А дальше дни летят с той же скоростью, с какой рука пролистывает страницы календаря, проверяя на месте ли все триста шестьдесят пять. Проносятся очередные недели тренировок и отборочные заплывы, из которых Каетано, Офелия и я выходим неизменными лидерами в финал. Отношения крепчают, море остывает, а солнце ленится и светит временами лишь через пелену облаков. После очередного дождя, в котором мы промокли до костей, Каетано загоняет в гараж свой мотоцикл и пересаживается в синий Мерседес универсал.

Мы целуемся на переднем сиденье, а на заднем творим то, что надежно скрывают окна с тонировкой. Карла регулярно щекочет мне нервы рассказами о своих открытиях в постели с Фабианом, так что к началу ноября у меня возникает чувство, будто я лежу с ними третьей.

Папа объявил грант за самый интересный проект по строительству своего отеля «Дочь Колумба» в Пуэрто-Рико (да, да, название просто идеально!), а сеньор Дельгадо становится в нашем доме гостем более частым, чем Каетано. Он предпочитает лично решать все вопросы, поэтому я частенько пасусь под дверьми отцовского кабинета, вынюхивая подробности их переговоров.

Сейчас идет активное привлечение новых акционеров и капиталов. Поскольку «Гарсиа Интерпрайзес» выходит на кардинально новый рынок, требуется стабильная подушка финансовой безопасности, которую может обеспечить выпуск нового пакета акций.

Папа практически каждое утро летает в свой офис в Барселону, он даже купил вертолет, чтобы перелеты осуществлялись быстрее. Я надеюсь, он улетит и семнадцатого ноября, чтобы день был самым обыкновенным, но, конечно же, никуда он не летит.

Я просыпаюсь совершеннолетней под грохот ливня и завывания ветра. Это первый по-настоящему непогожий день за осень. Природа знаменует начало моей взрослой жизни настоящим апокалипсисом. Но дома тепло, светло и тихо. Никаких хлопушек, шумных поздравлений и песен. Мой телефон не разрывается от сообщений, потому что друзья с уважением относятся к моему личному «Дню тишины». Я встаю и собираю волосы в высокий пучок, пуская на лоб несколько прядей так, чтобы они напоминали челку. Так я похожа на Ноя. Пью успокоительное, потому что всякое может случиться, и спускаюсь вниз прямо в пижаме. В кухне горит свет, а аромат эмпанадас в духовке и миндального бисквита Сантьяго обволакивают ноздри и щекочут желудок. Папа разжег в камине огонь, и теперь гостиная наполнена уютным потрескиванием дров, а тени огня пляшут на стенах.

Сегодня – никаких традиционных подарков, шума и суеты. Круг почета на своем новеньком автомобиле я сделаю завтра, когда отгрущу этот день. С улыбкой, полной горечи и любви, папа прижимает меня к себе и вкладывает в мою ладонь маленькую бархатную коробочку.

– С днем рождения, мое маленькое личное Рождество.

В мою ладонь ложится маленький винтажный кулон с изящным плетением бутона лотоса. Я разворачиваю его и читаю гравировку:

«Море любит тебя,
А я ни на
Йоту не меньше,
Радость моя».

Слеза тут же капает на красивую надпись. Возможно, родись я в цветущем апреле или знойном июле, мне было бы проще справляться с меланхолией в этот день. Но я родилась в ноябре, и слезы его мне под стать. Целый год я живу, бегу, смеюсь и радуюсь. И только семнадцатого ноября я позволяю себе остановиться и убрать с лица улыбку, а татуировка «Una Vida» утрачивает смысл. Мою маму убил рак, а брата – случайный пьяница в подворотне. Мне не с кем разделить радость жизни и некого за нее поблагодарить. Сегодня я никому не должна улыбку.

Весь день мы втроем объедаемся сладким прямо в пижамах и пьем горячий шоколад с маленькими зефирками и корицей, а вечером Люция ставит передо мной два торта: с шоколадным и ванильным кремом. Я шепчу в кулачок свое желание и задуваю свечи на ванильном. А на шоколадном они так и горят, а я в одиночестве наблюдаю за тем, как восемнадцать огоньков становятся все длиннее и ярче.

Задуть их некому.

– С днем Рождения, сестренка!

– Люблю тебя, Ной.

Когда время переваливает за полночь свечи гаснут одна за другой, и кухня погружается во мрак. «День тишины» завершен.

«День радости» врывается в мое сознание смехом Лукаса и близнецов, грохотом хлопушки, хлопком пробки, вылетающей из бутылки игристого, перестуком каблуков Карлы и трением воздушных шариков друг о друга. Они вваливаются в мою спальню на рассвете через террасу, и стоит мне разлепить глаза, как на меня тут же обрушивается дождь из синих и серебряных конфетти.

– С днем рождения! – орут на меня в четыре голоса. – С днем рождения, Ноэлита!

Я в растерянности сажусь на кровати, заспанная, с подушкой, отпечатавшейся на щеке, и спутанными волосами в конфетти. Натягиваю одеяло по шею, чтобы никто не поднял на смех мою отнюдь не совершеннолетнюю пижаму с русалочкой Ариэль и бормочу полусонное «спасибо». А Карла уже прыгает мне на кровать и душит в довольных объятиях, Лукас вручает бутылку, и игристое разливается по всем подушкам. Фабиан ищет, куда положить охапку белоснежных розочек, и только Каетано никуда не спешит. Он запирает дверь террасы, чтобы я не замерзла, и с нежной улыбкой встречает мое смущение от творящейся вокруг суеты.

Карла ураганом проносится по моей спальне, раскидывая блестки, потом хватает Лукаса и Фабиана под руки и выталкивает обоих в коридор.

– У вас есть минут десять, птенчики, пока Люци не заметила, что один братец не на месте! – щебечет она и закрывает дверь.

– Каи этого хватит вполне. – Не удерживается Фабиан.

– Там во дворе стоит малютка под синим чехлом, не терпится ее увидеть, Эл, не напрягай тазовые мышцы, и скорее спускайся! – громко шипит в замочную скважину Лукас, после чего их шаги гремят по лестнице на первый этаж.

– О чем они говорят? – в недоумении шепчу я.

Каетано, наконец, сходит с места и, наступив коленом на мое одеяло, стаскивает его с моей груди.

– Ты ведь уже взрослая девочка, Ноа, догадайся, – игриво поводит бровями он, упираясь кулаками в матрас с двух сторон от меня.

– О боже! – я густо краснею и прячу в руках свое лицо.

– Ты такая красивая, Ноа... – чувствую теплое дыхание у своей шеи, после чего губы накрывают мою сонную артерию и срывают тихий вздох. – С днем рождения!

Каетано отстраняется, чтобы заглянуть мне в глаза. Воротничок белой форменной рубашки выглядывает из-под толстовки с гербом Академии Вергара. Я тянусь к нему, забыв о русалочке на пижамной футболке, а он обхватывает меня за талию и сажает на себя верхом. Между ног мне тут же упирается бугор в форменных брюках. С тихим стоном я утыкаюсь Каи в плечо, ощущая как от желания сводит мышцы внизу живота. Его кожа соленая от ветра, волосы растрепанные и мокрые из-за дождя, а сам он источает бодрящий холод ноябрьского утра, моего утра.

– Лукас говорил, один поцелуй сжигает двадцать шесть калорий... – шепчу я в его приоткрытые губы, а он запускает ладони под мои шортики с рыбкой Флаундером.

– Да?.. – руки Каи игриво сжимают мои бедра, приподнимая и вновь насаживая на себя.

– Значит, за десять минут их будет двести шестьдесят... – с шумом выдыхаю я, а он неспешно обводит языком контур моих губ. – Представь, сколько калорий... ах... – его пальцы движутся дальше и отодвигают кромку моих трусиков, – сколько калорий сжигается... о... Каи... да...

– Скажи...

– Во время секса.

Каетано впивается в мои губы, и я тут же углубляю поцелуй, запуская пальцы в его волосы. Пускай Карла и дальше рассказывает о своих открытиях в постели с Фабианом, ловя момент, когда родителей нет дома.

Мы с Каи никуда не спешим, исследуя тела друг друга и разжигая желание похлеще, чем у Зевса перед женщинами (если судить по количеству его детишек).

Я знаю, как провести рукой по его ребрам, чтобы услышать тихий полувздох-полустон, а он – как поцеловать меня так, чтобы дыхание сбилось. Каетано обещал, что мой первый раз будет самым особенным, и, судя по тому, какой накал стали приобретать наши разговоры, этот момент был не за горами, как и предел его благочестивого терпения.

– Каи... Каи! – шепчу я, с трудом убирая от себя руки и сползая с его колен. – Каи. – Я специально отхожу от него подальше и предостерегающе грожу пальцем. – Если Люция застукает твои руки там, где они только что были, отлупит полотенцем так, что сидеть не сможем ни ты, ни я!

Каетано встает и, наступая медленно и плавно, точно тигр, загоняет меня за ширму, где уже висит моя отглаженная школьная форма.

– Если мои руки снова окажутся там, где они только что были, я готов лежать вечно!

Он подхватывает меня на руки и поцелуем вышибает дух. Громкие призывные гудки автомобиля со двора застают меня в одних только шортиках. Я выталкиваю Каетано из-за ширмы и одеваюсь со всей возможной стремительностью. Он мешает мне, лишь когда я натягиваю длинные мериносовые гольфины: часть осенней школьной формы для девочек.

Я вылетаю на террасу, и отнюдь не нежный ветер с дождем наводят мне красоту вместо расчески и тоника. Новенький кабриолет БМВ M4, синий, как само сердце океана, сигналит и мигает мне своими лихими сощуренными глазами.

Я визжу и прыгаю от восторга, а папа выходит из машины под дождь и радостно машет мне, подставляя лицо холодным каплям. Я сбегаю вниз, а Каетано спускается на улицу через дом. Они стоят под крышей с Люцией, Карлой, Фабианом и Лукасом, хлопают очередную хлопушку и сабражем откупоривают сразу две бутылки Вдовы Клико. И я смеюсь и кружусь вместе с папой в брызгах вина и дождя под радостные крики «С днем рождения, Ноэль!».

А небо рыдает, как неприкаянное, но мне все же хочется верить, что не из-за меня. И что где-то там, за пеленой из туч и облаков мои брат и мама встречают «День радости» вместе со мной.

Люция закатывает для нас праздничный завтрак с блинчиками, тортом, ягодами и фруктами, мы шумим и смеемся, как будто никому из нас не нужно в школу или на работу. Но специально установленный таймер на плите Люции недвусмысленно напоминает, что пора покидать теплый дом. Карла наспех укладывает мне волосы, обещая сделать красивую прическу на вечер, а Лукас, уворачиваясь от выпроваживающего полотенца Люци, успевает отправить в рот еще один блинчик перед тем, как мы впятером оказываемся по ту сторону двери.

– Ну-с, – Лукас потирает руки. – На Бентли я уже накатался, так что сегодня, пожалуй, поеду на БМВ.

Я смеюсь и пихаю Каетано в бок:

– Подбросить до школы, красавчик?

– А права у тебя есть? – зануда Фабиан высовывается из-за плеча Карлы. Я лишь закатываю глаза и демонстрирую заветную карточку.

– Нужно заводить правильных друзей, Фаби.

– Не убей моего брата! Он у меня один! – шутит он, но шутка не получается. Я растерянно приоткрываю рот, но звук не идет. Ноги прирастают к месту.

– Фабиан! – вспыхивает Карла, грозно топая каблуком. – Ноэль сдала экзамен на той неделе! Она готовилась по-настоящему. Инспектор лишь закрыл глаза на возраст! По дружбе, понимаешь?!

– Последи за языком, Фабиан. Эл? Порядок? – мне на спину ложится широкая ладонь Лукаса, а чертово небо все плачет и плачет. Каетано заглядывает мне в глаза, и я цепляюсь за карие вишни всем своим существом. Сегодня «День радости»! Даже боль не посмеет его испортить! Я трясу головой, избавляясь от оцепенения, и решительно шагаю с крыльца.

– Спорим, я быстрее? – призывно улыбаюсь Карле, и та выдыхает.

День в школе проносится так же стремительно, как гоняет мой кабриолет. И вот я уже стою в своей спальне в новом голубом платье, обтягивающем талию, словно вторая кожа, с пышной юбкой в несколько слоев. Верхний из них – прозрачный, расшитый красивым цветочным узором из серебряных нитей. Грудь и загар красиво подчеркивают вырез и тоненькие бретельки.

Карла в розовом шелковом платье с разрезом от бедра и голливудской волной, стоит за моей спиной и докручивает мне последние локоны.

– Ты выглядишь на миллиард, детка! – шепчет она, глядя на нас обеих в зеркало. – Сегодняшнюю ночь ты обязана на всю жизнь запомнить! Парни парнями, оргазмы оргазмами, но снова восемнадцать тебе не будет уже никогда! Поняла?!

– Так точно, босс! – шутливо отдаю честь я и застегиваю в ушах бриллиантовые сережки-капли от Bvlgary, подаренные сегодня папой. Медальон оставляю в шкатулке, мне кажется он слишком личным, чтобы выставлять напоказ. Застегиваю босоножки с каблуками до Луны и тоненькими белыми ремешками.

Нас обеих забирает Фабиан на машине Каетано. Мой кавалер завершает последние приготовления для вечеринки-сюрприза. В душе я надеюсь, что все будет так, как я и хочу, потому что светский раут в духе совершеннолетия Карлы я не переживу.

Да. Все именно так. Мерседес тормозит на парковке в Алтее, и я взвизгиваю, увидев неоновую вывеску «Беспамятства». Мы с Карлой не были в клубе с той самой ночи. Ночи, когда Фабиан снял меня с барной стойки, а Каетано спас от полицейского на своем мотоцикле. Мурашки пробегают по коже от приятного нетерпения.

На входе мне устраивают настоящий фейс-контроль. Лукас, переодетый в полицейскую форму, проверяет мои права, сверяет возраст и смотрит карточку на свет.

– Сеньорита Гарсиа, сожалею, но... вам сюда можно! Проходите! – орет он, и Карла покатывается со смеху. – Не жалейте туфельки и не убегайте! – добавляет он в ответ на мою широкую улыбку. О да, это очень символично: вернуться сюда совершеннолетней после босоногого бегства несколько месяцев назад.

– Эй, а вы куда? Ну-ка, ваши права, сеньорина, – пристает Лукас к Карле. Та смеряет его презрительным взглядом с головы до ног, прежде чем осадить своей коронной фразой:

– Дружок, ты, видно, забыл, что во мне течет вино старее, чем вся твоя жизнь!

– Ах, простите, по вам и не скажешь, что вы такая бабулита, сеньора! – не тушуется Лукас. – Красивы и свежи, как в восемнадцать!

– Ну какой же ты дурак, Лу! – смеется Карла, протискиваясь мимо него внутрь.

Каетано стоит в самом центре: счастливый и невозможно сексуальный в белой рубашке и черных джинсах. Я прыгаю прямо в его объятия, и он, смеясь, кружит меня под веселые возгласы гостей, приветствующих и поздравляющих именинницу.

Здесь собрались сегодня все мои друзья. Они танцуют, обнимают меня и пьют игристое за мое здоровье и счастливую жизнь. Мне давно не было так легко и весело. Клуб закрыт лишь для нас, диджей включает лишь ту музыку, которую просим мы, поэтому полвечера мы сбиваем подошвы туфель и обрываем голоса под неизменного Альваро Солера.

А еще мне говорят веселые и трогательные тосты. Но особенно запоминается тот, что произносит с барной стойки Офелия в золотистом платье-чешуе, идеально подчеркивающем рыжие волосы. Она здорово шутит насчет нашей спортивной карьеры и торса Каетано, а когда мы утираем слезы смеха, поднимает бокал и глядит мне прямо в глаза:

– Ноэль, знаешь, я рада, что именно ты – моя вечная соперница. Без тебя было бы так скучно побеждать. Ну... и пару раз проигрывать.

Мы обнимаемся наверно впервые со времен младшей школы, и я ловлю себя на мысли, что Офелия вполне пригодна для настоящей дружбы, не конкурентной. Но я подумаю об этом завтра. Или через год, не знаю.

Веселье продолжается. Меня даже тянут за уши ровно восемнадцать раз, а после я задуваю свечи на красивом трёхъярусном торте. Пустив по венам глюкозу, мы обнимаемся огромной компанией и все вместе отрываемся под «Throwback» Майкла Патрика Келли.

Когда же звучит следующая композиция, компания распадается, чтобы перевести дух. Я вслушиваюсь в незнакомую мелодию: мотив игривый, но в то же время немного лиричный.

– Что за песня? Я ее не знаю! – Кричит Карла мне в ухо, обнимая Фабиана за талию.

– Я тоже! Не видели Каетано? – спрашиваю я, ища его глазами. – Что за...

Свет в клубе приглушается, лица гостей уходят в полумрак, один единственный прожектор блуждает по танцполу, пока не замирает прямо над моей головой. Мягкий золотистый свет, подобно солнцу, обволакивает меня, и люди расступаются, чтобы на виду осталась я одна.

Проигрыш в песне заканчивается, и по моему телу буквально запускают электрический разряд: я узнаю этот голос! Оборачиваюсь, ища глазами его источник, и нахожу прямо перед барной стойкой. Облокотившись на нее локтем, Каетано сжимает в руке микрофон и неотрывно смотрит на меня. Слушаю его гипнотически прекрасный голос и постигаю суть: не только Карла не знает эту песню. Ее не знает никто.

Ведь она моя.

– Летний жаркий ветер,
Твои глаза, как океан.
Тону я в сладком бреде,
Сбиваешь с ног, как ураган.

Когда тебя увидел,
Разбилось сердце пополам.
Как-будто кто-то намагнитил
Меня к твоим губам.

Беги сколько угодно,
Теперь ты – моя цель.
И я влюбился безысходно
В девчонку с именем Ноэль!

По клубу прокатывается волна умиленных вздохов, визга и присвистываний. И эта самая волна толкает меня навстречу Каетано. Легко пританцовывая под проигрыш, я движусь навстречу его протянутой руке. Едва длинные пальцы сжимают мою талию, мир вокруг погружается в темноту. Есть только я и он в золотом свете прожектора. Поднимаю голову и заглядываю в карие блестящие глаза. Сердце колотится где-то под каблуками босоножек. Счастливее меня могла быть только новоиспеченная миссис Дарси. Каетано легонько целует меня в кончик носа и начинает петь следующий куплет.

– Ты с виду мирная лагуна,
Сама клокочешь, как вулкан.
За что смеется мне фортуна?!
Хочу тебя я, как гурман!

Надень голубенькое платье,
Заберу тебя я на закат.
Теперь я знаю само счастье,
И никакие волны нас не разлучат.

Беги сколько угодно,
Теперь ты моя цель.

Прожектор медленно гаснет, мелодия затухает, и последние строчки Каетано поет шепотом мимо микрофона для меня одной.

– Да! Я влюбился безысходно
В девчонку с именем Ноэль...

Мое имя Каетано выдыхает мне в приоткрытые губы, я закрываю глаза, и он целует меня, привлекая к своей груди с пылом и нежностью, на которые способен он один.

– Боже... ты написал для меня песню! – шепчу я, цепляясь за воротник его рубашки, чтобы подольше удержать у своего лица. – Она невероятная!

– Я же обещал. – Шепчет он.

Нас окружают одноклассники, наперебой отвешивая комплименты песне и похвалы Каетано. Моя голова все еще прижата к его груди, и я чувствую, как напрягаются мышцы: он смущен от избытка внимания и не знает, куда себя деть. Пора прийти на помощь.

– Хочу танцевать под «Two Feet»! – кричу я диджею, тот поднимает большой палец вверх и врубает ту самую песню, с которой все началось. Как и в ту ночь, толпа распадается на парочки, и клуб утопает в сексуальных аккордах «I feel like I'm drowning». Но сегодня я не штурмую барную стойку.

Каетано отступает на шаг, и я танцую только для него. Тихонько мурлыкая себе под нос слова песни, я покачиваю бедрами и очерчиваю дрожащими пальцами свой силуэт. Встряхиваю головой, и копна золотистых волос взмывает в воздух, пышная юбка, как и тогда, добавляет сексуальной игривости моим движениям. Я слегка приподнимаю подол, оголяя загорелые бедра. Наши с Каетано взгляды связываются в тугой узел, и зрительный контакт не рвется ни на мгновение. Грудь Каетано вздымается от участившегося дыхания, я вижу каждый мускул, что напрягается у него под рубашкой. Его рот приоткрывается и начинает тихонько напевать:

–Ты держишь меня и
Не даешь вырваться...
Ты медленно убиваешь меня,
Так медленно, оу, нет...

Я мысленно расстёгиваю его рубашку пуговка за пуговкой, воображаю, как он снимает с меня платье... от возбуждения мои ноги дрожат, но я вывожу бедрами новый круг и скольжу ладонью по своей шее и вдоль линии декольте. Хочу, чтобы это были его руки.

В полумраке «Беспамятства» вижу, как наливаются порочной темнотой глаза Каетано. И под этим тяжелым пылающим взглядом я замираю, чувствуя себя совершенно голой.

– Святые плотники! – вырывается у меня фирменное ругательство Люци, и я шагаю навстречу рукам, которые в один миг сжимают меня так крепко, что сбивается дыхание.

Мы впиваемся в губы друг друга, не в силах сдержать бушующий внутри нас огонь. Лишь остаток ума где-то в области затылка жалобно стенает: ре-пу-та-а-а-ция...

Тихонько зарычав, толкаю Каетано к бару и увлекаю за собой к тому самому выходу за стойкой, откуда я бежала из «Беспамятства» в конце августа.

Остывшая ноябрьская ночь мгновенно сбавляет наш пыл. Я вздрагиваю под порывом ветра, и Каетано крепче прижимает меня к своей груди.

– Скоро домой, – вздыхаю я, утыкаясь носом во вкусно пахнущую рубашку. – Прости, что вытащила тебя на холод. Но мне так хочется побыть с тобой наедине. Хотя бы пару минут. Ты потрясающий... ты всегда так вкусно пахнешь...

– Ноа, в тебе поет алкоголь, – тихонько улыбается Каетано мне в волосы.

– Не правда. Ты просто боишься комплиментов, будто кроме меня никто тебе их не отвешивает.

– В таких количествах уж точно никто. Пойдем в машину. Ты вся дрожишь.

Мы бежим по парковке, и я уже рисую в голове картину, как обвиваю ногами бедра Каетано на уютном заднем сиденье Универсала, но почему-то передо мной распахивается всеобламывающая передняя дверца. Я даже не пытаюсь скрыть своё разочарование, когда ныряю в темный салон. Каетано заводит двигатель и включает обогрев сидения. Ну вот, сейчас отвезёт меня домой, и все...

– Тебе нельзя за руль! – предпринимаю последнюю попытку предотвратить неминуемое прощание.

– Ноа, я не выпил ни глотка, чтобы самому увезти тебя отсюда. Я обещал твоему отцу... – Каи фыркает при виде моей хилой благодарной улыбки, – что верну тебя ему в целости и сохранности. Завтра.

– Завтра?! – я не верю своим ушам. – Папа отпустил меня на всю ночь?! Как тебе удалось?!

– Не каждый день устраивается вечеринка века по случаю совершеннолетия! Я сказал, что головой за тебя отвечаю. Ох, Ноа! Видела бы ты своё лицо минуту назад! – Каетано покатывается со смеху, похлопывая ладонями по рулю. – Если бы меня попросили изобразить облом, я спародировал бы тебя!

– Заткнись! – весело огрызаюсь я. – Ночь такая длинная! Чем займёмся? Вернёмся в «Беспамятство»?

– Ночь такая длинная... – тихо повторяет Каи, заглядывая мне в глаза уже без тени улыбки, и все становится ясно. И от этой ясности внизу живота начинает томительно ныть.

Я тянусь к нему, и когда его губы медленно накрывают мои, давая шанс передумать, порывисто шепчу:

– Каи, пожалуйста, увези меня отсюда.