— Что ж,  спасибо всем, что пришли. Увидимся в следующий раз. Спасибо!

Чонха спустя два часа откладывает кисточку в сторону и внимательно смотрит на свою работу.

Сонун не дал им никакого задания. Как поняла Чонха, иногда они рисуют на определенную тему, но чаще всего Сонун предлагает своим «ученикам» нарисовать что-то, что отражает их эмоции и чувства. И, честно говоря, Чонха очень давно не сидела так минут пятнадцать, невидящим взглядом глядя на холст, совершенно не представляя, что ей рисовать. Очевидно, в таких случаях она всегда рисует то, что у неё лучше всего получается — подсолнухи. Ведь ничто так лучше не может выразить её эмоции и чувства — это очевидно!

Но ничего не выходит. Чонха чувствует себя расстроенной, и у неё рука не поднимается опустить кисточку в желтую краску. Тогда она закрывает глаза и глубоко вздыхает, и до сих пор, не представляя, что ей нужно нарисовать... начинает рисовать.

Люди, сидящие рядом с Чонхой, встают и поднимают свои картины, а после вешают их на стены прямо поверх плакатов, рисунков и прочих бумаг. Чонха делает то же самое, а потом возвращается на свое место и начинает собирать свои вещи: она всегда носит с собой собственные краски и кисти — все-таки свои материалы всегда удобнее использовать. Разумеется, она не может таскать полный набор акрила, но несколько тюбиков у неё всегда с собой — просто так, на всякий случай.

Как раз в тот момент, когда Чонха пытается управиться с молнией на своей сумке, которая постоянно заедает, Сонун внимательно осматривает все работы и застывает напротив рисунка Чонхи. Разобравшись с наконец с молнией, Чонха тоже видит, как Сонун внимательно смотрит на её работу. Она не может удержаться, и вместо того, чтобы быстро ускользнуть следом за последними пациентами в коридор, останавливается за спиной Сонуна.

На картине Чонхи нарисована птица: большая птица с огромными крыльями — она парит высоко в небе среди облаков и смотрит куда-то ввысь. Птица необычная — не та, которую можно встретить на улице; она словно героиня старой сказки — волшебная птица, которая, возможно, умеет исполнять желания или делает что-то подобное. По крайней мере, так казалось Чонхе, когда она видела, как девушка из соседнего дома рисует её на стене. На той самой Стене.

— Красиво, — говорит Сонун, не поворачивая головы. — Но почему не радужная?

— Так захотелось, — отзывается Чонха.

Птица нарисована в фиолетовых тонах — а небо за ней темно-синее. Та самая девушка рисовала её совсем не так. И даже для Чонхи это совершенно нетипично.

Она видит, как Сонун лениво усмехается, а потом поворачивается к ней.

— Что ты тут делаешь? Следишь за мной? — Он хитро прищуривается.

— Много чести, — отвечает уязвленная Чонха, складывая руки на груди.

Сонун красноречиво поднимает бровь.

— Ну, может немного, — сдается Чонха, пальцами показывая это самое «немного».

— И зачем?

Чонха неопределенно пожимает плечами, а Сонун снова хитро улыбается, словно знает что-то, о чем не знает Чонха.

— Раз уж ты тут... Не хочешь прогуляться? Тут есть парк недалеко, — предлагает Сонун, неожиданно серьезно увлекшись разглядыванием пола.

— Да! — моментально соглашается Чонха и тут же думает, что она переборщила с энтузиазмом в голосе. — То есть, да, почему бы и нет?

Сонун кивает, все так же разглядывая пол.

— Классно. — Он поднимает голову. — Только сначала мне нужно прибраться. Подождешь меня?

— Я могу помочь, — тут же торопливо предлагает Чонха.

— О! Спасибо, — отвечает Сонун и снова улыбается.

Чонха совершенно глупо улыбается в ответ.

***

Парк действительно находится недалеко — буквально за углом. И хотя Чонха никогда раньше в нем не была, этот парк мало чем отличается от любого другого небольшого парка.

Как только они пересекают ворота, то сразу оказываются под густыми зелеными кронами деревьев — те растут вдоль дорожек, и большинство имеет толстые стволы. Сама дорожка вымощена темно-красной плиткой и прямо около входа отходит в две стороны, и оба «ответвления» совсем узенькие — рассчитаны не более чем на двух человек.

Сонун и Чонха молча выбирают одну из дорожек и неторопливо идут куда-то вперед.

— Ты ведешь уроки живописи в этом центре? — нарушает молчание Чонха.

— Да, — отвечает Сонун. — Тебе понравилось?

— Ага. Кажется, медсестра на входе решила, что ты пригласил меня, чтобы я тоже попробовала проводить уроки, — усмехается Чонха, словно говорит что-то смешное — на самом деле «весело» выходит скорее от неловкости. — Она даже дала мне визитку.

— Она решила, что ты хочешь стать волонтером, — поясняет Сонун.

— А можно? В смысле, стать волонтером? — интересуется Чонха.

Сонун кажется слегка удивленным.

— Э-э-э, конечно, — немного погодя отвечает Сонун. — А ты что, хочешь?

— А почему нет? Мне нравится рисовать, и я совсем не против помочь!

Сонун как-то неловко отводить взгляд.

— Да, но... понимаешь, большинство пациентов... у них онкология, — неловко заканчивает он, виновато глядя на Чонху.

— А-а-а, ясно, — тихо отвечает Чонха.

Они снова идут молча.

— Тебя не было два дня в школе, потому что ты был тут? — меняет тему Чонха.

Сонун качает головой.

— Нет, на самом деле я был у мамы, — признается парень.

Чонха слегка натянуто улыбается в ответ и отводит глаза в сторону, лихорадочно пытаясь найти другую тему для разговора.

Вместо этого Сонун сам решает продолжить:

— Ты, может, знаешь, что моя мама бросила нас с отцом три года назад, — спокойно говорит он.

— Да, я знаю, — сглатывает Чонха.

— Она переехала в другой город, — не замечая смущения Чонхи, говорит парень. — Пригласила меня погостить на недельку с её новой семьей — я свалил на следующий же день.

— Они плохо с тобой обращались? — неловко спрашивает Чонха.

— Не-а, наоборот — они очень старались сделать вид, что все нормально и что все так и должно быть, — в голосе Сонуна чувствуются нотки раздражения.— Но разве это нормально, если женщина вдруг ни с того ни с чего решает, что не хочет больше жить со своим мужем и сыном? И нормально, если она тут же выскакивает замуж и через год рожает себе нового ребенка?

Чонха внимательно слушает парня, глядя себе под ноги. Она понимает, что ему явно необходимо выговориться.

— А потом она приглашает меня к себе, чтобы я смотрел на то, как она делает все то же самое, что делала с нами, в своей новой семье, — едко заканчивает Сонун. — Уж лучше бы у меня вообще не было матери, — в сердцах говорит Сонун.

Все еще глядя себе под ноги, Чонха качает головой.

— Ты это не серьезно, — возражает она. — Даже если ты обижен на свою маму, она... ну, знаешь, она у тебя все равно есть и она остается твоей матерью.

Сонун резко останавливается, и Чонхе тоже останавливается и поворачивается к нему.

— Чонха, прости... — Парень аж бледнеет. — Я не это имел в виду. Я совсем забыл, твоя мама... она ведь...

— Умерла, — заканчивается за него Чонха и совсем немного печально улыбается: — Все в порядке. Нет, правда, все нормально.

Сонун закрывает глаза и откидывает голову назад.

— Прости, я идиот, — признается он и догоняет Чонху, после чего они вместе снова идут вперед.

— Ничего, — снова повторяет Чонха. — Мы дома обычно не говорим об этом. Но, знаешь, иногда... мне нравится вспоминать о ней. И я думаю, что мне это нужно. Просто чтобы не забывать.

— Ты скучаешь по ней? — спрашивает Сонун.

Чонха несколько раз быстро кивает.

— Конечно, — с готовностью отвечает она. — Мне было девять, когда она умерла из-за рака. Сначала я думала, что никогда не смогу привыкнуть жить без неё. Это так странно: просто её вдруг не стало. Но со временем... я просто научилась думать не о том, что её нет, — а о том, что она была и как много хорошего она сделала для нас с отцом и Джису.

Они снова замолкают.

— Ты права, — наконец говорит Сонун. — Это было глупо. Я люблю маму. Просто мне обидно — не только за себя, но и за отца.

— Это нормально, что ты можешь злиться на человека, —  отвечает Чонха, поворачивая голову в сторону парня и заглядывая ему в глаза. — И это не значит, что ты перестаешь его любить. Это лишь значит, что тебе не все равно.

Они выходят к небольшому искусственному прудику посреди маленькой площадки. Прудик вымощен булыжником, по кругу его окружают скамейки. А через сам прудик протягивается миловидный выпукло выгнутый мостик — туда-то и поднимаются ребята, а потом останавливаются прямо посередине. Они оба кладут руки на перила и смотрят вперед, на растущие перед ними деревья, за которыми виден город и частично медицинский центр.

— Можно тебя спросить кое о чем? — интересуется Сонун.

— Да.

— Ты нарисовала сегодня птицу, — начинает Сонун. — Почему?

Чонха вздыхает — она уже какое-то время ждет этого вопроса.

— Я думала о Минсоль-щи. Медсестра обмолвилась, что она вела тут занятия до тебя.

— Да. Это она придумала эти занятия — говорила, что это может поднять настроение пациентам.

Чонха неожиданно прячет взгляд.

— Ты помнишь, как она всучила нам кисточки и велела рисовать, а мы испортили её птицу? — смеется Сонун, увлекшись воспоминаниями. — Кажется, её это совсем не расстроило. А стоило бы — мы просто отвратительно рисовали тогда. По крайней мере, ты точно, — поддразнивает он.

Чонха пытается улыбнуться, но у нее не особо получается.

— Ты тоже скучаешь по ней? Поэтому птица была такой темной, верно?

Чонха кусает губы.

— Скучаю, — говорит она. — Но не только поэтому.

— Почему еще?

Чонха шумно сглатывает.

— Потому что, — она несколько раз быстро моргает, — мне очень жаль.

Сонун наконец-то замечает, что у Чонхи глаза на мокром месте.

— Прости меня, — снова повторяет он. — Я опять совершенно не думаю...

У стыду своему Чонха неожиданно понимает, что начинает реветь: слезы ужасно щиплют глаза, а голос предательски начинает дрожать.

— Мне так стыдно, — вдруг резко выпаливает она, словно боится, что если не скажет это сейчас, то в другой раз не сможет. — Как я могла так поступить? Я ни разу не пришла к ней в больницу, когда её привезли сюда. Я так боялась, что она умрет от рака, как умерла мама, — и я думала, что не выдержу этого во второй раз. Как я могла так поступить? — повторяет Чонха, и в этот раз её голос звенит слезами.

— Чонха...

— Я никогда себе этого не прощу, — всхлипывает Чонха. — Она была так добра ко мне, а я бросила её. Я такая эгоистка! Она, наверное, ненавидела меня, но я ненавижу себя еще больше.

В этот момент Чонха не видит почти ничего вокруг из-за слез, которые застилают её глаза и градом катятся по щекам. Она честно пытается остановиться, потому что представляет, насколько глупо она сейчас выглядит, но ничего не может с собой поделать. Она понимает, что все равно не смогла бы обойтись без этого сегодня, после того как медсестра сказала о Хан Минсоль. Она так старательно избегает этого имени последние пять лет — но стоит ей его услышать...

Сонун делает шаг к ней и обнимает, и Чонха бессовестным образом размазывает слезы по его рубашке.

— Все хорошо, — утешает её Сонун. — Все будет хорошо.

Через какое-то время девушка приходит в себя и даже более-менее успокаивается — во всяком случае, она успокаивается настолько, что ей удается принять из рук Сонуна салфетку, которую тот достает из своего портфеля, и начинает вытирать лицо.

— Прости, — погодя хрипло говорит она, выдавливая неловкий смешок. — Кажется, сегодня не мой день. Я просто расстроилась из-за мамы, а потом из-за...

— Все в порядке. — Кажется, Чонха и Сонун меняются ролями. — Я все понимаю.

Чонха окончательно успокаиваются, и они снова поворачиваются в сторону деревьев.

— Чонха, прости, но ты должна знать, — говорит Сонун, — что она не ненавидела тебя.

Чонха поворачивает голову и смотрит на парня.

— Нуна понимала: она знала, что ты не приходишь из-за мамы. Она все понимала, — повторяет Сонун.

— Все равно это не оправдание.

— Может быть и да, — соглашается Сонун. — Но она все равно тебя любила — и она понимала. Я точно это знаю.

На душе Чонхи вдруг становится легко. Глупо, но в этот момент ей почему-то кажется, что её соседка — человек, который научил её рисовать, — стоит рядом с ней и Сонуном и улыбается.

— Спасибо. — Чонха кладет свою руку на руку Сонуна, которая лежит на перилах. — Спасибо.

Парень сначала удивленно смотрит на их руки, а затем крадет свою вторую руку еще сверху. А потом смотрит на Чонху и улыбается так, что девушка совсем не против остаться так стоять и смотреть на него ближайшие пару лет.

Правда, в конце концов она резко краснеет и отнимает свою руку, а потом быстро отводит взгляд в сторону.

Сонун кашляет.

— Есть одна вещь, — говорит он. — Я, правда, давно должен был это сделать, но... В общем, погоди секунду.

Парень начинает рыться в своей сумке и достает из неё обычную с виду кисть, а потом протягивает её Чонхе.

— Когда нуна умерла, — начинает он, — она сказала, чтобы я разделил между нами её материалы. Но я... в общем, я немного жадный, — смеется он. — И это  все, что осталось.

Чонха берет в руки кисть и вертит её в руках. Она помнит эту кисточку — кисточку, расписанную крошечными птичками, покрытыми сверху лаком. Девушка любовно проводит рукой по рисункам, а потом берет и весьма ощутимо бьет ею Сонуна по голове.

— Ауч. — Парень потирает лоб. — За что это?

— И он еще спрашивает? — возмущается Чонха. — Захапал себе все и теперь недоволен!

Сонун громко смеется.

— С возвращением! — улыбается парень. — Эту Ким Чонху я знаю.

Девушка с улыбкой закатывает глаза.

— Нам пора домой, — напоминает она.

— Как скажешь, — соглашается Сонун.

Чонха поворачивается, чтобы пойти обратно, но Сонун останавливает её, беря за руку.

— Такая Чонха нравится мне больше, — улыбается он. — Не плачь больше, — просит он и проводит рукой по её щеке. — Будь всегда счастлива. И всегда рисуй свои ужасные желтые подсолнухи.

Уже начинает темнеть, а парень и девушка все стоят на крошечном мостике в маленьком парке и не могут сдвинуться с места.