит из себя бедную жертву? Тут же даю себе мысленно оплеуху. Не смей, Юнги. Не смей обвинять её. — Я устала.

Хмыкаю не насмешливо, скорее истерически. Устала... Устала от чего? От меня? От нас? Любить устала? От чего, Со Ара? Что тебя так сильно гложет? Что не так в наших отношениях? Мне о многом хочется спросить её, но вместо этого я молчу будто прокажённый собственными убеждениями. Большая глупость снова вторить ей о бредовости нашего расставания. Полгода, Ара... мы расстаёмся с тобой уже полгода. А ведь не так давно обещали, что наше «навсегда» обретёт бесконечность. Знаешь же, что прежде не позволял себе до беспамятства влюбляться. Музыка являлась моей страстью, неизменной мелодией, которой удавалось затронуть душу, но однажды в моей жизни появилась ты, и вместе с твоим приходом мир воспылал яркими красками. Казалось, я и не жил до этого по настоящему, а только пытался. Музыка блекла на фоне Ары. Ведь если музыка была моей эйфорией, то Ара стала единственным смыслом.

Я как сейчас помню нашу первую встречу. Диск солнца почти спрятался за горизонт, а его оранжевые лучи, словно кисточки с разной краской, окрасили небо в калейдоскоп из цветов. Город внизу шумел тише, нежели днём. Тёплый летний ветер легко подхватывал лежащие на земле листики, кружа те в нежном танце вальса. Не знаю, так ли было на самом деле, но, тем не менее, тот вечер представляется мне именно таким. Сказочно-волшебным. Ласковым, уютным. Самым значимым в моей жизни. Поднимаясь в тот день на крышу в полном раздае после очередной дерьмовой попытки исполнить мечту, я даже не думал, что размеренно-скучные события крутануться на сто восемьдесят градусов, вывернувшись одним из счастливейших мгновений, которые удавалось мне пережить. Ты стала тем моим счастливым мгновением, Со Ара. То, как поджимались твои губки, а шаловливый язычок мелькал между них раз за разом, когда особенно сильно сосредотачивалась, всецело уходя в процесс съёмки, заставило сердце замедлить ход и тут же его ускорить, переменив обычный ритм на сумасшедший. Закат отпечатывался в твоих наполненных детским восторгом глазах, оранжевые блики мягко касались медовой кожи, оставляя на ней причудливые тени, а шелковый шарф постоянно норовил улететь вслед за порывами ветра, что тебе доводилось постоянно поправлять аксессуар рукой. С уст срывались восхищённые вздохи. Затвор фотоаппарата периодически щёлкал.

Щёлк.

Фотография выезжает, девушка ловит её на ходу и трясёт рукой интенсивно, желая, чтобы изображение быстрее проявилось.

Щёлк.

Ещё одна с тем же набором действий.

Щёлк.

Я смеюсь в кулак тихонечко, стараясь не испугать фотографа своим внезапным смехом, и к телефону, лежащему в заднем кармане джинсов, тянусь, попутно делая фото забавной незнакомки. Первое, что воистину развеселило меня за последнюю неделю. Поведение совершенно на меня не похожее, но у меня никак не получалось оторвать взор от таинственной девушки, что одной лишь улыбкой сумела растопить ледяные брылы в утратившем надежду сердце.

Щёлк.

Лишь в моменты этих щелчков позволяю себе моргать, ведь боюсь, что закрой я глаза, девушка передо мной развеется подобно миражу. Никогда не любил сны. Потому что по пробуждению они в обычном порядке несли за собой кучу необоснованного уныния и пустоты. Разъедающей кислоты, капающей на свежие раны, оставленные несбыточными мечтаниями. Ночи без сновидений входят в список самых прекрасных. Потому что разум слишком устаёт фантазировать во сне.

Щёлк. Щёлк. Щёлк.

Я не успеваю понять, когда и как вместо заката, изюминкой съёмки становлюсь я сам. Девушка делает несколько фотографий подряд, а после улыбается ярко, отодвигая фотоаппарат от лица. Пока я подвисаю окончательно, полностью источаемой от неё аурой поглощённый. Её большими карамельными озёрцами в упор на меня смотрящими, улыбкой искрящейся и неглубокими полосками ямочек возле пухлых губ. Незнакомка поправляет сползшую лямку рюкзака, а заметив мой неподдельный интерес к своей персоне, чуть курносый носик задирает и смеётся.

— И долго вы собирались за мной следить, господин папарацци? — её мелодичный голос рекою льётся. Она чуть подпрыгивает, волосы ловким движением с плеч откидывая, и вновь заливисто хохочет.

— Не знаю, — собравшись, пожимаю я плечами. — Может, — палец стучит по губам, и глаза рыскают вокруг в поисках подходящего ответа, — одну малюсенькую вечность? — я останавливаю взор на изогнутых в улыбке рубиновых губах. — Пока прекрасная леди знаменитость не обратила бы на меня внимание.

— Так вы настойчивый, господин папарацци? — тёмные брови летят вверх, складываясь в умилительный домик. — Ну что ж, — она вздыхает с наигранной снисходительностью, прячет полароид вместе с наделанными снимками в рюкзак и голову вбок склоняет. — Тогда быть может, угостите меня кофе, а я уж так и быть подумаю над тем подарить вам вечность или нет...

Вечность. Ты клялась любить меня вечность. В нашу первую звёздную ночь, выгибаясь дугой подо мной и имя моё вместе со стонами выдыхая. Я ловил твои обещания, губами слова из твоих губ собирал. Я клялся в ответ, потому ты была единственной, Ара, кто достоин мои клятвы услышать. Кроме мечты я не клялся ни кому, преподнося верность на блюдечке, не обещал, не привязывался, не любил настолько неистово. А сейчас ты стоишь у самого края излюбленной нами крыши, где запечатано так много общих воспоминаний, стоишь побледневшая, зареванная, напуганная. Просишь меня уйти, кажется, в тысячный раз. Чувство, что за полгода другое говорить разучилась. Мозг ненужное высек и выбросил, оставив всего-то пару несчастных тупых фраз, которые ты теперь завсегда любишь повторять заученным текстом, словно стишок в младших классах.

Сжимаю-разжимаю кулаки и делаю к ней решительный шаг. Плевать я хотел на её всхлипы громкие, на то, как забилась клубочком в самый угол, оседая на сырой после дождя бетон, как закрыла голову руками и пискнула пронзительно, стоило моей ладони опуститься на содрогающееся от дикого плача плечо. Опустившись рядом на корточки, зарываюсь свободной ладонью в мягкие локоны цвета молочного шоколада, потихоньку в ощущениях растворяясь. Она плачет уже навзрыд. Порываюсь её обнять, обогреть заботой, любовью, что бессмертным гимном в груди к Аре воспевает, но не могу. Не получается. Невидимые цепи будто сковали движения.

— Я люблю тебя, Ара, — кажется, ничто не сможет пробить выстроенную против меня броню. Ара замуровалась за своими двухметровыми стенами и не пускает. Расшатывая конструкцию, выбивая из стены по кирпичику, я за полгода перепробовал все возможные и невозможные методы. — Помнишь, мы обещали друг другу вечность? Моя ещё не прошла... — замолкаю на полуслове. Полость рта, будто высушили, лишив последней капельки спасительной влаги. — Не ври, что твоя закончилась так быстро.

На поставленные вопросы ожидаемо молчит. Чем убивает меня постепенно, чем ранит ещё глубже, нанося глупому сердцу увечье за увечьем. Думается мне, оно уже бьётся чисто из уважения, поддерживает хозяина из последних накопленных сил. Вдох. Выдох. Вдох. Выдох. Ветер срывается сильнее. Я поднимаю к верху голову, наблюдая, как в небе клубятся грозные дождевые тучи. Где-то вдалеке громыхает гром. Осень, точно погоду под наше затянувшееся расставание подбирала.

— Ответь мне, пожалуйста, — хриплю на грани срыва, но слышу очередные всхлипы. — Посмотри мне в глаза и скажи, что больше не любишь. Если скажешь это искренне, глядя исключительно на меня, не отводя ни на секунду взгляд, я выполню твою просьбу и уйду, — сглатываю, руку на плечи Ары крепче сжимая. — Уйду навсегда.

— Ты же знаешь, — заикается она, убирая руки и голову с колен поднимая, — что я не смогу... я-я... люблю тебя, Юнги. Люблю больше жизни. М-моя вечность всё ещё принадлежит только тебе. Да и вряд ли смогу подарить её кому-то другому, — шмыгает распухшим носом и горячие струйки раздражённо вытирает, — но ты должен отпустить меня.

— Да блять! — кулак встречается с парапетом. А потом снова и снова, и снова. Пока онемевшая конечность не перестаёт быть восприимчивой к боли. Выдыхая яростно воздух, я резко подрываюсь на ноги, краем глаз замечая, как Ара сжалась и, обхватив себя руками, принялась раскачиваться из стороны в сторону. Чёрт, я же реально пугаю её. — Назови мне хотя бы одну вразумительную причину, почему мы должны расстаться. Почему, Ара, если мы так сильно любим? Начерта нам расходиться? Я не понимаю, — роняю отчаянное, вновь перед ней на колени падая.

— Просто отпусти меня, Юнги. Прошу тебя. Я не хочу делать тебе больно, — девичья рука тянется навстречу нерешительно, замирает в сантиметре от взлохмаченной макушки, а после Ара, сжав в кулак пальцы, быстро её убирает. Определённо внутри неё бурлит хамам. Нескончаемая борьба, где в жестокой схватке сцепились «за» и «против».

Мы ходим по кругу. Я не отпускаю. Она не говорит мне причину, из-за которой решила покончить с нашими трёхлетними отношениями. Это замкнутый круг, где мы, словно две белки гонимся за призрачной возможностью выжить друг без друга в гнусном мире. Где раньше возлюбленные, мы превратились в пассивных врагов и непрерывно, шесть месяц подряд играем в войну. Однако ты мне не враг, Со Ара, как и я тебе.

— Причину, Со Ара. Просто скажи мне, наконец, хоть одну вразумительную причину, мать его! Неужели... — но она перебивает меня, не успевает мой пожар негодования всецело разгореться.

— Да потому что тебя нет, Юнги! Нет! — кричит истошно, слезами давясь.

Я недоумённо хлопаю ресницами, с непониманием на откровенно сходящую с ума Ару воззрившись. Как это меня нет? Как это нет? Вот же он я прямо перед ней. Она не видит, что ли? Вот он я из крови и плоти. Мин Юнги, который подарил Со Аре свою единственную вечность. Мин Юнги, стоящий сейчас перед ней на коленях и молящий не уходить. Было желание искривить губы в усмешке, рассмеяться громко, дабы подчеркнуть бредовость девушкой сказанного, но в груди что-то сжалось до боли неумолимой, иглой сердце прокалывая, что, будто вмиг после услышанного опустело.

«Тебя нет, Юнги!» — эхом по черепной коробке разнеслось, звуча в ушах поочерёдно, и под пронзительный крик умолкло.

— Что ты такое говоришь, Ара? — ошалелые мысли бегут одна быстрее другой, создавая некий погром из чувств и невнятных ощущений.

«Тебя нет, Юнги!»

Меня не может не быть. Как нет, если грудная клетка продолжает вздыматься, наполняя лёгкие земным кислородом? Девушка поднимает на меня загнанный взгляд, в котором словно умерли звёзды все до одной.

— Ты умер, Юнги. Разбился. Сорвался прямо с этой крыши. Я говорю тебе это каждый день. Каждый день ты вынуждаешь меня вспоминать твою смерть. Я... я не могу так больше. Пожалуйста, хватит меня мучать... — на последних словах Ара прикрывает веки, и из-под них тотчас катятся слёзы с утроенной силой. Ослабевшее тело, словно тряпичное, опирается на стенку, чудом не заваливаясь безжизненно набок.

Я остаюсь стоять перед ней на коленях. В ушах звенит тошнотворно, что звук барабанные перепонки разрывает, пробираясь в самый эпицентр мозга и пронизывая его болезненными флэшбэками. Не иначе как режа на микроскопичные части без дозы анестезии. Хватаюсь судорожно за голову, когда шум усиливается до нереальных высот, челюсть до боли в зубах сжимаю. Кажется, из них вот-вот можно будет выжигать искры. Перед глазами заладились вытанцовывать разноцветные мушки, после проявляясь в чёткие картинки с кусочками воспоминаний. Точно как на том стареньком полароиде Ары. Одно воспоминание. Другое. Третье. Карусель в голове завертелась на бешеной скорости. Голоса, лица, локации, прочие звуки — всё превращалось в целое событие, возвращая бесцельного меня в тот злосчастный день, на край этой крыши, где мы с Арой по-настоящему «расстались» полгода назад.

Закрываю глаза и, уже не сопротивляясь, позволяю флэшбэкам выбить ведущую к воспоминаниям дверь.

***

POV Автор

— Ара! Ара! Со Ара! — тяжёлая железная дверь с оглушающим «бам!» бьётся об бляху, скрипя ко всему этому ужасно мерзко, но тем не менее данная деталь не мешает Юнги радостно влететь на крышу, чуть ли не танцуя по пути. Вприпрыжку он подскакивает к девушке, что с фотоаппаратом в руках привычно любовалась ещё ранним весенним закатом. Лицо её было сверх сосредоточенным и серьёзным, а брови нахмурены. Что абсолютно не вязалось с милой одеждой. Длинная дутая курточка бежевого цвета, пушистая шапка с помпоном и розовые ботиночки с рисуночком Микки на боковине. Кончик языка неизменно гулял между губ, смачивая те слюной, из-за чего нежная кожа в обычном порядке сохла и обветривалась. Она обернулась на громогласный, явно возбуждённый оклик парня, вмиг рисуя широкую улыбку от уха до уха. — Ара, — он подлетает к ней, едва не падая, зацепившись носком кроссовка за небольшой выступ, но девушка успевает вовремя подскочить на ноги и удержать его за ворот кожаной курточки.

— Осторожней, торпеда, — она смеётся с неловкости обычно уравновешенного и спокойного Юнги, умиляясь, как тот очаровательно надувает губки, сыпля грозными возмущениями на дурацкий кусок ненужного бетона. — Выдохни, — Ара демонстрирует Мину простые упражнения дыхательной гимнастики. Юнги за девушкой послушно повторяет, и способ действительно помогает. Дыхание выравнивается чуть-чуть, равновесие возвращается в законные владения. Только улыбка никуда не пропадает, от чего Юнги топчется на месте нетерпеливо, желая как можно скорее потрясающей новостью с любимой поделиться. — А теперь говори, — замечает его «мучения» шатенка, махая рукой. Будто немо говоря: «Выкладывай, давай». И Юнги загорается пуще прежнего.

— Ара, они меня взяли! Взяли, представляешь? — в порыве счастья блондин лезет обниматься при этом, не прекращая прыгать, как попрыгунчик неугомонный. Ара сначала не въезжает, о чём он, но когда смысл до неё всё-таки доходит, девушка, держась с парнем за ручки, как детки малые, начинают скакать вместе.

Они так долго этого ждали. Так долго к этому шли. Хоть Ару и огорчало то, что скоро они с Юнги будут крайне редко видеться из-за его нового рода деятельности, однако радость за любимого человека затмевала иные эгоистичные чувства. Сегодня Мин Юнги официально стал стажёром компании Биг Хит. Да не просто стажёром, а потенциальным участником будущего бой-бэнда. Он сможет писать музыку. Сможет читать такой обожаемый с раннего подросткового возраста рэп. Он будет выступать перед публикой. Парень давно грезил сценой. Мечтал реализовать себя, как рэпер и больше всего композитор, дабы впредь никогда не продавать собственные песни за гроши. Он годами ходил из прослушивания на прослушивание, и вот его талант, наконец, по достоинству оценили.

— Я знала! Я верила в тебя!

Останавливаются одновременно, обоюдно навстречу друг другу тянясь. Секунда, и губы молодых людей сливаются в горячем поцелуе. Пылко, нежно, одержимо. Они целуются минуты две, всё никак не находя силы отстраниться, пока кислород в груди не заканчивается, вынуждая прервать сладострастную пытку. Подхватив Ару на руки, Юнги закружил девушку в воздухе, крутанувшись вокруг оси несколько раз, а опустив её на землю, вновь коротко припал к манящим устам. Окрылённый он хотел кричать, срывая и без того хриплый низкий голос, чтобы весь мир его счастье услышал, а лучше увидел.

Увидел. Да, именно так решил перенасыщенный эндорфином мозг, как и хозяин не находя себе места от счастья и оттого беснуясь, переполняясь идеями. На фоне адреналина после изматывающего прослушивания, что ещё гулял под кожей, насыщая энергией кровь, захотелось свершить что-то вопиющее. Несвойственное. Безумное.

Щёлкнув пальцами, сияющий Юнги побежал к краю крыши и прилип к парапету, опираясь на него пятой точкой. Раскинул руки в стороны, позируя для фото. Но что-то его не устраивало. Не хватало остроты. Не хватало фееричности. Парень поджал досадливо губы и, чуть поразмыслив, стал забираться наверх. Тремор овладел телом моментально, хоть Мина до сих продолжало бить разрядами адреналиновых всплесков, страх брал своё. Вспотевшие руки немного соскальзывали с перил, ноги дрожали. Но идея впервые в жизни совершить что-либо безумное затмевала всё вышеперечисленное, а главное — затмевала здравый смысл. Туманила рассудок.

— Ара, — девушка обернулась на зов, тут же расширив испуганно глаза, — сфотографируй меня, — медленно, палец за пальцем блондин разжал руку, которая держалась за перила, осторожно вытягивая её вместе с другой рукой в стороны.

— Юнги, немедленно слезай оттуда, — грубо начал резонировать её голос. Сердце заполошно заметалось по грудной клетке. Ара в четыре больших шага мигом к парню приблизилась, подавая тому ладошку, как опору, дабы он мог удачно спуститься, но Юнги лишь повертел головой отрицательно, шагнув ближе к краю.

—Ты что испугалась? Неужели трусишка? — прищурил он свои маленькие глаза, расплываясь в очередной улыбке. Правда, уже не такой яркой и самоуверенной. В прямом смысле дышащее в спину чувство опасности заставляло сомневаться в крутости новоявленной затеи.

— Слезай, умоляю, — просит шатенка на грани плача и вновь к парню тянется, норовя его за ремень ухватить, тем самым стянув с парапета, но пальцы зацепляют лишь пряжку, а после, когда блондин отшатывается, чуть потеряв равновесие, вовсе соскальзывают.

Юнги бегло смотрит в низ, и в голове тут же кружиться от увиденной высоты. Да, идея, впрямь, не из лучших. Но не может же он отступить вот так после того, как только что бездумно геройствовал?

— Всего одну фоточку, — парень сглатывает, всё не отводя взора от «пропасти» под ногами.

— Давай ты слезешь, и я сделаю хоть тысячу твоих фотографий. Обещаю. Но не там, оппа, — по щеке её бежит первая слезинка, и Юн окончательно сдаёт позиции.

— Ладно-ладно, — отмахивается шутливо. — Только не ворчи, чаги-я. Уже спускаюсь.

Шаг. Несмелый и неуверенный. Юнги стареться делать всё осторожно, из-за чего медлит, а страх окутывает сильнее, что тот паук, плетущий из сети ловушки для жалких ничего неподозревающих букашек с целью их плотью поживиться. Второй шаг. Поверхность твёрдая, шероховатая и устойчивая. Это дарит каплю успокоения. Он не упадёт. Как глупо думать о подобном. Третий шаг ближе к перилам.

— Ара, ты знаешь, а здесь прикольно. Ощущение, словно весь Сеул под ногами, — он оглядывается, оборачиваясь назад всего вполоборота, адресует ей фирменную улыбку с дёснами. — Скоро вся музыкальная индустрия Кореи так же будет у меня под ногами. Ты же не бросишь меня, Ара, пока я буду на вершину взбираться? Будешь рядом?

— Что за глупые вопросы, Юнги Мин? — специально коверкает привычный порядок произношения имени и фамилии Ара, усмехаясь набок. — Конечно, буду. Только давай слезай быстрее. Хватит там топтаться.

Он смеётся, веселясь с того, как грозно девушка хмуриться, ставя руки в бока, и сдвигает брови воинственно, что совершенно с милыми чертами лица не клеится. Его смех перекатывается волной, разносясь по периметру крыши. Забывшись, Юнги делает резкий неаккуратный шаг назад, что пятка теперь висит в воздухе. Парень качнулся, взмахнул руками в воздухе. Ара и оглядеться не успела. Всё настолько быстро произошло. Она заметила только его мелькнувшее лицо, искривлённое в гримасе испуга, за миллисекунду подлетев, вцепилась в штанину, но плотная ткань выскользнула тут же, а девушка была слишком слаба, дабы суметь удержать вес парня одними пальцами. Юнги тоже не успел ничего понять. Не успел ухватиться или вперёд прыгнуть. В панике тело струной вытянулось и окаменело.

— Ара, помоги... — последнее, что он сказал, сорвавшись с крыши, когда один из кроссовок дивным образом вывернулся, левая нога окончательно «шагнула» в пустоту, а его истошный крик смешался с криком Ары, что повиснув на том самом злосчастном парапете, беспрерывно кричала имя любимого.

Грохот и вой сирены врезались в уши болезненной трелью. Толпа людей собралась вокруг бездыханного тела Юнги моментально, охая и тыкая пальцами на крышу. Поднялся гомон, который давил на черепную коробку ещё сильнее. Ара неподвижно наблюдала за хаосом из крыши, даже не плача. Из-за шокового состояния она до сих пор не пришла в себя. Совершенно не понимала, что произошло. Происходящее, действительно, явь, а не ужасный ночной кошмар? Люди звонили в скорую, в полицию. Детки кричали, перепугавшись увиденного. Вокруг парня растеклась лужа красной липкой жижи. Он не дышал. Не двигался. Только глаза остались открытыми, будто смотрящими в небо.

Двадцать этажей. У Юнги не было шансов выжить...

И у Ары их тоже не было, когда истерика накрыла её с головой. Когда она бежала к скорой помощи сломя голову, когда дрожащей рукой дёргала бегунок молнии, открывая чёрный мешок, ладонью закрывая Юнги глаза. Нет, Ара не могла жить с осознанием, что его больше нет. Вот так глупо. Из-за какой-то шутки. Она не могла смириться с тем, что не сумела спасти его.

НО!

У Юнги не было шансов выжить, падая с выси на землю...

***

Первые капли дождя сорвались с неба, забив по крыше стучащей мелодией. Тучи сгустились, и ветер усилился в разы, пронизывая тело Ары осенним холодом. Я поднял голову, поставляя лицо дождю, но капли проходили мимо меня. Я не чувствовал ни их «прикосновения», ни холода. Внезапно пришло осознание, что согревала меня отнюдь не одежда, а физическое отсутствие в этом мире. Затянутая стеной дождя даль, крыши высоток, маячившие на горизонте, парапет, где в самый счастливый день оборвалась моя жизнь. Я перевёл взор на Ару. Она вся промокла, но продолжала сидеть неподвижно, горько рыдая. Зубы её стучали, осунувшееся лицо выражало крайнюю степень безысходности.

«Отпустить», — иглой врезалась мысль в сознание. Ты должен отпустить её, Мин Юнги. Как и она тебя.

Потому порываюсь к ней и обнимаю крепко, как могу. В последний раз. В последний, чёртов раз. Пусть прикосновений моих она всё равно не почувствует, а израненное, истерзанное чувством вины сердце будет кровоточить с новой силой. Нам необходимы эти прощальные объятия. Тянусь к маленькому лицу, слёзы большими пальцами рук вытираю. Правда, толку от того мало. На улице не дождь — настоящий ливень.

— Прости. Прости меня, Юнги, — шепчет она, словно мантру, почти задыхается. — Я... я пыталась спасти... я умоляла тебя... спуститься... я... хотела помочь... х-хотела быть с тобой всегда... я-я-я люблю тебя... мы не расстаёмся, Юнги. Мы просто...

— Мы просто друг друга отпускаем, — договариваю фразу за неё и улыбаюсь. Наконец-то, умиротворённо с толикой облегчения. Дождь идёт, не прекращая, словно плачет вместе с нами. Небо точно знает, что мы с тобой натворили. Что Я натворил. — Моя вечность принадлежит тебе, Ара. До бесконечности. Если ты сохранишь её хотя бы кусочек в своём сердце, значит, и я продолжу жить вместе с тобой. Как оберег. Как болезненное, но одновременно сладкое воспоминание. Люби меня, Ара, пока дышишь. Это моя последняя просьба.

Медленно девушка положила руку на сердце, дабы произнести свою клятву.

— Я не забуду тебя никогда. Потому что ты сделал мою вечность потрясающей.

Прозрачный поцелуй. Неощутимый. Целую её лоб и поднимаюсь на ноги. Дождь утихает. На небосводе, сквозь серые тучи, даже пробиваются малюсенькие солнечные лучи. Улыбаюсь снова, раскидывая руки в стороны. Теперь между нами только небо. Прощай, Со Ара. Прощай, моя вечность...