Академия Вергара несла на своих кирпичных плечах более, чем вековую историю. В ее просторных залитых неистовым солнечным светом аудиториях выучилось уже не одно поколение обитателей Холмов Алтеи. Академия Вергара могла похвастаться самым низким процентом стипендиатов, потому что пробиться туда без трастового фонда или характеристики, подобной бизнес-хватке Илона Маска, легким Майкла Фелпса или одаренности Леонеля Месси, было просто невозможно.

Каждый учащийся в Академии знает свое место. Поскольку такой критерий, как деньги, в нашем случае практически не применим, мы делимся стандартно: пловцы, футболисты и прочие спортсмены, команда чирлидеров, программисты, актеры, художники и так далее. Есть у нас те, кого все любят, есть ребята, против которых дружить одно удовольствие, есть банды, которых боятся. Все, как у всех. Есть у нас и свои недосягаемые кумиры, есть и чудаковатые отщепенцы, есть и стайка стерв, распускающих сплетни обо всем на свете.

Мне повезло, что я с самого детства принадлежала к команде спортсменов. У нас есть свои привилегии: мы можем уходить с занятий в разгар соревнований, у нас есть доступ на все тусовки. Мы дружнее, потому что в спорте первенство измеряется не нулями в трастовом фонде. Нам в отличие от многих других учеников не нужно отстаивать свое право считаться элитой: доказательства наших заслуг уже переплавлены в медали и кубки, украшающие весь холл первого этажа Академии Вергара.

За месяцы знойного лета я успела забыть, как чопорно выгляжу в школьной форме с повязанными ленточкой волосами. Папа довольно окидывает меня взглядом, когда я сбегаю по лестнице к его машине. На мне – темно-бордовая юбка в клетку и заправленное в нее белое поло с вышитой эмблемой Академии Вергара: львом с распахнутой пастью, чья грива переливается на солнце золотыми и алыми нитями.

Папа отвозит меня на учебу, и когда он тормозит перед главным входом, каблучок Карлы от нетерпения уже буквально пробивает дырку в каменной плитке.

– Как много я хочу сказать тебе, моя дорогая! Но я так сильно злюсь, что не могу контролировать громкость своего голоса! – цедит сквозь зубы она, цепляя меня под руку и подталкивая к дверям. Ее длинные блестящие волосы убраны широким ободком Prada, а стройные ножки обтянуты черными гольфами, от чего Карла смахивает на Блэр Уолдорф в ее лучшие годы.

– Вишенка все еще у меня на тортике, – шепчу я, склоняя к ней голову, пока мы бредем по светлому коридору с высокими сводчатыми потолками вдоль резных деревянных шкафчиков, выглядывая свои номера.

– Умница! Честно сказать, на пару процентов я все-таки сомневалась, здорово тебе вчера башню снесло. – Карла довольно улыбается.

Краска смущения проступает на моем лице, и я с головой ныряю в свой шкафчик.
Администрация заботливо оставила каждому ученику конверт с расписанием занятий, внеклассных часов, тренировок и репетиций. Карла внимательно изучает график тренировок группы поддержки, она – капитан, и крайне ответственно подходит к своей роли. В прошлом семестре ее «Львицы» выиграли кубок на чемпионате побережья. И планку снижать она не собирается.

– Завтра у нас отбор, – сообщает она. – Плаваешь?

Киваю. Моя тренер вписала утреннюю тренировку перед отбором в команду пловцов на следующее утро. Значит, на рассвете пойду бегать.

– Господи, посмотри, кто здесь! – вскрикивает Карла, от чего к стеклянным дверям оборачиваюсь не только я, но и парочка наших одноклассниц.

Фабиан и Каетано в школьной форме выглядят, как отражения друг друга. Будто природа сделала «копировать-вставить» при их сотворении. Сейчас я совершенно не могу отличить одного от другого. Они побриты, причесаны, а поло не застегнуты на верхнюю пуговку. Я в замешательстве.

– На нашей улице перевернулся грузовик тестостерона... – шепчет Летиция Ловего, синхронистка. Ее отец работает на моего. Я знаю, потому что папа часто звонит ему перед поездками и «оставляет за старшего».

Близнецы практически поравнялись с нами, и я жду, что они остановятся, мы поздороваемся, и я вычислю, кто из них кто. Если один из них, конечно же, не выдаст себя сам. От этой мысли у меня начинает покалывать губы. Но все, что я получаю, как и Карла, и Летиция, и остальная стайка наших девочек – спокойные невозмутимые взгляды, которые в простонародии зовутся игнором. Я могла бы предположить, что нас не заметили, но это не так. Оба предпочли опустить факт знакомства со мной. Будто сентябрь обнулил остатки августа в их головах.

– Каетано не рассказал о вас брату, – предполагает Карла, когда мы занимаем места на лекции по эконометрике в аудитории с витражными окнами, через которые утренний свет пускает разноцветных солнечных зайчиков.

– Нет. Они оба меня «не заметили», – изображаю пальцами воображаемые кавычки, – дело в другом.

– Эли, не переживай.

Но я и не переживаю. Ведь не могу на это повлиять. Поэтому погружаюсь в начавшуюся лекцию. Точные науки меня всегда успокаивают, я очень люблю  математические методы и модели, а подробный анализ функций действует, подобно медитации. Мозги работают, а шестеренки в нем, пускай и со скрипом, но запускаются после минувшего лета.

Карла косится в мои конспекты, и я, как бы невзначай, пододвигаю тетрадь к ней поближе.

– Ух, сколько нулей, – тихонько ворчит она, – ненавижу четные числа.

Ей непросто даются статистические вычисления, зато в маркетинге ей равных нет. Торг и реклама – ее вторая натура, Карла всегда получает все, что хочет. Выпивку все лето добывала для нас именно она.

В следующий раз с близнецами мы пересекаемся в столовой. Просторной и светлой, как и любое помещение Академии, с белыми столами и удобными стульями. За стеклянной стеной – внутренний дворик, где можно в теньке посидеть в перерывах между занятиями в окружении гранатовых деревьев.

И вот я, стоя в очереди за тостами с авокадо, впервые в своей жизни узнаю, что такое ревность. Мне не нравится это чувство. Оно заставляет чувствовать себя слабой, хуже той, что игриво накручивает локон на палец, беседуя с одним из братьев. Он не улыбается, и я не могу сказать, кто это, ведь ямочка на щеке – моя единственная возможность различать близнецов.

Ищу глазами второго: сидит за столиком у окна в окружении своих одноклассников. Загорелые руки сцеплены в замок и подпирают подбородок. Внимательно слушает рассказ блондина, кажется, футболиста. Кивает, вижу, как движутся его губы, что-то отвечая. А дальше... глаза отрываются от собеседника и начинают задумчиво блуждать по столовой, будто желая кого-то отыскать.

Меня. Сосредоточенный взгляд замирает на моем лице и не движется дальше.

– Каетано, – шепчу я.

– Что-что? – курчавая голова Лукаса, стоящего передо мной с набитым ртом, оборачивается, но на него я не реагирую.

Улыбаюсь и, не поднимая руки, перебираю пальцами воздух: ненавязчивое приветствие, после которого Каетано отводит глаза и возвращает все внимание к собеседнику.

Воспоминание о себе, сияющей и счастливой, застывшей перед ним в одном белье, позволившей ласкать свою обнаженную кожу, болью сжимает грудную клетку. Будто даже глаза что-то обожгло.

«Такое случается между незнакомцами заполночь. И к полудню обычно заканчивается».

– Лу-Лу, обедай один. Я пошла, аппетит пропал. – Бросаю поднос на столик и быстрым шагом направляюсь к двустворчатым дверям, ведущим в коридор.

– Эли? Что случилось, я не понял, Эл?! – мне вдогонку летит удивленный крик Лукаса, но я на него не реагирую.

Конечно, я это переживу. Закрывшись в кабинке туалета, смотрю на свое запястье с татуировкой. В голову лезет дурная мысль: взять булавку и кольнуть себя в один из пальцев, которые вчера касались груди Каетано. Чтобы выступила капелька крови, и вместе с ней ушла эта обида.

Нет! Я сильнее своей слабости. Я вылечилась, я здорова! Я больше не сделаю себе больно.

Я не сумасшедшая...

💙

Присоединяйтесь к моему телеграмм-каналу Krauze's Base!

💙