Никто из нас не застрахован от ошибок. Каждый может оступиться: сказать сгоряча, сделать не подумав, обидеть не поняв. И пусть далеко не всё можно простить, но человеку порой просто необходимо дать шанс, ведь иногда именно маленький шанс способен изменить целую жизнь.

Олег Рой

Мы достигали понимания, совершая ошибки. Мы выдвигали предположения о мире, проверяли, насколько они согласовывались с наблюдаемыми явлениями, чаще убеждались в собственных ошибках, чем в правоте, и старались улучшить собственные гипотезы.

Человеку свойственно ошибаться, и этим всё сказано.

Можно превратить собственное несовершенство во благо, признав его и оберегая, постоянно стараясь все лучше преуспевать во всех наших начинаниях. Если признать, что никто не застрахован от ошибок, то будет целесообразно открыто относиться к другим людям и выслушивать их. У всех есть свои предубеждения, поэтому никогда не будет лишним поинтересоваться чужой точкой зрения. Если цели и мораль не могут быть открыты, как явления природы, так, возможно, мы смогли бы чему-то научиться от других людей, которые продолжали их творить.

И здесь вступала древняя мудрость. Тысячи лет люди ломали голову над тем, как быть хорошим человеком. На протяжении большей части истории эта работа велась в рамках религиозных и духовных традиций. Совершенно незачем отбрасывать все наработки великих мыслителей прошлого лишь потому, что теперь мы располагали более новой и точной онтологией. Равно не было никаких причин придерживаться этических заповедей, которые давно отвлечены от своих исходных обоснований. Можно было вдохновляться древними учениями, не говоря уже о великих произведениях науки и искусства, но не порабощаться ими. Благодаря сознанию человек мог внутренне себя смоделировать. Кроме того, сознание позволяло моделировать других людей, открывало путь эмпатии и в конечном итоге любви. Нужно не только прислушиваться к другим, но и ставить себя на их место, чтобы понять, что их волнует. Это мощный двигатель морального прогресса. Как только удавалось осознавать, что смыслы проистекали человека, понимать других становилось важно как никогда.

Поэтому я пытался сейчас понять Харлана. Мучительно и долго проходил через дебри своих догадок и мыслей, пытаясь найти ответы. В очередной раз. И так каждый день. Казалось бы, мне давно уже было всё это надоесть, но я отличился либо великим терпением, либо безнадёжным отчаянием, отчего до сих пор не бросил свою идею эссентизма и раскрытия всех тайн. Вот на что мог пойти человек из-за одного любопытства. Не знаю, плохо это или нет, но сейчас я пытался разобраться с другой задачей.

Однако этим я заняться не успел: проблема сама захотела решиться. Другими словами, пока я выходил из школы, слушая музыку и наслаждаясь солнцем, Харлан вдруг подошёл ко мне. Он тронул меня за плечо, чтобы привлечь внимание, и я, обрадовавшись его появлению, поспешно выключил музыку и снял наушники. Я осмотрел его: лохматые, отросшие чёрные волосы, помятая, грязноватая одежда, неопрятно болтающаяся на его худощавом детском теле, болезненно-бледная кожа, на которой ярко выделялись две небольшие родинки на щеках. Но его глаза и само лицо теперь не были равнодушно-печальными, как ещё несколько дней назад. Харлан выглядел бодрее, словно ожил после долгой и мучительной смерти.

— Ты сейчас никуда не спешишь? — спросил он, заглядывая мне в глаза.

Я сухо усмехнулся:

— Разве я похож на того человека, который куда-то смешит?

— Не знал, что ты умеешь шутить, — подозрительно сощурил глаза парень.

— Ну, от Клема или Эссы и не такого наберёшься, — пожал я плечами и улыбнулся.

Я был очень рад его видеть. Эти три дня после того, что произошло в доме Марсов, я всё время думал о Харлане, гадал, почему он всех избегал, что с ним происходило, о чём он размышлял. Меня напрягало его поведение, но я надеялся на лучшее, надеялся, что всё с ним будет хорошо. Я утешал себя этой мыслью, когда мне не удавалось с ним поговорить, потому что он скрывался от всех нас. Мне было бы очень больно, если бы с этим мальчиком что-нибудь произошло. Да, он всего лишь на год младше меня, но со стороны казался ещё таким маленьким, беззащитным ребёнком, отчего я не мог оставаться к нему равнодушным. Я чувствовал себя ответственным за него, знал, что должен его защищать. Почему? По какой причине? Этого я пока понять не мог. В какой-то степени из-за того, что застал Харлана за вскрытием вен, в какой-то степени из-за того, что вмешался в его личную жизнь, перевернул её верх дном и рассказал всем об этом, тогда как этого, наверное, и не стоило. Но может, именно таким способом я спас его от верной смерти?

— Плохо научился, — недовольно заметил Харлан.

— Это ещё почему? — удивился я.

— Шутка совершенно не смешная.

— А с чего ты взял, что это вообще была шутка? — фыркнул я.

— Так, ладно, я не об этом хотел с тобой поговорить, — парень нахмурился и нервно затеребил пальцами чёрную ручку.

— А о чём?

Глупый вопрос, это верно. Но я и вправду не знал, о чём хотел поговорить со мной Харлан. После того, как он несколько дней скрывался от всех, он вдруг решил поговорить в первую очередь именно со мной. Но почему? Это предстояло выяснить. Как и то, что именно надумал парень за всё это время.

— Не задавай глупых вопросов, Трант, — раздражённо бросил Харлан.

— Ты избегал меня и свою семью всё это время, — холодно заметил я. — Конечно, после такого у меня возникнут вопросы. В том числе и глупые.

— Я думал, — его тёмно-красные глаза посветлели, когда он посмотрел на солнце, прикрыв лицо рукой, после чего снова начал тревожно теребить ручку.

— И что надумал?

Парень кинул на меня неодобрительный взгляд.

— Что я тебе только что сказал? Не задавай глупых вопросов. Ты же вроде умный человек.

— В последнее время я в этом сомневаюсь, — покачал я головой, ощущая, как слабый ветерок играл с моими кудрями.

— Сам Трантер Нефф сомневается в том, что он гений, — усмехнулся Харлан. — Куда катится мир.

В этот момент он стал даже чем-то напоминать «прошлого» Яанна. Человека, который любил издеваться над другими, жестоко себя вести и грубить всем. Человека, от которого так и веяло опасностью.

Холодок пробежался по спине, но я скрыл это от зорких глаз юноши. Нечего было волноваться, всё под контролем. Харлан явно изменился, как и его брат, так что можно было ничего не бояться.

Ха-ха-ха. Тогда почему ощущение опасности не покидало меня?

— В самую его бездну, куда же ещё? — пожал плечами я. — И чем дальше, тем хуже. Мрачнее и темнее. Опаснее.

— С тобой вообще возможно разговаривать на определённую тему, а не про весь мир сразу? — с ещё большим раздражением проговорил Харлан.

Я почувствовал себя виновато:

— Извини. Иногда меня заносит в разные стороны...

— Тогда скажи этим сторонам, чтобы оставили тебя в покое, иначе я пожалею о том, что захотел с тобой серьёзно поговорить.

Парень сказал это так строго, с такой даже долей власти и грубости в голосе, что мне стало стыдно. Такое впечатление, будто он был старше меня на много лет и сейчас отчитывал. Прямо как Тиил, когда мы снова заводили спор о своих точках зрения на мир. Или как Яанн, который в очередной раз кого-то ставил на место и доказывал свою власть и силу перед другими.

— Говори.

Харлан на некоторое время задумался и начал:

— Всё это время я размышлял над тем, что тогда произошло в гостиной между мной и Яанном. Та ситуация была довольно странной и, думаю, из-за того, что я слишком быстро сдался. Ты это ведь тоже это заметил, верно?

Я вспомнил тот страх, оцепение и неверие во всё происходящее, когда два брата пытались решить свои проблемы, которые затянулись на слишком долгое время. Вспомнил то неприятное напряжение в себе и во всей комнате, непонимание случившегося. А ещё вспомнил разговор с Яанном на болконе, когда тот курил, словно пытался таким образом уничтожить в себе весь яд и тьму.

— Ты тогда бил его руками по груди, пока резко не остановился, — ответил я, смотря в задумчивое и позрослевшее лицо Харлана. — Да, это выглядело довольно странно.

Парень удовлетворённо кивнул:

— Я сдался тогда по двум причинам. Первая заключалась в том, что я устал. Как физически, так и морально. Устал от постоянной боли, темноты и одиночества. Я уже просто не мог этого вынести. А после смерти отца перемирие со своим ненавистным братом было самым лучшим способом наконец-то от всего этого избавиться. Конечно, мне хотелось иного варианта, но выбирать не приходилось. К сожалению.

— К сожалению? — удивлённо вягнул я бровь.

Харлана печально усмехнулся.

— Яанн мне никогда не нравился. Даже внешне. Слишком похож на отца: когда тот был ещё молод, у него были такие же белые волосы. А ещё это необычное сочетание красного с карим. Ты ведь не знаешь историю нашей фамилии?

— А разве она не передовалась по наследству?

— Так оно и было, но не с самого начала, — ответил парень. — Однажды в ещё юный и светлый Сандерелис приехал человек, который в последствии станет первым злым жителем города. Это был мой прапрапрадедушка. Никто даже не запомнил, какая у него была настоящая фамилия, как ему уже дали новую:«Марс». Сначала это была как кличка, но затем этот человек стал уже представляться с ней как с фамилией. А всё из-за цвета глаз, напоминающие красную планету.

— И его ужасного характера, да? — догадался я.

Харлан рассеянно заулыбался, посмотрев мне в глаза:

— Первый умный вопрос за наш разговор. Да, верно, этот человек устраивал войны между людьми против их воли, что ещё больше давало сходства с планетой Марс.

— С богом войны, — кивнул я, соглашаясь. — Интересная история.

— Надеюсь, она сейчас не так убого звучала, как я думаю, — пробормотал собеседник.

— Тебя разве это волнует?

Он глядел на меня долго, обдумывая слова и проверяя свои чувства.

— Скорее меня волнует то, что ты первый человек, которому я рассказал эту историю.

— А разве все остальные коренные жители не знают этого? — спросил я.

— Все уже забыли об этом, — махнул рукой Харлан. — Всем страшно вспоминать те тёмные времена, когда первый из рода Марсов испортил жизнь жителям Сандерелиса.

— И жаль, что не последний, — тяжело вздохнул я.

— Но, возможно, наш род уже не будет таким злым и жестоким, — заметил юноша, переводя взгляд на ручку, которую тревожно теребил всё это время.

— Почему?

— Фарра очень добрая и робкая, она вряд ли может быть плохой. Тиил — умная и строгая. Она скорее замучает уборкой и уроками, нежели начнёт войну с другими. Я же вряд ли смогу кому-то причинить боль после того, как всю жизнь мне самому причиняли боль. Я вообще не люблю, когда другим больно. Сразу вспоминаю себя, отчего становится так жалко...

Он сказал последние слова таким печальным голосом, что мне захотелось его крепко обнять и утешить. У него была настолько мучительная судьба, настолько печальная, что можно было написать отдельную драму с душераздирающим концом. Конечно, я всеми силами души желал ему хоть каплю счастья и радости в жизни, но у него правда всё сложилось довольно сложно и грустно. Даже хуже, чем у Яанна. Тот хоть и жил, слушаясь отца и во всём ему повинуясь, но не замечал этого. Не замечал боли других, родных и своей. В те времена жизнь ему казалась довольно хорошей, он не встречал особой гори или сильной радости, жил себе и жил. Но если сравнивать его судьбу со судьбой Харлана... То второму досталось куда больше. Куда больнее.

— А... Яанн? — тихо спросил я, почему-то боясь напугать парня.

— А вот это вторая причина того, почему я ни с кем не разговаривал, — ответил тот. — Я наблюдал за ним. Я сдался три дня назад не только потому, что устал, а ещё потому, что хотел понаблюдать за братом. Правда ли он собрался измениться, правда ли он хотел стать добрее к остальным, помогать своей семье, защищать её?

— И как? — мне стало жутко любопытно.

Харлан равнодушно пожал плечами:

— Яанн и вправду стал меняться в лучшую сторону. Вчера когда Тиил ходила в библиотеку, надеясь найти тебя там, он её сопровождал, что помогло: на обратном пути на них напали какие-то грабители, которых в последнее время в городе стало больше, но брат спас её. Вечером после этого он всё время помогал маме и Фарре с уроками, а сегодня отогнал от меня школьных хулиганов. И насколько я знаю, он ещё извинился перед тобой за то, что грубил вчера. Верно?

— Да, — медленно кивнул я, удивлённый тем, сколько хороших дел за последние три дня успел сделать Яанн. А ведь это ещё было только начало.

— Если Яанн сильно постарается, то род Марсов наконец-то сможет измениться в лучшую сторону. Выйти на свет.

— После вечной тьмы? — полувопросом сказал я.

— В каждом есть и светлая и темная сторона, — бледные губы Харлана тронула слабая, рассеянная улыбка. — Каждый совершает ошибки, но даже так не поздно дать человеку шанс. Как, к примеру, ты мне.

— Я?

— Тогда, в туалете, — тревожный взгляд юноши прошёлся по людям, которые спускались по лестнице после уроков. — Ты ведь рассказал всем об этом. О том, что я хочу покончить с собой. Но зачем? Разве тебе было не наплевать на меня?

Я задумался над его словами, глядя на солнце, после чего посмотрел ему в лицо.

— Знаешь, до того момента я никогда не задумывался о суициде и о тех людях, которые хотели умереть самоубийством. Ты был первым таким человеком, которого я встретил. И в тот момент я понял, что не могу так взять и отдать тебя в руки смерти. Тогда мы были оба связаны одной проблемой: постарадали от рук Яанна. Поэтому я хотел помочь тебе. Чтобы ни ты, ни я больше не страдали.

— Жить — значит страдать. И чтобы выжить, нужно найти какой-то смысл в страдании.

Я нахмурился, не совсем соглашаясь с его словами и не очень их понимая. Меня напрягла его фраза, но я не подал этому вид.

— Так ты не в обиде на меня за то, что я рассказал всем?

Наши взгляды встретились.

— Уже нет. Я многое обдумал за это время, в том числе и твой поступок. Теперь я понимаю, что так было даже лучше.

— Значит, ты точно не собираешься больше резать себе вены и прыгать с крыши? — я внимательно смотрел на него, пока он не отвёл в сторону глаза.

— Скажу честно: я отложил это занятие, но если всё это будет повторяться...

— То что? — я был встревожен.

— Я этого точно больше не вынесу.

— И... Ты покончишь с собой? — ужас прошёлся по спине.

Харлан равнодушно ответил:

— Люди вoкруг cчитают, чтo oни знают, чтo такoe нeнавиcть. Брехня. Ты ничeгo нe узнаeшь, пoка нe вoзнeнавидишь ceбя. Пo-наcтoящeму.

— Но за что?

Глупый вопрос, конечно, но я был взволнован от слов юноши, поэтому не особо следил за тем, что слетало с языка. Я хотел лишь одного — разобраться во всём этом деле.

— За свою слабость, беззащитность, ничтожество, — тускло продолжал Харлан. — Разве ты никогда не чувствовал нечто подобного?

«Нет», — хотел сказать я, но вовремя понял, что это неправда. Перед глазами встали воспоминания того, как меня впервые избивала мама, как на меня напали два грабителя в парке, как болезненное отчаяние въедалось в сердце, когда наступало землетрясение. От этого я казался безнадёжным, слабым ничтожеством, которому совершенно нечего было делать в мире. Совершенно незачем существовать.

— Чувствовал, но это всё оказалось ошибками.

— Я исцеление ошибками. Рим тоже построен на руинах, — безразлично фыркнул Харлан и, кинув на меня усталый взгляд, поспешил спуститься вниз.

На пару минут я застыл на месте, пытаясь осознать, что только что произошло. Я не знал, на что теперь надеяться, что будет с Харланом, что будет дальше с нашими судьбами. Я тонул в догадках, как несчастный после караблекрушения тонул в море, захлёбываясь водой и собственной безнадёжностью. Меня бросало то в отчаяние от того, что у Харлана всё же оставалась мысль о суициде, то в радость, потому что он многое понял для себя, многое пересмотрел в своей жизни и повзрослел. По крайней мере, он точно теперь не казался тем запуганным, слабеньким мальчиком в туалете, который пытался заглушить моральную боль физической. Уверен, в дальнейшем он станет сильнее и увереннее в себе, а когда вырастет, его подростковые проблемы вообще покажутся чем-то нелепым. По крайней мере, я надеялся на такой исход событий, ведь никто не знал, что ждало нас впереди.

Что заготовило Затишье.

— Привет, Эйнштейн!

Радостный голос Эссы послышался сзади, а за ним последовали стильные объятия, чуть ли не раздавившие мне грудную клетку. Порой я поражался, насколько сильная была моя подруга и насколько слабым я казался рядом с ней. Я обернулся и в который раз уловил себя на мысли, что не мог налюбоваться её своеобразной красотой: вечно растрёпанные косички, прекрасного цвета глаза, будто небо устроило тучам войну, с грубыми очертаниями лицо, точно кто-то неровно нарисовал его и сильное тело, поверх которого сейчас была надета спортивная куртка и зелёный шарф.

— Красиво выглядишь, — слова вырвались раньше, чем я понял, что именно сказал.

Эсса заулыбалась:

— Прям не оторваться от моей красоты?

Я смутился, опуская глаза вниз и чувствуя себя донельзя нелепо. И почему я вёл себя рядом с ней как последний дурак и говорил всякие глупости? Как же унять это бешеное сердцебиение и волнение во всём теле? От чего всё это возникало?

— А ты считаешь себя очень красивой? — с интересном спросил я.

Девушка прыснула от смеха и с уверенной ухмылкой ответила:

— У меня, конечно, в некоторой степени завышенная самооценка, но не настолько, чтобы не признать, что я не супер красавица. Может, я была бы такой, если не занималась бы боксом.

— Зато ты всегда можешь постоять не только за себя, но и за остальных, — нашлось что ответить мне.

— О, особенно за тебя, — язвительно сказала Эсса и ткнула меня в бок.

— Я думал, тебе нравится меня спасать, — я вновь покраснел, но изо всех попытался скрыть краску.

Блондинка захихикала.

— Такого мальчика, как ты? Конечно. Твоя милая мордашка так и просится, чтобы её спасли.

— Вот видишь, я прав, — я гордо вскинул подбородок.

— Куда пойдём, Эйнштейн?

«И мир полон света, а тьма всё поглощает».

Почему-то именно эти слова пришли мне в голову. А за ними появилось и жуткое воспоминание о том, как кулон, подаренный мне подругой, наполовину почернел. Может, это как-то связано с Затишьем? Может, именно там стоило искать все ответы?

Так или иначе, у меня появился план. Схватив Эссу за руку, я потащил её к лестнице.

— Идём, мне нужно кое-что показать тебе.