— Гуляй, шалава! — Девушка с пушистым воротничком из белки насмешливо смотрит в сторону худощавой сверстницы в короткой юбке, ботфортах и с сигаретой в руках. — Тебе здесь не место.

— Что ты сказала? — та не пропускает её слова мимо ушей. Останавливается. Голубые глаза, густо обведённые чёрным, устремляются на цель: пухлые розовые щечки, маленький курносый нос. — Повтори, шубка.

— Повторит тебе армян на хате, — надменно фыркает красотка, потряхивая темными волосами, — правда, Димочка, — и поворачивается к парню в кепке, стоящему рядом с ней.

...Детский праздник, бутылка пепси, и под столом
Безобразие, не найдёт нас никто. Вдвоём:
Ты мой муж, я тебе доверенная жена,
Детство дружное, юность снежная — сатана...

— Отстань от неё, — парень отворачивается в сторону, — чего пристала, — бурчит, не желая ввязываться в бабские разборки.

...Поздним вечером. Переулок. Виолончель.
Посмеялся над глупой дурой, его речей
Хватит с верхом, чтоб веру полностью потерять.
Силуэты мелькнули порознь, наверно, пять...

— Слышала? Ну, чего уставилась? Свободна, — наглеет «шубка», усмехаясь в лицо девчонке. — Иди, работай.

Парень, опустив взгляд, молча потирает нос.

...Ножик к горлу, тяжелым чём-то по голове,
Воздух спертый, очнулась голая на земле,
В одночасье доступной стала мужская грязь,
Все причастные надругались над ней, смеясь,
Беззаконие на душе, ни привстать, ни сесть,
В порошок стёрлась боль уже, потерявши честь...

Конечности девчонки холодеют, но не оттого, что на улице мороз, просто пальцы с невероятной силой сжимают ледяной металл в кармане куртки. Глаза сужаются до размера тонкой щели.

— Чего вылупилась? — ерзает по трубе, на которую облокотилась, «шубка». — Шагай уже, — и, ухмыляясь, берет парня под руку,

...Год спустя шестисотый мерс за рулем грузин,
На запястие вместо вены печали след,
Пролетела одна зима, словно сотни зим,
Повзрослела, виолончель заменил кастет.
Молоко растворила водка, еду «трава»,
В новой жизни предельно четки у всех права,
Она девушка под бандитом, а проще — грязь,
И сливается в хохот дико вся неприязнь.
Он крутой, на её проблемы ему плевать,
И в какой уже раз, наверно, она опять
Доказать всему белу свету, стремится в но-
каут слать кулаком с кастетом, что не говно,
Всем «дотошным» мешая сопли и кровь в вино:
Осторожничать не по ней, уже всё равно...

Внезапный удар левой рукой приходится прямо в холёный носик.

— Тварь! Ты мне лицо разбила! — возглас «шубки», в ужасе размазывающей пальцами струящуюся алую жижу.

Тяжелый выдох и следом меткий щелчок: окурок летит в ни перед кем не провинившуюся белку.

— Это за шалаву, паскуда.

— Ты ещё мне ответишь, тварь! — визжит «шубка», но «ботфорты», сплюнув под ноги окаменелому парню, поворачиваются и уходят. Врезавшаяся в кость железка со следами крови съезжает с руки и летит обратно в карман куртки.

Вся жизнь, в сущности, ничего не стоит.

©MalyAl