[ примечания к главе ]
за арт огромное спасибо моей любимой bamililinabali

мне было и правда тяжело все это писать. Я боялась , что кто-то из вас сново напишет, что сталкивался с такой ситуацией либо находились в ней сами. Если это так , напишите мне, я постараюсь вас поддержать. Пожалуйста вникайте в то, что я пишу , буквально каждую деталь. Я каждую продумывала уж слишком долго. Поэтому , будьте внимательны к ощущениям героев. Надеюсь на вас не сильно повлияет глава, как на меня. спасибо за внимание. Приятного прочтения.
так же , кому интересно, писала под две песни : «the wisp sings - winter aid» и «where's my love - syml slowed». Для атмосферы можете включить их.

/Flashaback/

Как только девушка открывает дверь, она чувствует сильное головокружение и боль с висках. Тело начинает ломить от тряски. Удар был слишком сильный. Она пытается быстро массировать висок, дабы хоть немного унять эту боль. Мужчина нанёс слишком сильный удар. Девичье тело уже не выдерживает после второго и падает на землю, громко и беспомощно. Мать лишь сидела, наблюдая за этой картиной. На её лице не дрогнул ни один мускул, пока стеклянные, словно застывшие глаза смотрели на своего ребёнка. Старший в это время то и делал, что дёргал за волосы, пытаясь донести в гостиную для проведения почти каждодневного ритуала. А Джун ведь был так рад, что раны на девичьем лице почти зажили. Он был так рад. Сегодняшний случай будет его последней каплей. И это ожидаемо. Дженни то и делает, что надеется на его помощь, хоть сама никак ту не примет. Уже пора.

Первый звук пощёчины.

Головокружение ухудшается, ноги еле держат её тело, а слабость охватывает весь организм, ведь пища не заходила в предыдущие дни совсем.

Вторая пощёчина ещё противней.

Звук той настолько силён, что раздаётся эхом по квартире. Губа девушки разбита. Одинокая дорожка крови стекает по бледным губам, доходя до подбородка, тонкой шеи, на которой видны только проявившиеся синяки, красные пятна. Волосы прилипают к лицу. Пот от страха льётся ручьём, она дрожит, но продолжает стоять, терпя его каждый удар. В ней просыпается жалость и ненависть к себе. Она жалеет, что всё это время тупо молчала. А ведь Намджун может ей помочь.

— Где ты шлялась всё это время? Небось, кого-то нашла? — противная усмешка. Он точно не в себе сейчас. — Ты никого не достойна. Ничтожество.

Стоит ли ожидать третью пощёчину? Но после последнего, самого сильного удара, тело девушки, словно бездыханное, падает на пол, совсем не шевелясь. Мужчина держит стеклянную бутылку, которую совсем недавно осушил. Запах алкоголя, недавно скуренной травы и сырости стоит во всей квартире. Бутылка сейчас наполовину разбита. На её концах виднеются капельки крови. Голова девушки безумно кровоточит. Пара кровавых дорожек стекает по всему лицу, а тело не подаваёт признаков жизни. Пульс слишком низок, а на тонких пальцах, которые только что, кажется, шевельнулись, видны порезы, зажившие и свежие шрамы.

Разве не отвратительно? Её окружение, семья. Разве несколько грамм, белоснежные дорожки дороже жизни собственной дочери? Избиения? Это ничего. Ведь боль, которую она испытывает внутри, намного сильнее. Сколько в конечном итоге можно терпеть? Неделя? Месяц? Может, год? А что если почти вся жизнь прошла так? В боли, одиночестве и отчаянии? Почему душу грызёт каждый божий раз? Жизнь так опустела, что мелочи: красивое небо, хорошая погода, музыка и улыбки прохожих людей делают тебя счастливой.

/End flashback/

Руки Намджуна крепко сжаты в кулаке. Желваки играют на скулах, а мрачное, словно застывшее выражение лица, показывает, насколько тот зол. Он из-за всех сил пытается ей помочь, но то, что сейчас перед ним, переходит все границы. Он должен благодарить Бога за то, что она сейчас сидит живая, но почему-то эмоции сейчас настолько сильны, что он не может нормально функционировать. Не может думать, шевелиться либо что-то произнести. У него пропадает дар речи.

Её голова почти полностью перевязана бинтами. На лице пара белых пластырей, на которых видны алые отметки. Ещё не заживившая рана на губе и щеках. Выглядит она пугающе нездорово. Помимо всего этого, синяки под глазами, опухшие веки, красные белки и широкие зрачки отпугивают не на шутку.

То, что он слышит, ещё более устрашает. А изюминкой становится то, настолько невозмутимо это звучит из девичьих уст. Она не плачет, у неё не стоит ком в горле, не начинается нервный тик от долгого нахождения здесь. Она безэмоциональна. Это устрашает. Когда человек доходит до этого пика, это значит, что он слишком потрепан. У него нет сил сопротивляться судьбе, окружению, событиям, ведь болит меньше, когда тебе всё просто безразлично.

Отключение эмоций. Каково это? При тяжёлых психологических заболеваниях все чувства могут пропасть, наступает апатия. У здорового человека не может наступить это состояние. Если отключить боль, можно ходить всю жизнь наполовину поломанным, не понимая, что нужно что-то менять, и не имея возможности использовать сломанные части тела. Одним словом — деперсонализация. Можно ли приписать ей и ценестезию? Однозначно. У главврача сейчас слишком много на уме. Если Дженни отключает эмоции, то его напротив — зашкаливают. В нём сейчас буря и отчаяние. Страх и жалость. Сочувствие и сожаление, но уже к себе. Ему бы так хотелось так легко всё отключить, ведь его вымотало не меньше. Каково это — выслушивать это? Представлять сцены, видеть открытые раны, которые режут глаза, пока внутренний порез уже истекает кровью от боли. Он желает всё забыть. Не думать об этом так часто, но пациенты захламляют голову. Иронично. Он видит их во сне, просыпается в холодном поту от кошмаров и ревёт в подушку, пока никто не видит, потому что адреналин в его эмоциях слишком велик. Так, в конце концов, лучше ли отключить всё это, или продолжить всё так же страдать? Он бы хотел знать ответ на этот вопрос не меньше. Работа психологов, психиатров, врачей, даже медсестёр — один сплошной кошмар.

Джун очнулся после долгих размышлений. Девушка слишком спокойна. Он раньше не видел её такой. Её веки слишком тяжелы. Она еле моргает, ведь каждое движение отдаёт в висках. Поэтому она сидит, не шевелясь. Но, в конце концов, Ким не первый год врач. Даже безэмоциональный человек что-то выражает. Здесь что-то другое.

— Дженни, думаю, мне нужны твои анализы крови. И прямо сейчас, — глаза расширяются, а сердце болезненно сжимается. Если это то, что он думает, то она конкретно влипла. Девушка не начинает истерить, не спрашивает, зачем, лишь тихо встаёт, стараясь не заработать новую порцию отбивания в висках. Врач, придерживая её за спину, выводит из кабинета.

Чонгук сидит всё там же. Та самая серая скамейка, тот же вид и воздух. Он лишь надеется на то, чтобы ещё раз взглянуть на неё. Услышать плавный голос, попытаться заглянуть в глаза, которые слишком пусты и печальны. Ему хочется узнать больше о планетах, расспросить о той самой секунде, когда она хоть немного, но попадает в точку в описаниях. Хочется снова задуматься о космосе, звёздах, хотя раньше его это и вовсе не интересовало. Одним словом — что-то почувствовать. Большие глаза парня бегают по округе, если присмотреться, можно увидеть блеск, который с каждой секундой потухает вместе с надеждой. Блики в его глазах слишком красивы. Жаль, что не все их принимают. Они по-настоящему прекрасны. Чонгуковы глаза грустно опускают взгляд, рассматривая всю ту же потрёпанную камеру. Настроения нет даже сделать пару кадров. Хотя небо сегодня превосходное. А ведь он его так любит и, скорее всего, будет жалеть, что упустил такое время. Но желание сделать снимки — нулевое. Неужели всё то, что он так долго в себе держал, выходит наружу? Он сам не знает.

Его глаза сверкают на слегка вышедшем солнце. Лучи покрывают кожу, делая внешние раны слишком броским. Парень бегло глядит на ладони, кисти, ему становится не по себе от одного их вида. Сможет ли кто-нибудь принять его таким? Прогрессирующая болезнь, шрамы, ненавистная ему изюминка, панические атаки — в нём слишком много минусов. Полюбить всё и не отпускать? Это за гранью галактики. Так считает Чонгук.

Дженни сидит в кабинете врача. Когда у неё берут анализы, та даже не моргает от иглы, не шевелится. Она пугающе спокойна сейчас. У Намджуна сдают нервы, он слишком обеспокоен. Девичья голова слегка кровоточит, что больнее даёт по его нервам. Ему остаётся лишь одно. Единственное, что он может сделать для неё. Это стоит обсудить позже, более подробно, а пока...

— Так как вы сказали, что это срочно, я сейчас же возьмусь за проверку. Я как раз только закончила прошлую работу. Результаты анализов будут готовы через час-два. Ожидайте, — медсестра психбольницы — спасение Намджуна.

— Спасибо! Я буду ждать, — он, низко поклонившись, помогает Дженни встать, намеривая снова посадить в кабинете.

Они доходят до кабинета. Он сажает её в своё кресло, а сам садится на диван, который сейчас слишком некомфортен для пациентки.

— Дженни, послушай. То, что произошло — это не нормально. Ты не можешь об этом молчать или недоговаривать. Твои родители — наркоманы. Мы не знаем подробностей. Возможно и что-то более масштабное. Ты понимаешь, что могла вчера умереть? — голос дрожит. Он берётся за голову, растрепав уложенные с утра волосы. — Я помогу тебе, обещаю. Ты слышишь? Я не оставлю это так. Только доверься мне, хорошо? — одинокая слеза катится по девичьей щеке. Ком в горле не позволяет спокойно вдохнуть, он душит, будто шипы розы. — Ты доверяешь мне? — у психотерапевта глаза на мокром месте. Дженни лишь ёжится, уже громко заплакав. Её тело настолько болит, что каждое движение отдаёт в виски, но она не может с собой ничего поделать. Настолько ей паршиво. Ким кивает головой несколько раз, дабы показать врачу, что деваться ей некуда.

— Я думаю, тебе лучше остаться тут, это единственное место, где я смогу тебе помочь. Подпиши бумаги и оставайся, пока я буду собирать доказательства для того, чтобы снять опекунство с твоих родителей. Ты этого хочешь? — Джун отчаянно потирает виски. Как же болит голова.

— Я сделаю всё. Только помогите мне.

ххх

Насколько человек должен отчаяться, чтобы лечь в психбольницу самостоятельно? После диагностической беседы с врачом Дженни подписывает письменное осознанное согласие на госпитализацию и лечение. Благодаря тому, что Джун так яро хочет ей помочь, уже сегодня она тут остаётся. Девушка уже заранее осознавала ситуацию и взяла пару вещей. Точнее, всё, что у неё было. Пара тысяч вон, свою тетрадь и сломанный телефон, который сдала больнице в итоге, так как его использование запрещено. Это доказывает то, что ей нечего терять. Совсем. Терапевт настолько потерян из-за всего. Он сам кладёт её в палату, стараясь создать комфорт, хоть как-то но скрасить прибывание тут. С этого момента, она — его пациентка. Поэтому он будет за ней следить. Ведь сейчас он единственный, кто может ей помочь. Её анализы настолько его потрясают, что дар речи потерян надолго. Но Ким умолчит от этом. Пока что.

ххх

Встать ей тяжко. Боль всё так же бьёт по вискам, руки ледяные, а сердцебиение слишком частое, словно бешеное. Её палата устрашает. Лишь кровать и маленькая прикроватная тумба. Так пусто. Сердце быстро бьётся, а глаза ищут хоть что-то яркое, поднимающее настроение. Но всё впустую. Здесь слишком устрашающе, но не хуже, чем у неё дома. Она не жалуется.

Болезненно потирая виски, она заправляет волосы назад, прошипев от боли, собирает волосы голубой резинкой. Она аккуратна в своих действиях, ведь рядом стоит капельница. Вчера Намджун не уточнил, для чего она, но, Ким соглашалась на всё, полностью доверяясь терапевту.

В палату заходит сам Джун. Его тёмные волосы уложены назад, очки ему очень подходят, смотрятся гармонично с белым халатом. Он окидывает девушку привычным тёплым взглядом, рассматривая капельницу.

— Как ты себя чувствуешь? Есть какие нибудь странные симптомы, может, боль? — он аккуратен со словами, подбирая правильные вопросы.

— Тяжело дышать. Будто в груди сжимает лёгкие. И болит голова.

— Тебе не холодно? — быстро спрашивает Джун, наблюдая за её движениями. Намджун прислоняет к себе папку с анализами, слегка сжимая. Можно заметить его красные, слегка опухшие глаза. Он всю ночь от этом думал. Сейчас точно не время разглашать. Стоит аккуратно, по полочкам разобрать всю ситуацию, лишь потом делать выводы.

— Очень, честно говоря, — потерев затылок, Дженни приподнимает одеяло немного выше. Её больничная рубашка уж слишком велика. Плечи сильно открыты, так, что можно было рассматривать её тонкие ключицы, на которых видны синие гематомы и пластыри. Сделав глубокий вздох, Намджун нервно потирает переносицу сквозь очки, прислоняя кулак ко лбу.

— Дженни, послушай меня. Если почувствуешь что-то странное, то срочно зови. Пока я не имею права сделать ничего, кроме капельниц. Пожалуйста, будь сильной и следи за каждым вздохом, который ты делаешь. Договорились? — в его голосе слышится боязнь, дикая боль, усталость. Он так вымотан. — Я сейчас принесу твою толстовку, которую ты принесла, подожди.

У брюнетки нет сил ответить, она лишь безэмоционально кивает, прикрывая глаза. В мысли приходит недавний знакомый. Эта длинная чёлка, боязливые глаза, которые она так и не смогла разглядеть. Его красивые руки, плавный голос и фотоаппарат. Чонгук.

— Могу я увидеть Чонгука? — не подумав, спрашивает брюнетка, заставив терапевта непонимающе обернуться. Её взгляд пуст, проницателен. Будто напрашиваясь на встречу.

— Чонгука? Вы с ним познакомились? — он слишком удивлён.

— Не особо, — Ким пытается скрыть удивление, но всё же, перебивая улыбку, полностью поворачивается к пациентке.

— Думаю, тебе пока не стоит вставать, а так ты знаешь, где его искать.

xxx

Дженни просыпается лишь к вечеру. Небо туманное, лёгкие облака виднеются из-под темноты. Можно заметить ярко светивший полумесяц. Он сияет не так ярко, как полная луна, но вся больница, несомненно, освещена. Он будто наблюдает, там, вдали, за человеческими страданиями. Страданиями Дженни, Чонгука. Но он равнодушен. Стоек.

Так завораживает.

Девушка идёт долго, растянуто. Шаги делать самостоятельно тягостно. Каждый последующий отдаёт болью в висках, мышцах. Но она идёт, не останавливаясь. Больничный парк вполне обширен. Но те две лавочки, окружённые высокими, густыми деревьями, не могут не врезаться в глаза. Выглядит пугающе.

Виднеется тёмная, округлённая макушка. Вся та же больничная одежда и висящий ремень от старинной камеры. Он кажется отстранённым, поникшим. Дженни, сама того не заметив, ускоряет шаг, встаёт напротив, почти как в первую встречу. Голова парня опущена, но, приметив чьи-то больничные тапки, боязливо поднимает взгляд, не веря в увиденное.

— Мы снова увиделись, Чонгук, — сквозь боль улыбается Джен. На его лице смешивается всё: непонимание, шок, радость. Даже трудно описать ту бурю, которую он испытывает.

Этот голос. Он запомнил его ещё после первой встречи. Завораживает. Но её внешний вид. Чон поднимает голову. Его глаза расширяются, бегая по её лицу, шее. Сердце быстро бьётся, а непонятный ком подступает к горлу.

— Пока ты не задал вопросов, я сама на них отвечу, — она присаживается слева от чонгукова плеча, начиная говорить. Каждое слово даётся тяжко. — Я теперь новая пациентка. Поэтому мы будем видеться часто, — коротко и ясно, казалось бы. Но Чонгук всё равно ещё будто в трансе, смотрит на бетон, пытаясь собраться с мыслями.

«Мы будем видеться часто». Крутится, захламляя предыдущие домыслы. Но, всё равно, его рот будто сшит, а воздуха катастрофически не хватает. Ему нужно как-то занять себя. Болезнь, кажется, выходит наружу. Его руки сжимают старый фотоаппарат, а его длинные густые ресницы опущены. Часто моргает. Он сильно нервничает.

— Чонгук, всё хорошо?

— Прости, я немного переживаю., — напрямую говорит он, поднимая голову. Ещё раз заглядывает в её глаза. Совсем не поменялись.

— Я тоже, — ярко улыбается. Когда он в последний раз видел улыбки людей? Чувствовал прилив сил, исходящий от другого, либо общался с кем-то, а не с врачом-терапевтом? — Поэтому тебе не стоит заморачиваться. Дженни, приятно познакомиться. Мне не удалось сделать это в прошлый раз.

У него столько вопросов, но нет ответов. Она не отвечает ни на один. Поэтому, сейчас, он слишком задумчив. Съёживается от холода, обнимая себя за плечи.

— Чон Чонгук, — он прячет глаза за длинной, волнистой чёлкой. — Я тут давно, ничего не меняется.

— Совсем? Как ты проводишь дни, помимо фотографирования? — аккуратно интересуется Дженни, разглядывая его черты лица: острый подбородок, ямочки на щеках и идеально ровный нос.

— Я заметил, что когда все огни горят, люди склонны говорить о том, что они делают — о своей внешней жизни. Сидя вокруг, при свете свечей или огня, люди начинают говорить о том, что они чувствуют — о своей внутренней жизни. Они говорят субъективно, они меньше спорят, у них больше пауз. Сидеть в одиночестве без электрического света, на удивление, любопытно.

Дженни удивлена его словам. Конечно, не до конца понимает, но всё же пытается вникнуть, в итоге представляя себе всё, о чём тот говорит.

— Я пока не знаю ничего. Я приходила сюда для помощи к Намджуну, но не думала, что останусь. Я знаю лишь тебя, и мне этого достаточно. У меня не было особо друзей, поэтому я не знаю, как общаться с людьми.

Неожиданно Чонгук поднимает на неё свой взгляд. Чёлка спадает с глаз, а он неуверенно глядит на неё, пожалев о содеянном. Не рано ли? Лампа освещает его лицо. Ветер дует в глаза, мурашки бегут по всему телу. Девушка не удивлена. Наоборот. Он неописуемо обворожителен. Бесподобен. Волшебен. Можно вечно подбирать синонимы, но вряд ли они смогут описать его. Дженни млеет от этого взгляда, не может отвести свой. Желание рассматривать его увеличивается, а пухлые губы расплываются в завороженной улыбкой. Она влипает.