Старшеклассница смиренно читает размашистый почерк, ведующий ей об экономике в стране в период тысячу девятисот шестидесятых по семидесятые года, и старается не обращать внимания ни на всеобщий шум, ни на неопределённое чувство жжения между лопатками. Словно кто- нибудь из молодых людей прожигает её насквозь взглядом, решившись украсить кожу оббоженными узорами, не ведая о том, что спина её и так испещрена уродливыми шрамами. Но ей не до этого,–  нужно выучить конспект. А к подобному уже не привыкать.

— Чэвон, будь добра, принеси мне журнал из учительской, пожалуйста. — звучит поставленным басом позади, и отвлечься всё же приходится.

Названная девушка отклоняет голову от изучения вышеназванных записей, поднимая глаза на вошедшего учителя, и кратко кивает, поднимаясь из- за своего места. В классе повисает звонкая тишина, и под мерный шаг учителя к его столу, та наоборот удаляется от своей первой парты направляясь к двери в конце помещения, собираясь выйти за пределы класса.

Кто- то из особо оригинальных пытается ей поставить подножку, но она обходит её стороной, ни моргнув и глазом. В спину слышатся смешки, которые мужчина прерывает постукиванием ручки о поверхность доски, привлекая внимание к своей персоне, и позволяя тем самым выскользнуть без дальнейших происшествий той.

Парень с последнего ряда провожает её взволнованным вздохом вслед.

Поправляя то и дело съезжающие очки, юница с антрацитовым пушистым каре, немо следует просьбе, и не размениваясь на мелочи внимания к пустующим коридорам, слегка слышно отбивающих ритмом эха шаги, движется прямо по направлению к кабинету учителей.

Звонок прозвенел всего пару мгновений назад, а значит хоть кто- то, но там ещё быть должен.

Делая пару предупреждающих постукиваний костяшками по дереву двери, и на пару секунд задержавшись, чтобы видимо оправить поношенную форму, та после аккуратно приоткрывая оную заглядывает внутрь. Как и ожидалось, Ю- ним и Сон- ним пьют чай, в перерыве между своими уроками. Тем лучше для неё.

— Здравствуйте, Ю-сонсэнним, Сон-сонсэнним, — здоровается с обеими женщинами Ким, принимая в ответ тоже самое, и, склоняя макушку, уточняет цель своего прихода, — Хван-ним попросил принести журнал.

— Как день прошёл, Чэвонн-и? —интересуется молодая шатенка, сонсэнним Ю, преподающая им химию, кивком головы указывая на рабочее место мистера Юнхона. Поднося к губам кружку с горячим напитком, источающим приятный аромат ванили, меж тем постукивая по керамике не очень длинными, но изящными ноготками, та следит за пришедшей из- под ресниц, пока Чэвон ищет нужное ей на столе учителя общества.

Упомянутая едва уловимо поджимает губы, но ни слова не роняет.

— Слышала Минги принялся за старое, — между делом вставляет блондинка, Сон Ахара — преподаватель физики, хмуря свои аккуратные бровки и цепко выхватывая проскользываемые эмоции на лице ученицы, хотя та и пытается скрыться от сканирующих омутов, когда сама преподавательница ещё успевает перекинуться взорами со своей коллегой.

Обе неодобрительно качают головами, заново возвращая внимание на младшую.

Ни для кого из преподавательского состава не секрет, что Ким Чэвон – старосту класса 3-3, – в школе не любят. И это ещё мягко сказано. Её презирают если быть точней. Даже особо не таясь. Только вот за что, никто так в толк взять и не может.

— Ты же знаешь, малышка, что всегда можешь обратиться к нам? — ласково интересуется Ю Хёна, отставляя кружку на стол, и выпрямляясь на стуле, грациозно расправляя свою спину, словно готовясь в любой момент броситься на помощь к черновласой.

Сон Ахара кивает, подтверждая слова подруги, и ловко заправляет за проколотое в нескольких местах золотыми серёжками ухо длинную оттенка пепельного блонда прядь.

И одна, и вторая женщина не старше тридцати пяти, очень красивы, и главное умны, что и сами знают. Возможно, вам может показаться, что они стервы, но отнюдь. Они – гордость этой школы.

Трепетно переживая за оставшуюся сиротой третьеклассницу, они постоянно рвутся её поддержать и оказать той любую посильную помощь, но из раза в раз натыкаются лишь на стеклянные глаза цвета кофе и сжатые в полоску алеющие губы, когда она отрицательно качает головой, а угольные короткие пряди скрывают от чужих взоров расцарапанную шею от резких, обрывистых полос, что регулярно обновляются от рук любимого дяди.

Одинокая, сломанная внешне, но не сломленная внутри, девушка держится гордо, пускай и давно уже даже не живёт, а просто существует, только время от времени забываясь на страницах так ею любимых книг.

Когда у тебя не осталось ровным счётом ничего, и некому тебя спасти, кроме самого себя, у человека всегда остаётся одно – Надежда. И она у неё есть. Это именно то, что не позволяет хрупкой девичьей жизни рассыпаться осколками кровавых роз по серому асфальту.

Она выучится и поступит на медицинский, съедет от опекуна в лице брата погибшей сестры, её родной матери. Забудет об этих годах как о страшном сне, и попробует начать заново. Главное – продержаться последний год, самый тяжёлый. Выдержать.

Расцветающие девушки и приобретаемые силу юноши именно в этом возрасте становятся как никогда жестоки по отношению к тем, кто не такой как они. А она в ими придуманные каноны не вписывается. Дак ещё и сирота. Чем не объект для насмешек и издевательств? Вступиться за неё некому, это знает каждый. А сама она не настолько глупа, чтобы отбиваться от стайки всбалмошных подростков. Хуже будет.

Скомканно прощаясь, юница поспешно выносится из кабинета окутанным чистой заботой. Она к ней не привыкла. Она её боится. Сначала приучат к ней, а потом бросят. Так все поступают.

Казалось бы, нет зверя настолько дикого, чтобы он не отзывался на ласку, но также и нет ничего опаснее раненого животного, которое борется и воюет за свою жизнь. Любви оно не подвергается. Оно её расстярзает. Как расстярзали его.

Так и Ким бежит от любой доброты, как от огня. Доброта никогда не бывает безвозмедна, а платить ей нечем.

Вдвое быстрее преодолевая обратное расстояние до класса, почти проносясь по коридорам не чувствуя собственных ног, останавливается она прямо напротив дверей, по ту сторону которых слышится равномерный голос учителя Хвана, что рассказывает о промышленном подъёме.

Прикрывая глаза, в попытках успокоить взбунтовавшееся сердце, от незапланированной пробежки, девушка крепче стискивает руками журнал в кожаном переплёте, прижимая его к груди, и вздыхает с присвистом, от которого стреляет судорогой слёз в горле. Запрокидывая голову назад, не давая воли прокатиться горьким рекам по бледному лицу, прерывисто дышит, игнорируя ноющее горло. Зубы сводит, но волю эмоциям давать нельзя. Только не при всех.

Пару- тройку десяток секунд, и почти не слышно как скребутся кошки на душе, и глаза не сияют блеском непролитой, отчаянно драящей боли.

Делая вдох- выдох, она открывает дверь, заходя спокойно и твёрдо.

Всего лишь год, и всё.

Если не доведут до крайности.

***

Прогуливаясь по опустевшей школе, что расслабляет угасающим солнечным светом из окна, стеля оранжевую дорожку тепла на паркете, по которому шагает Сону, его удивляет не безмолвная тишина, что была бы свойственна для этого времени, а золотистый смех. На часах без пятнадцати минут закат, в здании из учеников почти никого, но этот раскат слышится так явно. Разносится отрывками по коридору, спутывая линии тишины так нагло нарушаемой кем- то.

Живой. Красивый. Горький. Надрывистый.
И как можно сочетать всё это вместе, в таком светлом чувстве, как смех?

Следуя на звук, тёмновласый выходит ко входу на крышу. Рядом с железными дверьми висит табличка призывающая не шуметь. Весьма иронично, однако.
И именно за ними слышится мелодия боли скрытая за завесой веселья. Округляя в шоке глаза, Ким вдруг понимает – это был не смех.

Это истерика. И при том набирающая обороты. А ещё в голову стучится мысль о том, что крыша это явно не то место, где можно оставлять одних людей, в таком состоянии. Мало ли что им может придти в голову вовремя кроющей апатии и болезненной агонии.

Сразу открывая настежь дверь, третьеклассник застаёт картину, что даже в его сердце отзывается привкусом безысходности.

Та самая гордая, ни разу не проронившая и капли слёз на публике, всегда изящная даже в покоцанной одежде, с вечно усталыми трещинами в глазах, их каменная староста плачет. На самом краю ограды. Одно неверное движение – смерть.

Но, кажется, ту это волнует в последнюю очередь.
Рыдая, разбитая девушка и думать не станет о том, чтобы уйти отсюда. Но больше всего поражает не место, а именно её рыдания.
Мучительные, сокрушительные, навзрыд.

Первостепенный шок спадает при прямом контакте с тёплыми глазами, что смотрят на него затравленно.
С острой обидой на самом дне озера тоски.

Словно громом поражённый, он поворачивается назад, не чтобы уйти, нет, чтобы закрыть дверь, дабы и те редкие прохожие, что могут здесь быть сейчас, не видели чужое израненное и больное. Хотя кому ещё вздумается подняться на крышу в такой- то час?

Он крадётся к ней медленно, не отрываясь от созерцания мокрых дорожек на кремовых щеках. Смотрит на спутанные короткие чёрные волосы. Проходится взором по дрожащим, перенявшим вишнёвый оттенок от вечных прикусываний губ, в попытках сдержать крик. На подрагивающие в приступах тихого плача узкие плечи.

И эта картина ничего не имеет общего с тем, что он привык видеть каждый день. С тем, как красиво она выглядела будучи полностью одинока, и как сейчас, не покидая привычного для неё кокона безмолвия, выглядит обратно противоположно.

Такое видеть не хочется.
Он никогда не видел её слез. Никто из них не видел. И даже осознание того, что он первый кто их узрел, не делает ему чести. Этого больше не хочется лицезреть. Никогда.

Наоборот хочется услышать яркий смех, который, как ему тогда ошибочно показалось, в самом начале, украшал стены школы.
Медленно, спокойно, без резких движений, он потихоньку подходит всё ближе и ближе.

Брошенный из- под ресниц обоюдоострый взор, не предвещает ничего хорошего. Создаётся впечатление, что ещё немного и Ким Чэвон – отличница, староста и странная девчонка – просто напросто зашипит. С отвращением.

Он присаживается на корточки, как бы глупо это не звучало, держа руки приподнятыми вверх, показывая, что он, о, Господи, серьёзно, безоружен. Спасать, понимаете ли, потенциальных суецыдниц в его списке дел никогда не значилось. Приходится действовать по наитию.

— Я не трону. — шепчет на грани слышимости парень, и доверчиво смотрит, стараясь передать ей всю гамму чувств испытываемую им сейчас. Донести до неё.

— Вы все так говорите, — хрипло раздаётся в ответ.

— Я не все. — делает вторую попытку Ким.

— Ты один из них. — снова режущим тоном стелится отказ.

— Я хоть раз тебя обижал? — риторически вопрошает Сону, не требуя ответа на и так заранее известное. Он никогда не уподоблялся своим одноклассникам.

— Но ты и не препятствовал, — шипящим стреляется прямо в душу.

Ким Сону пулю принимает храбро.

Он действительно никогда её не трогал, как другие, но также никогда и не защищал. Она казалась той, кому защита не нужна. Сильной.

— Послушай, давай просто поговорим, — незаметно для неё, старшеклассник всё же продолжал приближаться к той, будучи даже в такой неудобной позе. Да, совсем понемногу, но это уже было достижением.

— Вы все хотите просто поговорить. Вы всегда делаете только то, что вам угодно, плевав на мнение остальных. Просто признай, тебе, как и им, начхать умру я сегодня или нет. Найдёте новую игрушку.

— Ты не игрушка. Ты – человек, — стальным голосом твердит тёмновласый, решая прекращать играть в этот балет. Подбирается быстро и едва уловимо, и одним резким рывком подскакивает к ней и стаскивает её с края, зажимая в крепких объятьях.

Отходя не оглядываясь, он не выдержав, и случайно оступившись, сам заваливается на крышу, и валится с тихим стоном и отдавшейся лёгкой болью в спине назад. Но её не отпускает.

Чэвон на нём выглядит бездушной куклой, и он даже начинает волноваться о её самочувствии ещё сильнее, до тех пор, пока не слишит дерущий голосовые связки вой, а следом  чувствует уткнувшуюся ему в рубашку юницу, что стискивает так сильно бедную белую ткань в дрожащих неумолимо пальцах, что слышится  характерный треск.

Парень зарывается носом в чистый антрацит, и шепчет что-то из разряда успокаюващего. Вернее, что должно было бы оказывать подобное воздействие, а на деле только ещё больше подстегнуло Ким к накатившей, как цунами, истерике.

—Ты сильная, Ким Чэвон. Ты неимоверно сильная. — восхищённо отзывается ей в макушку Сону, и целует в неё же. Поверить только, сейчас он обнимает их старосту. И она ему верит, даётся. Это многого стоит.

—Была бы сильная, не ревела бы. Так что не ври мне. Никакая я не сильная. — сипло выдыхает ему в шею она, и не в пример, но его обдаёт холодом. Не внешним. Внутренним.

—Нет, Чэвон, ты сильная. Невероятно. Кто сказал тебе, что плакать означает быть слабой? Слёзы – не показатель слабости. Слезы показатель того, что ты живая. И ты точно живее всех живых. Просто не такая как все. Другая. Но это не значит то, что ты хуже. Ты лучше.

—Ты просто пытаешься меня задобрить, — не спеша ему верить до конца в его искренние намерения, та привстаёт на локтях, рассматривая дно его цвета тёмного шоколада омутов.

Далеко от себя он однако не отпускает. Боится. За неё.

—А смысл мне врать в очевидном?
Уже одно то, что ты сейчас живая показывает твою силу. — совсем не пугаясь отторжения, как на духу выдаёт Ким.

—Это всё из–за тебя. — неверяще хмурит брови она, и морщит нос.

—Нет. Просто ты изначально не хотела заканчивать так прозаично. А я лишь стал предлогом, своего рода проблемой, удержавшей тебя здесь. Якорем. — пожимая плечами, он улыбается ей. Вот так легко. Как она никогда не умела, но всегда хотела научиться. И это становится последней каплей.

—Спасибо. — сдаваясь бормочет та.

Прячет глаза от него, но благодарит. Она действительно удивительная.

—Не за что. Серьёзно, не за что. — снова притягивая к себе, отмахивается парень.

Он видел её слезы, но больше всего на свете теперь хочет услышать её смех. И точно сделает всё возможное, дабы осуществить свою маленькую мечту.

______________________________________

Авторская сноска:

1-я — Третьеклассница это ученица старших классов.

Поскольку систематически уровни классов в Корее поделены на три:

1 класс — с 6 до 12 лет (7–13)

2 класс —с 12 до 15 (13—16)

3 класс — с 15 до 18 (16—19)

Для простоты я отмечаю последний год цифрой 3-3(/как русский 11/ Где вторая цифра показывает год)

2-я — Известный афоризм :"Нет зверя настолько дикого, чтобы он не отзывался на ласку." — авторства  Эразма Роттердамского.

P.s чудо обложка, от которой так и веет грустью с надеждой напополам дело рук не менее чудесной xp_soo ✨🤗
Для тех, кто как и я восторгается её нежным переливом сквозящего отчаянья и умения мастера, она будет наверху в самой шапке 💘