(💌) Kaleo - Way Down We go (💌)

Джихё, на самом деле, смутно помнит те времена, когда ещё будучи маленькой девочкой бегала по улицам Карупаса.
Это были настолько мирные и тихие деньки, что они навсегда остаются где-то на подкорке сознания, но не более чем просто ощущениями, и иногда ветром мыслей о уже прошедшем.
Они просто есть, и это уже не исправить.
Их не вспомнить как нечто яркое в твоей жизни, но и не забыть полностью – эти дни – дни искреннего счастья. Вот так обыденно – ни больше, ни меньше.
Но иногда они действительно согревающие сердце в серых буднях мегаполиса, подобного нынешнему месту жительства девушки – извечно шумного, никогда не переставающего бить жизнью Сеула.

Карупас был совсем другим.
Его приезжие считали сердцем пустыни Те-Пиннаклс, окружающую эту небольшую саму по себе страну Калибрию, утаённую среди остальных, совсем не выделяющуюся в рядах других стран Австралии.
И это было по истине так – как столица, этот город был самым главным в организме страны, её самым сильным и в тоже время слабым местом.
Днём он пестрел красками пастельных одежд местных жителей, завлекал туристов звуками красивых мотивов звучащих то тут, то там, куда бы не ступила нога человека, и неимоверно быстро окутывал местными традициями. А ночью кварталы в солнечном свете шумного города затихали, замирали, позволяли услышать настоящую музыку этого места – музыку пустыни.

Едва слышимую, но оттого более ценную.
Как ветер разносил песню, как вихрями собирал целые скопы разгоряченного за день песка, и кружился словно в нежном танце с небом и землёй.
Очень тонко и на грани – когда на окраине столицы здания редели, становились всё неказистей и невзрачительней, словно и не город это вовсе, так фантом, призрак некогда живших здесь путников, оставивших после себя только каменные руины да безмолвие печали, гнетущего отчаянья, что в душу кошкой забирается, скручивается где-то под сердцем и неуловимо-неуловимо тянет за собой – в бесконечность никогда не застывающих на месте холмов.

Джихё росла на этих улицах, с самых маленьких времён восхищаясь этими прекрасными, такими завораживающим при свете пустошами, в темени ночи однако которые словно только разрастались, раскидывались по горизонт этими золотыми морями и манили к себе – самых забредших путников больше никогда не выпуская.
Забирая их к себе, пряча от внешнего мира, навсегда захоронив под тонкой вуалью тайнами пропавших.

Карупас несомненно был красивым, но слегка чудаковатым по меркам многомилионников городом.
Не хвастался он достижениями науки, не внушал величия своими высотками или памятниками архитектуры – не было их вовсе, да и возможно не мог заставить сердце трепетать от бьющей всегда венки жизни. Восхищаться его силой, или великолепием?
Нет. Он был маленьким, достаточно тихим и спокойным.

Вот только под спокойствием этим таились самые страшные тени.
Чем тише озеро, тем больше тайн оно хранит – таким озером и был Карупас.
Окружённый песками, едва ли не скрытый от всего мира, в тени от других более больших, важных городов, он затихал, терялся среди своих старших братьев, будто прятался за ними от всего зла огромной планеты. Оставался незамеченным.

И Пак Джихё не соврала бы сказав, что от этого не было выгоды.
Туристы к ним приезжали не очень часто, бывали и такие, кто словно бы совсем неохотно заглядывал сюда – за завесу от шумных городов других стран, –  усталые, они лишь краешками взглядов скользили по улицами, не замечая для себя ничего интересного и нового, поспешно пытались его покинуть, или наоборот, такие шумные, живые, которые пытались разгадать загадки тихого, немногословного города, и всегда уезжали ни с чем, задетые этим и обиженные. Карупас умел хранить секреты как никто другой.

Расскажи окраинам столицы о своих мечтах и целях, поделись сокровенным и, быть может, город услышит тебя, простит твою любознательность, и в ответ на доверие отпустит, позволить уехать не удерживая за попытку проникнуть в потайные двери.
У каждого города есть каморки, куда лучше не заглядывать. Двери, которые не стоит открывать ни при каких обстоятельствах.
У Карупаса они были дверьми в никуда.
В темноту. В тишину. В пески.

Ей было семнадцать, когда она впервые подумала, что город этот может быть не таким спокойным, каким хочет казаться.
Она училась уже в выпускном классе, и тогда к ним перевели в начале года двух сестёр близняшек, которые радостью своей растрясли небольшую школу, находящуюся где-то в спальных районах столицы, далёких от рынков и шума дневного, от зазывных криков местных продавцов.
Район этот и вправду был уютным настолько, насколько только мог быть – небольшие дома, обычно в высоту не более двух этажей, расскинулись по обе стороны, сменяясь увилистыми дрогами, по желанию знающих выводя тех на самые разные кварталы, увлекая за собой в ненавязчивую суету, и вытягивая их из этой обволакивающей тишины.

Звался он красиво и просто – Абелин, в честь некогда выдающейся женщины-врача столицы Абелин Сейде, и был по мнению самой Джихё одним из самых лучших во всей Калибрии.
Они с семьёй не очень часто выезжали за пределы, но из таких поездок с детства девочка запомнила, что другие города страны были ещё меньше, ещё менее заметны, и потому друг от друга почти не отличались, как безликие прохожие, которых ты увидишь один раз в жизни и больше никогда с ними не пересечешься. Им было не тягятся с яркими огнями Сиднея или Мельбурна.

Не говоря уже о том, что вникать в них надо было медленно, кропотливо читать информацию о городе, тратить своё время, а на быстротекущих днях отдыха, когда семья приезжала погостить к друзьям или просто попутешествовать, такого выделить было невозможно.

Новые же знакомые были другими.
Сразу становилось понятно, что они не местные и никогда раньше в землях этих не бывали. Возможно, впервые они были в самом Карупасе, но быть может и Калибрию раньше не посещали вообще. Что не было удивительным, среди других стран Австралии она терялась в песках, и если не знать конечного пункта, её можно было бы и вовсе не увидеть, не найти. Но они нашли. И принесли с собой ворох перемен, сперва совсем незначительных и заметных, а потом как по накатанной навсегда изменивших жизнь самой Пак.

Семья эта привлекала. С лёгким бризом очарования, они в первых днях января заселились в соседствующий с их дом, – который уже как пару месяцев родственники продавали после смерти своей бабушки, не желая больше сюда возвращаться, – и осели, стали обустраиваться.
Лица их были яркие, невероятно живые и эмоциональные – всё семейство Ли буквально пестрило этими внутренними красками, словно освечиваясь желанием жить и наслаждаться жизнью изнутри. К ним тянуло, как хрупкого мотылька на завораживающий искрами огонь.

Сестры громко смеялись, разнося звуки веселья далеко за пределы одного класса, и с этим внезапным вторжением в свои будни, в свою некогда размеренную жизнь, Джихё справиться не смогла. С их появлением что-то в ней неуловимо изменилось.

Может, в том было виновато общение с такими непосредственными девушками, может это чувство чего-то нового, чего-то сокровенного, которое от близняшек исходило буквально волнами. Но они затянули в омут дружбы с такой силой, что сопротивляться оказалось до безобразия невозможно.
Она жила здесь с самого рождения, и в отличии от старшего брата за пределами Австралии, а уж тем более в Корее, ни разу не была. Это тот тогда без всяких волнений учился в Сеуле на втором курсе, а вот она всё только мечтала, что поступит в полицейскую Академию, и станет выдающимся человеком, жизнь положит за закон и будет чертовски горда служить за благие намерения.

Наверное, именно то, что приехали они из Сеула, куда она сама так стремилась и рвалась, и стало решающим фактором в решении за и против.

Ведь как, если не из уст бывших жителей узнать обо всём, что тебя интересует?
А уж зачем они переехали, останутся тут ли навсегда, или ещё куда потом поедут было второстепенно.
Сёстрам Ли была интересна Калибрия, Джихё – Корея.

На том и сошлись.
Никто из них родственников и друзей тут не имел, и ей, с рождения жившей тут, в конце концов поделиться опытом было не трудно. Тем более если в ответ происходило тоже самое.

Джихё сама была не совсем местной – вернее таковой себя не считала – её мать была коренная кореянка, но познакомившись с мужем во времена учёбы в университете, по окончанию вместе с ним уже в качестве жены вернулась сюда, оставив в родной стране всю семью, и только каждые несколько месяцев посылая письма и получая на них ответы.
Хёджи была женщиной абсолютно рассудительной и умной, выучившись на юриста, она быстро приспособилась к новому месту жительства, и ничем, ни словом, ни взглядом, не выказывала тоски от принятого ранее решения.
Казалось, что здесь, в Австралии, на другом материке, в этой ранее незнакомой стране и городе она была счастлива. Завела семью, и просто зажила своим умиротворенным ритмом жизни вместе с любимым человеком, и детьми.
Отец Джихё – Андрэ, мужчиной был трудолюбивым, решительным и до щемящего сердца бережливым и нежным папой для детей, и, несомненно, замечательным главой семейства.
Двое детей: её старший брат – Кристофер, и сама она были искренне любимыми и желанными. От своих родителей те переняли упорство и усердие, и в школе учились на отлично, не просто потому что так было надо, но потому, что это было им интересно.

Но всё же новые соседи были совершенно противоположными.
Семья Ли отличалась от них: все они, начиная от немного полноватого отца – господина Сонхи, со смешной кучерявой головой, и чертовски замечательными ямочками на щеках, которые будто и не сползали никогда с немного загорелой кожи, прописавшись там на пожизненно, и заканчивая близняшками Чеён и Чэрён, которые почти не отличимы были на лицо, с извечными искорками озорства в глазах, и "копировать-вставить" ухмылочками, являлись неугомонными оптимистами.
Низенькая, очень худая миссис Джуён пекла невероятно вкусные пироги, имела короткую стрижку, всегда подведённые стрелками глаза и, казалось, улыбку на все случаи жизни.

Джихё не хотела бы признаваться, но царящее в их доме окутывающее уединение, – ведь родители, что мать, что отец работали очень много, будучи оба успешными юристами и адвокатом, и молодца-студента Кристофера – она иногда очень сильно хотела поменять на шум жизни соседей.

Чтобы брат по видеозвонку не просто улыбнулся ей своей улыбкой – мимолетной, как рябь на озере вдали от всего суетного мира, но рассмеялся несдержанно и поделился если не всем, то хотя бы частью того, что у него на душе. Тем, что болит, что гложет.
Сказал, что угодно, только бы глаза его вдали от дома не мерцали такими печальными просветами от настольной лампы позади ноутбука в комнате общежития, а искрились непередаваемым внутренним пламенем.

Чтобы мама, – такая дорогая сердцу с её очень редкими, но всегда, как шёлк мягкими, окутывающими поцелуями в висок, не только ночной тенью просачивалась в её комнату, по приходу с работы заглянувшая первым делом к спящей давно уже дочери пожелать спокойной ночи – могла не таясь позвонить во время обеденного перерыва, не боясь отвлечь её от занятий.

Джихё бы отпросилась на минутку-другую из кабинета, смогла бы поговорить с ней, услышать немного уставший уже голос, и просто сказать, как сильно она её любит.

Чтобы отец, – высокий, статный мужчина в самом расцвете сил, гордость своей компании, правая рука директора, мог позволить дома себе расслабиться, а не быть вечно собранным, ко всему готовым – дал себе время на отдых, хотя бы короткую передышку.

Она, как любящая дочь, могла бы сделать ему массаж, руками снять его напряжение, подарить уставшим мыщцам недолгую минуту расслабления, убрать эту извечную строгость из его тела под воздействием которого тот даже спать толком уже нормально не мог.

Джихё просто хотела, чтобы её семья не трудилась так сильно, не отдавала всех себя только для того, чтобы видеться всем составом лишь на праздниках.
Но она не могла. Да, она до безумия их любила, но иногда...
Иногда она хотела бы той же непринуждённости, что властвовала в доме напротив.

Той же простоты, с которой Ли Джуён провожает дочерей объятьями из дома на учёбу, а потом не спеша, в едва ли не музыкальном ритме, идёт на работу в кондитерскую.
Той же простоты, с которой Ли Сонхи каждое утро предлагает близняшек подвезти, даже если уже почти опаздывает в больницу.
Той же простоты, с которой Чеён и Чэрён, целуют мать в обе щеки, с одинаковыми каштановыми макушками качая в отказе на предложение отца, смешливым тоном каждая напоминая, что он может не успеть и – в следующий раз обязательно, папа – переплятясь руками или шутливо толкаясь плечами отправлялись в школу.
Той же простоты, с которой члены этой семьи могли напоследок обернуться, и даже будучи на разных концах улицы прокричать слова о любви.

Пак Джихё вовсе не завидовала, нет. Она тосковала.

Вряд ли бы её мать или отец могли бы себе позволить не спешить на работу.
Или брат, который и так изрядно уставший и измученный бесконечными зубрежками – как же, староста, член студсовета, и просто надежда своей группы – разрешить себе позвонить не только по времени, как по расписанию, когда все дома, и не два раза в неделю в девять часов вечера по сеульскому времени, и рассказывать о том, как его будни проходят. А просто так.
Потому что захотелось, а не потому, что родители просили давать о себе знать.

Пак Джихё вовсе не завидовала семье Ли. Она надеялась, что когда-нибудь у них будет также.
Вот только это когда-нибудь так и не наступило. И уже никогда не наступит.
Сейчас она была взрослым человеком, старше своего брата на тот момент, и решительно отдавала себе отчёт, что даже повернись всё по-другому, иначе, этого бы всё равно не получилось.

Потому что семья Ли – не её семья.
И никогда не была, как бы хорошо рядом с ними она себя не чувствовала.
Как бы лаской её не окутывали, заботой не манили.

Она любила свою семью, правда любила. Но ей было этого мало.
Было невыносимо одиноко приходить в безмолвие их дома, когда по ту сторону улицы её одноклассниц встречали с улыбками и уже заваренным чаем, расспрашивали с интересом о том, как прошёл день, и неизменно каждый вечер отправляли спать, с обещанием на выходных устроить пикник или просто всей семьёй засесть за киномарофон.

Может быть, именно эта иллюзия, что если подружиться с сёстрами, стать им настоящим другом, её также смогут принять за члена их семьи, поделиться этим теплом, и отогреть от холода пустых комнат.
Подарить своё время.

Возможно, это и стало первым шагом за ту дверь в никуда.
За дверь, позади которой находилось то, что обнародованно быть было не должно, но её усилиями, усилиями любознательных сестёр, стало им явью. Эта дверь вела в никуда.
В темноту. В тишину. В пески.

В конце концов, она казалась входом в трагедию, из которой обратно выбраться не удалось. Ведь Карупас умел хранить секреты как никто другой.
Это стало её роковой ошибкой.
А пустыня ошибок не прощает.

***

Пак Джихё на исходе третьего часа после истерики читает письмо.
Ей трудно вспомнить, как она добралась до дома не без помощи дородушных соседей, которые собираясь на работу, не могли пройти мимо рыдающей в их подъезде соседки, совсем ещё молодой девушки.

Кто-то смог её узнать, пока она была в прострации, и оказавшись добрым человеком, проводил до двери её квартиры, несколько раз извиняясь открыл выпавшими из кармана сумки ключами ту самую дверь и завёл её внутрь, усадив в первом попавшемся помещении, которое было кухней в бежевых тонах, налил стакан воды, и желая скорейшей поправки тихо и бесследно исчезнул, притворив за собой входную дверь – выход во вне.

Она не помнила кто из соседей проявил себя столь благодушно, но видит да простит ей Бог, ей было совсем не до этого. Строчки рассказали ей последние новости из страны, которую она больше никогда не хотела бы посещать, и они, -– прямо как на удивление, конечно, – оказались совершенно безрадостными.

Пак думала долго.
К концу вечера, так и не найдя в себе сил уйти из кухни даже хотя бы ради того, чтобы переодеться, привести себя в порядок, она обнаруживает себя за покупанием билета в один конец, будто пальцы против её воли сами зашли на сайт авиакомпании и нужными нажатиями забронировали билет без ведома на то их хозяйки.
Пути назад не было ровно с того момента, как на экране телефона ярким зелёным цветом загорелась подтверждённая бронь на вылет.

Пак Джихё выдыхает нервно, прикрывает красные глаза, и откладывает телефон не глядя на стол рядом, прямо к раскрытому письму.

Восемь дней обещает она себе.
Ровно восемь дней она будет в Калибрии. Ей должно хватить.
Потому что восьми дней хватило тогда, чтобы разрушить её жизнь.

______________________________________
Для тех, кому интересно, как примерно может выглядеть Карупас

Авторская сноска:

Система образования в Австралии по своей структуре типична для большинства развитых стран. Принцип организации образовательного курса зависит от штата или территории. В каждом из них правительство обеспечивает финансирование и регулирует государственные и частные школы. Австралийские университеты поддерживаются на федеральном уровне. Начальное и среднее образование в Австралии является обязательным. Продолжительность образовательного курса - 12 лет.
Образование в Австралии трёхступенчатое:
Primary education - начальное образование (начальная школа)
Secondary education - среднее образование (средняя школа: Middle School, Secondary School, High School или колледж, в зависимости от штата или территории)
Tertiary education - высшее образование (университет и/или аналог среднего профессионального образования в России - VTE TAFE)
Образование в Австралии является обязательным для детей в возрасте от 5 до 16 (или 17, в зависимости от штата или территории) лет. Дальнейшее образование регулируется австралийскими квалификационными рамками.
В начальных и средних школах, а также в колледжах учебный год обычно начинается в конце января - начале февраля и заканчивается в середине декабря. В университетах учебный год длится с конца февраля до начала сентября. Праздничные дни и каникулы регулируются каждым учебным заведением индивидуально.
Больше узнать можно:
https://ru.m.wikipedia.org/wiki/Образование_в_Австралии

Пустыня Те-Пиннаклс расположилась на юго-западном побережье материка. Это удивительное и уникальное место, которое известно своими причудливыми каменными формами. Рядом с пустыней находится небольшой город Сервантес (около 2-х часов езды). Из него проводятся экскурсии по этому загадочному месту.
Сначала пустыня предстает в серых оттенках, но с продвижением вглубь, цвета меняются на золотые. Местный рельеф - это равнина с выступающими каменными образованиями. Размеры их разняться от совсем маленьких, метровой высоты, до валунов похожих на огромный дом. Благодаря ветру, который много столетий оттачивал эти фигуры, тут можно увидеть различные силуэты, похожие на животных и людей.
В центральной части пустыни сформировалась группа камней, которую местные жители ассоциируют с древним разрушенным городом. Название переводится как «пустыня остроконечных скал».