— Я так рад, что сегодня вышел на улицу.

Дэн мило морщится, улыбается во весь рот, подставляет лицо обжигающим лучами солнца, что вылезло почти сразу после дождя. Поразительно, как точно погода описывает моё внутреннее состояние. Внутри действительно стало светлее. А присутствие рядом Дэна — как второе солнце.

— А была какая-то причина, по которой ты мог и не выйти?

— Возможно, — пожимает он плечами. — По гороскопу сказали, что сегодня самый подходящий день для общения с интересными личностями.

Вот он, первый звоночек. А я его так благополучно проигнорировала.

— Я для тебя интересная личность? — слегка удивляюсь, не ожидая такой прямолинейности.

— Конечно! — Дэн задорно подмигивает. — Все Скорпионы интересные личности.

— Откуда ты знаешь, что я Скорпион? — настороженность к новому знакомому никуда не делась.

— Наоми сказала, — как ни в чём не бывало сдаёт сводную сестру он.

— А ты...

— Телец, — отвечает Дэн быстрее, чем я задаю вопрос. — Говорят, что Телец и Скорпион изначально друг для друга подходят.

Я невольно заливаюсь краской, хотя Дэн от такого заявления тоже становится красным.

— В гороскопе много что говорят.

— Но всегда правдивое, — настаивает Дэн, убеждённым взглядом смотря вперёд, на дорогу мимо домиков. — Сегодня действительно удачный день для Тельцов, сегодня действительно я познакомился с тобой ближе, сегодня действительно утром состоялся разговор с родственниками.

— Так разве это не ты следуешь указаниям гороскопа, а не он за тобой? — не улавливаю я до конца сути.

— Это всё звёзды, — Дэн тыкает пальцем в постепенно голубеющее небо. — Они мной руководят. И всеми нами.

Тень в его глазах — вот что мне не даёт до конца ему поверить. Что-то глубоко внутри с ним не так. Возможно, что там, где-то между клапанами сердца, где-то в провалине души, он сам не верит в свои слова. Стоит ли подцепить это и вытащить оттуда? Скорее всего, это будет крайне нелегко. Причина, травма, вера — всё это с чего-то началось, раз Дэну оказалась нужна такая почва под ногами, точнее звёзды над головой. А может, мне вовсе показалось. Но у каждого человека всё же есть своя история.

Хватит ли мне сил помочь ему, если я даже не могу помочь самой себе?

— А как ты нашёл меня?

Дэн пристыженно глядит вниз, делая вид, что изучает какие-то цветы, что капельками от дождя светятся в лучах и переливаются в неизвестной человечеству игре.

— Я... шёл к твоему дому.

— Зачем? — удивление перемешивается с приятным ощущением того, что я кому-то интересна.

Нужна.

— Я хотел проведать, как ты, — Дэн кидает на меня короткий взгляд. — Хотел узнать, всё ли с тобой хорошо. Вчера мы толком с тобой и не поговорили, ведь ты облила меня водой, — на секунду мы вместе усмехаемся, — но... просто я хотел узнать, что тебя огорчило тогда...

— Я...

— Знаю, я уже спрашивал буквально полчаса назад, и я... — он мнётся, не зная, с какой стороны лучше подойти, — вовсе не рвусь узнать ответ, просто... так мало людей стало показывать свои настоящие чувства на публике, даже если им очень больно, а ты почти это сделала... и меня это и восхитило, и заинтересовало, и опечалило — ведь с тобой что-то не так. У тебя не всё хорошо. И я просто хочу сделать так, чтобы у тебя всё стало хорошо.

Господи, как он чуток.

Боже, это так странно, что какой-то незнакомый человек разглядел во мне за пару встреч больше, чем люди, живущие со мной бок о бок несколько лет. Это так странно, что кто-то вообще увидел мою боль корме меня самой и по-настоящему её переживал, принял, понял. А главное — хотел помочь. Это так странно... почему? Потому что таких, как Дэн, — единицы во всём мире.  Душевную доброту топчат либо в школе, либо в семье, либо в обществе. Над ней будут смеяться, кричать, что она слабая, издеваться, бить и высокомерно говорть о том, что человек просто не видел жестокости. Но вот же она, жестокость — повсюду. Во всех людях. В животных. В природе. Везде.

Где тут взяться доброте? А главное как ей выжить?

Но Дэн... ох, этот мальчик как-то смог удержать её в себе. И более того — проявить во всей красе, не боясь мнения общества.

Не это ли свобода?

— Но... зачем тебе?

— Такова натура Тельцов, — отвечает он с таким видом, будто это очевидно.

— А ещё есть какая-то причина? — не чувствую я полного ответа.

Дэн забавно закатывает глаза.

— Эх, вечно Скорпионам нужны причины.

— А если...

— Это просто страх? — он останавливается и всем телом поворачивается ко мне, а затем неожиданно берёт меня за руки, как священник при виде нового посетителя церкви. — Я ведь не дурак, понимаю, что всё это выглядит очень подозрительно: какой-то парень возвращает телефон, а теперь ещё и пристаёт на улице и несёт всякую несумятицу. Я понимаю, что это страшно, особенно девушкам в современном мире, но... поверь, я действительно не желаю тебе вреда и вообще ничего плохого. Просто захотелось помочь, потому что... я тут совсем недавно и у меня нет никого из знакомых, корме Наоми. А тут такая возможность с кем-то познакомиться, а не просто подойти вдруг на улице к кому-то...

— Я тебя понимаю.

От смущения он начал уже мямлить, поэтому я решила сказать ему короткую правду.

— Да? — его тёмные глаза на пару секунд встречаются с моими серыми.

Прекрасные мгновения. Прекрасные прикосновения. Прекрасный голос. Прекрасный мир.

Всё просто прекрасно.

— Это действительно страшно. Я тоже боюсь подойти к кому-либо. Вообще многого боюсь...

— Сейчас вообще страшно жить в таком мире, какой он сейчас.

Окидываю взглядом людей, небо, домики, лужи, автобусы, деревья — такой большой и яркий городок в эту секунду. Кажется, я впервые вижу Оснабрюк таким — живым. Или это я наконец-то протянула руку на воздух из земли своей могилы? Как сложно. Как сложно определиться. Со мной всегда всё непросто —  словно в чём-то жуткий, в чём-то по-своему классный, странно-бредовый сон, где спрятан определённый посыл. Но вот какой он? Каждый человек, проснувшись, не всегда помнит сны, лишь некие ощущения или образы — так и же со мной, во всех я оставляю лишь нечто неясное. Мало кому под силу ещё и понять своё видение. А понять меня?..

Так страшно быть так никогда никем и не понятой.

Даже самой себе.

— Знаешь, что ещё страшно? — мысли текут, уносятся всё дальше и выше, пока не окружают весь мир. — Женщинам страшно рожать детей. Да, это больно. Да, это большая ответственность. Да, это тяжёлая жизнь впереди и уйма хлопот. Но страшно не это, страшно то, в каком мире потом будут жить эти дети, наши дети. Вот я смотрю иногда на этих грудных детей, которые через два десятка лет станут моего возраста, и думаю: что их тогда будет ждать? А меня? Какими они будут через двадцать лет? А мир? А люди? Вот что страшно — представить будущий мир. Если уже сейчас экономика угроблена, экология ни к чёрту, что бы люди ни изобретали, ресурсов всё меньше, а людей всё больше, слишком много моральных проблем и выборов, которые влекут за собой чересчур много ответственности, то что будет потом? Что будет через двадцать, тридцать, пятьдесят лет? Доживу ли я до того времени? Или всё будет лучше? Хотя мало верится.

— Почему? — Дэн слегка сбит с толку, но внимательно меня слушает.

— Да всё просто: что случилось с нами за эти двадцать лет? Появились телефоны и много чего ещё, что значительно облегчило наши жизни, но в то же время усложнило их (социальные проблемы, интернет-общение и статус, множество обязанностей и так далее), но мир от этого не стал лучше, лишь ещё более загруженным, если не хуже. Если раньше люди общались только в живую, то сейчас знакомства или ссоры в интернете очень часто влияют на нашу реальную жизнь. И это тоже страшно. А что будет влиять на наших детей через двадцать лет? Смогут ли они с этим справляться? В какое дно упадёт человечество?

— А не слишком ли много мыслей о будущем? Почему бы пока просто не жить здесь и сейчас?

— Хотелось бы, но... понимаешь ли, для моей мамы долг каждой женщины — родить ребёнка, иначе она будет слишком «скучно» жить, а точнее её жизнь будет неполноценная. А я, как женщина, тоже должна по сути когда-то родить детей, ведь с каждым годом я всё больше к этому подхожу, но... не знаю, хочу ли я детей. Они забавные и милые, но... мне будет слишком страшно за них. Если мне уже не хочется жить в этом мире, какой он сейчас, то захотят ли мои дети жить в том мире, который будет тогда? Есть ли в этом смысл?..

— Почему тебе не хочется... жить? — мгновенно теряется Дэн, бледнея.

О Господи, нет.

Нет-нет-нет.

Нет, Дэн, ты не сможешь. Прости, но ты не сможешь.

Н-е-т.

И вместо ответа я убегаю прочь.