у Данте для меня свой ад в северном омуте.
размешанный с прогнившей любовью и головной болью.
дробящий кости позвонков,
стирающий кожу в мясо. пятнающий душу ложью.

круг первый —

походка

небрежно-ковыляющая, как у подвыпившего подростка. с длинными, шаркающими шагами, словно у усталого бродяги. ноги постоянно стаптывают обувь в лохмотья, и ты ничего не можешь с этим поделать. в этом твоя изюминка — портить вещи без всякого сожаления и даже с ухмылкой на губах. портить людей, меня, без всяких приступов совести, давая запомнить свои ковыляющие шаги, с которыми теперь не перепутать никакие другие, которые заставляют шерстить толпу и разочарованно понимать, что среди них никогда не было тебя {ты потерялся в водовороте масок, скажи, где теперь тебя искать?}

круг второй —

руки

бледные, с лунными дорожками из вен, пахнут спокойствием, если обернуть их вокруг себя, и садовыми яблоками из твоего сада. они непредсказуемы, неуловимы: бьют больно, наотмашь по щеке за неправильные слова, и через мгновение поглаживают покрасневшую кожу, извиняясь за порыв. я придумываю новое правило касательно твоих омерзительных ручонок, — ко мне больше нельзя прикасаться, иначе штраф и домашний арест, — но те будто живут своей жизнью и медленно, мучительно, дергают струны, лопают их, сдирают пальцы, протягивают ладонь доверчиво, чтобы я поверила, отдалась и забылась.
и знаешь что?
я сдаюсь.
больше так не могу.

круг третий —

волосы

запутываются в непослушных пальцах, их так хочется дёрнуть со всей силы, — раз! и целый клок кудрей долой — чтобы причинить тебе боль. но жестокие мысли не штурмуют крепость сознания, не фонтанируют ядом, а покорно затухают, как несмелый уголек, оставшийся после величественного огня, который всецело понимает свою беспомощность перед надвигающимися цунами.
посмотри на меня.
как ты сумел приручить это непокорное дитя.

круг четвертый —

губы

шевелятся, но не могу разобрать, что ты хочешь сказать.
"инферно-рай. я хочу в инферно-рай с тобой".
наваждение накатывает волной. дрожь барабанит по телу. не могу поверить, что ты это прошептал.
хочешь со мной. опускаться в лаву разгоряченных быстрым дыханием тел.
хочешь со мной. ласкать друг друга сладко-сахарными словами.
хочешь со мной. попасть в ад из сплетений возлюбленного имени.
хочешь со мной. забыть себя и отдаться во власть дьявольского повеления.
губы твои словно панацея, куда прикоснутся — там любая рана заживает, без шрамов и рубцов. все болезни мои губами твоими лечатся, без них дышать не могу, видеть не могу, слышать.

круг пятый —

голос

— жёсткая ржавчина, чешуйками выстроившаяся на внутренней стороне моей черепной коробки, — если захочешь, просто так не всковырнешь, лишь пальцы поранишь до крови, а нотки твоего голоса всё залечат, как ни в чем не бывало.
(ты ничего не докажешь, глупая)
голос твой переливами водопада втекает мне в душу, вытесняя мой внутренний, теперь тело тебе одному подчиняется и беспрекословно​ слушается
(делай с ним, что пожелаешь, я всё стерплю).

круг шестой —

запах

— магия восточного побережья, с его извилистыми песочными тропами и соцветиями тропических цветов. это сакура в самый её цветущий период, свежесть утреннего бриза, что-то внеземное и безумно манящее.
жемчужная нить рассыпается каскадом {бесценный}.
бабочки добровольно сжигают свои крылья над пламенем {соблазняющий}.
вулканы извергаются кровью распятой земли {будоражащий}.
полуденное солнце уходит в закат.
это твой аромат.

круг седьмой —

слова

твоя эмоциональная боль когда-нибудь достигала того физического пика, что казалось сейчас сердце взорвется, как граната? тогда ты можешь понять, почему все мои душевные рубцы покрыты толстой коркой соли.
я так полюбила боль, что стала намеренно искать её источники. будь то пламя из твоей зажигалки, красными пятнами прошедшееся по шее, или слова как кожаные хлысты для тела. [я на коленях прошу наказать меня словесно]
бойся меня, бойся меня, призрак, ведь я заключена в твоём сознании; мало ли что захочу вытворить.

круг восьмой —

взгляды

вспарывающие пространство между нами. вспыхивающие огнём, который все видят как что-то бесконтрольное, всепоглощающее, но только мы честно можем ответить, что на самом деле это давно потухшая искра.
можешь бить меня, кусать и пинаться, всёравноже всёравноже найдешь полумёртвую у своей двери, верно дожидающуюся.
ведь как сказал твой бегбедер, униженная, обплёванная, безответная любовь — единственное святое, что у меня осталось.

круг девятый —

имя

то, что на совести, судьбе, линии жизни мне выцарапано кровью.
по венам нитками вышиваешь витьевато: "май"; как будто я твоя собственность и все должны знать, чьи соляные ожоги и царапины хранит моё молчание {так всё и есть}.
и я знаю, что даже в тысячах следующих жизней мы не станем одним целым; не бывает так просто — умер несчастным, проснулся счастливым.
позже я повстречаю тебя в различных обличиях: пытаясь сделать первый вздох на твоих дрожащих руках, отражаясь в свете разбитых об моё тело фар авто, успокаивая суицидника с твоим именем на семнадцатом этаже, который всё же камнем уйдёт вниз, убираясь в номере после бурной ночи молодожёнов. и в каждой жизни ты будешь отбирать от меня по кусочку, а я нисколько не возражать.

я прокляла твоё имя на всех известных человечеству языках.
[но потом продала душу за отмаливание греха]

если нужно будет, я легкие себе вспорю и средь распахнутых, как дверцы клетки, рёбер упрячу тебя от пурги.
если нужно будет, ты продашь нашу любовь за тридцать целковых старому сказочнику, что возведёт на олимп чувства лживые, но обросшие перьями райской птицы.

любовь — пандемия

инферно — панацея

самому преданному предателю.