И стук колёс как эшафот
Уносит тебя в даль
Я выберусь, моя любовь
Тебе я в след кричал
Я научусь тебя любить
Мне без тебя не жить
Твой голос - мой ориентир
Я сам себя казнил
Песня: Твои глаза - polnalyubvi

Они знакомятся спонтанно.
Ирон вновь опаздывая по коридорам университета мчится облаченной в тёмное платье тенью, да редких студентов росчерками несобранных чёрных волос по лицам и рукам цепляет.
Конечно не специально, но вскользь брошенные извинения кажется лучше не делают никому. Но у неё просто нет времени.

Она так чертовски опаздывает, боже.
Так мечтала, так много готовилась к этому, а теперь даже появиться достойно не может.

Руки крепче блокнот в стилизованной под эстетику старых карт обложке сжимают, а с губ нервный вздох срывается. Она в своём репертуаре.
Написать прозу смогла, попасть в литературный клуб в числе первых тоже, и до бесконечности стремится стать писательницей, при этом не понизив планку в учёбе - ну, она надеется, что да.

А вот теперь вот так непрофессионально на мастер-класс известного писателя, что с таким трудом их университет выпросил, опаздывает.
Задержалась называется у преподавателя. И дёрнул её черт на звание старосты согласится - одни хлопоты, право слово.

Одногруппники ни во что не ставят, и вспоминают, что она есть в их несомненно шикарном обществе лишь тогда, когда им что-то нужно. Она конечно устало переносицу потрёт, но всё равно поможет, потому что по натуре такой человек. Да и не злится ведь вовсе.

Но всё же иногда до крайности обидно становилось. Так, что горечь на языке оседала да челюсть сводила, ни слова оттуда вызволить не разрешая.
Хорошо, что слова однако всегда её сильной стороной были - не нашли выхода во звуке, найдут в письме, и ещё красивее строками обернутся, в шлейф спокойствия укутают, да отдохнуть перегруженной голове дадут.

Но всё же в актовый зал нужно было поспешить, да. Там ещё автографсессия после.

Она заворачивает за угол, стремясь побыстрее к лестнице проскочить да так со всей дури и сбивает кого-то очевидно по ту сторону шедшего. Из блокнота выпадают вложенные туда листы с набросками идей на будущие рассказы, а голова начинает нещадно расскалываться - видимо светит ей в скором времени в зеркале огромную шишку на лбу лицезреть.

Сбоку слышится сдавленное шипение, и именно тут Ирон наконец-то вспоминает, что это не она тут пострадавшая. Не её, а она сбила. Упс, неловко получилось.

Вскакивает на ноги первой, едва на ногах удерживаяясь когда в сторону ведёт, и всё же выстояв в неравной битве с гравитацией протягивает руку незнакомке.

По случайности, но эту девушку она знает. Учится на два курса младше её самой и в своих кругах считается местной знаменитостью. Не в самом лучшем смысле, правда, но факт остаётся фактом.

Перед ней никто иной, как Квон Ынби - второкурсница с факультета переводчиков, а именно отдела изучения польского языка. Девушка достаточно общительная и оптимистичная по слухам, вот только...

Ирон знает, что такой та только кажется.
На самом деле она скорее полная противоположность определению слова жизнерадостность. Вот совершенно.

Не то чтобы Ван Ирон за ней следила - просто так получилось.
Судьба сложилась, звёзды в ряд встали, или душа намёки подсказала - как хотите.

Она просто оказалась не в том месте и не в то время, но об этом не жалеет совершенно. Было это, кажется, около нескольких месяцев назад, но в точности даты она сомневается, не до того тогда было, её с проектами замучали едва ли не до смерти и нервного срыва. Зашла в туалет чисто сполоснуть горящее от тонны новой информации лицо, а услышала такой душераздирающий плач, что слова, её верные друзья, комом в горле встали.
Так и замерла каменным изваянием к чужой агонии прислушиваясь, очнулась лишь на миг, когда через время щёлкнул замок кабинки да ладная фигурка на свет вечерний, бьющий из окна неровными лучами, показалась.

Заплаканные глаза тонким лезвием полоснули по сердцу.
Такой печалью были до краёв эти озера залиты, что не складывались буквы в предложения, не обличались в заботу, в поддержку. В то, что хотела всем своим естеством показать, дать этому человечку с такими глазами неземными.

Чтобы больше не лили они соли по проблемам насущным, не срывали хрупкий голос на крики, не тряслись так сильно тонкие запястья да коленки узловатые.

Но не могла, язык не повернулся.
Не далась эта нежность океаном бущующая в ней в руки её. Губы словно заклеенные разомкнутся не посмели, да только грустным, потерянным взором проследить за уходом и удалось ей.

Такое с Ван Ирон было впервые.
Она не могла похвастаться тем, что была социальной бабочкой. Что с людьми как по щелчку пальцев сходилась.
Что была и впрямь открыта к чужим страданиям, но...

Эта боль собранная в непослушном теле, заточенная там, как в темнице, настолько в шок повергла, что колени у неё дрогнули, веса не выдержали, и рухнула она на пол как громом пораженная.

Она просто хотела охладиться.
Дать разуму передышку.

Но всё обернулось началом чего-то нового.
Каждый раз теперь она ловила Ынби взглядом, иной раз сама выискивала силуэт её то там, то тут мелькающий, да всё подойти не могла.

Руки тремор охватывал, губы подчиняться отказывались, и окликнуть чужую душу никак не удавалось.
Но снились ей эти глаза.

Такие красивые и потрясающие безмерно. С бархатными чёрными ресницами, что в треугольнички от воды смыкались, с неподражаемо яркими зрачками, что блестали от неё, меланхолии невысказанной, цветом этим янтарным. Да влекли, тащили, увлекали за собой.

В пучину сбрасывали.

Она не влюбилась нет.
Она просто потонула.

Столько предлогов познакомится отклонила, столько при себе мыслей приберегла, да затаенной лаской только вслед глядела, когда та мимо со своими подругами проходила. Смеялась может и ярко - но звук этот, как ножом ранил, как плетью трепещущее нутро стягивал.

Не верила ему совсем. В отличии от остальных.

И когда судьба её сама с Квон Ынби сталкивает, так глупо, когда уже и надеяться перестала...

Ван Ирон вновь тает снегом по весне.

Но теперь её не отталкивают, помощь смиренно принимают, дают себя поднять, да только вот после сбежать всё также хотят. Читает по языку тела, догадывается, что неловко той.

Что запомнила её ещё с того вечера.

Ван Ирон не позволяет.
Руку нежно сжимает, в карии зеркала заглядывает, и улыбается совсем обворожительно.

- Не сбегай больше, пожалуйста.

И, чудо, но Квон Ынби действительно не сбегает.

***

И пока на улице бушует шторм с непогодой неудачных прохожих затягивая в своей танец холода и бессилия, она нальёт ей чай с лёгкой ноткой горечи трав, подвинет краем ладони ненавязчиво печенье домашнее, и улыбнётся так, как никогда раньше.

И глаза эти больше не светятся отчаяньем так ярко, как прежде.
Горят теперь надеждой, безмятежностью спать её, - иронову тоску - укладывают.

Улыбка на полных, некогда в прошлом всегда обветренных и бледных на вид, а теперь цветущих розовым сакуровым оттенком губ сейчас не выглядит такой вымученной, выстраданной.

Она искренняя. Согревающая.
Тёплая, как весенние дожди, лёгкая, как летний ночной бриз, да родная настолько, что щемит в клетке из рёбер, отзывается такой же на её собственных устах.

Квон Ынби была невероятной.
И Ван Ирон была до слёз от радости впечатлена, что ей дали это узнать.

Про них быстро пошла молва в университете.
Люди злились, пальцами показывали, смешками на шее петли затягивали, да ядом желчи травили.

Ван Ирон не слушала, и Ынби не давала, уши руками закрывала, да к себе ликом оборачивала.

Подружки той расползлись, как выводок змей, впервые только завидев её рядом.
Не посмели больше языками в ней ту чуткую натуру закапывать.

Слухи наполнились ещё большей яростью. Цунами вокруг них бушевали.

Квон Ынби была жемчужиной среди ила, но не воспринимали люди её истинную натуру. Играть заставляли, маски менять, а потом когда приучилась сама, пристрастилась к этому, стали ненавистью обвешивать.

- Лицемерка.

Не могла Ирон понять, за что люди так жестоки к той были, долго диву давалась, и только однажды ночью, уже после того, как предложила той съехатся, узнала.
Ынби была просто не такой, как все.

Грусти не боялась. Одиночества не страшилась. Училась превосходно, но странной была.

Как же выгоду было извлекать, если страшно от её спокойствия становилось?

Стена безразличия рухнула через пару месяцев от начала учёбы, фестиваль тогда музыкальный в университете всеми красками юности звучал.

И пела она там. Проникновенно так строчки сладким голосом тянула, в вуаль восхищения укрывала всех, кто находится в зале. Души похищала флёром очарования, и пополнилась незримая вражда по отношению к ней от завистников, но волной расчетливости разбита оказалась.

И появились первые подруги.
Все как на подбор красотки в модных одеждах, с волосами длинными и шелековистыми, и пользовались они тем, что интерес к Ынби возрос, многих парней привлекал. Сами похвастаться чем-то большим, нежели просто красивая внешность не могли они.

И пятнали чужую ранимую душу отпечатками рук чёрных.
Квон Ынби понимала всё, тошно ей от себя становилось, но тишина и так слишком долго на уши давила, цепью сковывала и двинуться нормально не давала.

И приняла правила игры, закрыла уязвимость на замок, да роль свою превосходно выучила.
Улыбаться всегда, не важно какие штормы внутри бушевали.

Дело никому не было.

Но Ван Ирон было.

Душа у неё кровью обливалась каждый раз, когда полные зависти взгляды обращались на тёмную макушку, когда руки чужие тянулись с помыслами злыми, когда языки кости отчуждением ломали.

Видела она эту боль в глазах чужих.
Не наигранную ни разу, как бы не смеялись по углам.
Не фальшивую, как бы кто не доказывал с пеной у рта.
Не напускную, которой клеватали и её саму за спиной.

У Ван Ирон сердце болело за неё.
Стучало неумолимо по телу ток прогоняя, пульсом в голове частило, да смогло вырваться словами.

Фразами о любви. Не о плотоядной, страстной, бесконечно болезненной.

О настоящей, хрупкой, оголенной.
О родственной.
И не могла она противится ей, да и не пыталась вовсе.

Дала к себе в тело залезть, обустроиться с комфортом, и надеждой на острый, неверящий, пронзенный одиночеством взгляд ответить.

Без опаски заглянуть в глаза напротив.
И рвалось с губ не грубое о ненависти и лжи, презрении, а без конца отчаянное, невыносимо печальное о пережитой боли.

По утрам в тенях чужой комнаты пальцы сами в волосы длинные запутывались, да на ухо тихо напевали нотами в голову пришедший мотив.

Лишь дай мне посмотреть в последний раз в твои глаза
Я солнцем обернусь и в них останусь навсегда

У Ван Ирон до дрожи в кончиках пальцев, до взоров блестящих завесью эмоций разных, но всегда настоящих, искренних, болело сердце за эту девушку.

Ведь в глазах напротив она теряла и находила себя.

Я помню как открыл глаза
И встретил в них тебя
Как первый луч, как тихий звон
Как первая гроза
Ты словно в небесах заря
Ты полная Луна
Я помню лишь твои глаза
А дальше пустота

Посвящается ___Tinka_Kim___

Пожалуйста, обратите особое внимание и на обложку, она невероятно проникновенна, и просто насквозь пропитана заботой и уютом девушек😭❤️
Её сделала прелестная qetoshzn 💘
И работать и автор так восхительны, Господи 🥀