С момента смерти отца Юнги проходит две недели. Недели отчаяния. За это время много меняется. Юнги становится холоден, словно неприкосновенный. «Я помогу тебе справиться», — всё крутится в голове у Дженни. Он молчит о том самом дне, а девушка и не вспоминает. А она так отчаянно пытается хоть что-то сделать. Но как общаться с человеком, когда тот тебя избегает? Словно презирает. Ей так кажется. Он не ужинает, не разговаривает, лишь курит. Девушка переживает. Однозначно. Бывает, что хочется закурить, когда совсем херово, но скуривание почти двух пачек в день — это прямиком в могилу, не так ли? Его голос, он становится ещё ниже. Глаза словно пустые. Это так пугает. Дженни от этого ещё хуже. Ей кажется, что она идёт на поправку, ведь разве есть один раз в день — это уже не привилегия? Прорыв? Когда казалось, что весь мир от неё отвернулся, был Юнги, который встал на её сторону, отчаянно желал помочь и чуть ли ни сам кормил её. А что сейчас? Снова то одиночество, которое она чувствовала, живя одна.

Юнги фланирует. За эту неделю Джен приходится не раз забирать его с пьянок, постоянно стыдливо пряча глаза и извиняясь перед людьми, с которыми Юнги вступает в конфликт. А должна она? Когда он был молчалив и груб на протяжении всех этих недель. Разве она пустое место? Ей так больно. Зачем нужно было давать надежду и так легко всё губить? Рефлексия в эти дни для Дженни слишком трагична. Её воспоминания словно губят. До смерти отца Юнги ей было лучше. Она отвлекалась, ела и позволила себе улыбнуться и что-то почувствовать. А сейчас... Ей кажется, что она этого недостойна. И никогда не будет. Он заставляет её бередить. И вряд ли сможет что-то исправить.

Эмпатия, дистимия — Дженни сейчас и правда несладко. Юнги её губит.

[experience — Ludovico Einaudi]

Мужчина держит дочь за руку. Она находятся в палате дорогой больницы, вокруг никого. Лишь они. Отцовская любовь в глазах, нежность его рук и мокрые ослабевшие глаза. Чертовски больно. Его лицо. Оно слишком худое, вытянутое. Болезненноe. Он так похудел. Сердце Дженни быстро стучит, а руки холодеют от страха.

«У него был диагностирован рак лёгких, уже пошли метастазы на верхнюю часть желудка и нижнюю часть пищевода».

Он умирает, потому что ничего не ест. Его опухоль в желудке прогрессирует. Человек умираер, разлагаясь, голодной смертью, и плюс ещё воды попить не может. Врачи его не то что не могут спасти, они даже не облегчают страдания умирающего человека. Он только ложится в больницу, ведь никто его не принимает, поэтому приходится наблюдать за тем, как он задыхается во сне изо дня в день. Это так пугает, устрашает.

— Дженни-я. Когда я умру, постарайся жить дальше. Как бы сложно это не было. Я буду вон там, — указательным морщинистым пальцем он показывает вверх. — И там, — перемещает на область сердца и тепло осматривает, — я буду наблюдать за тобой. Ты же меня не разочаруешь, верно? Слушайся папу и найди мне замену. Того, кто сможет о тебе позаботиться, я буду наблюдать свыше и пошлю тебе нужного человека обещаю, слышишь? — накопившиеся слёзы в глазах щиплют. Как же ей нехорошо. Её тошнота, головокружение не позволяют нормально функционировать. Она лишь часто-часто кивает, пока её слёзы непрерывно текут по щекам. Создают тягость при высыхании и соляной след. — Я люблю тебя, — последнее, что говорит мужчина, прежде чем кардиомонитор показывает ровную, длинную, лично бесконечную линию, и мужчина задыхается на глазах ребёнка.

Дженни просыпается в холодном поту. Непрерывно дрожит. Это не первый раз. Постоянно, словно впервые. И так постоянно. Ощущения как наяву. А шок словно тот самый первый раз. Этот сон непрерывно снится ей изо дня в день. Её прорывает на громкий плач. Она уже не в силах держать это в себе. Не в силах справляться одна. Не в силах видеть это снова. Ей кажется, что дома никого нет. Мамы должны разойтись по работам, пока она в полном одиночестве выплёскивает весь гнев наружу.

Её плач. Он прерывистый, громкий, раздирающий. Её сердце бешено стучит. Горло дерёт от обиды, которую она проглатывает, подавляя. Девушка кладёт руку на грудь, внешне массируя сердце. Ей кажется, что оно прямо сейчас перестанет биться, что этот момент — последний, что она запомнит. Запомнит себя «несчастной истеричкой», как когда-то выразился её одноклассник, что однозначно доказывало ничтожность и гниль, поглощающую людей. Понять человека легко, но вот принять. Принять его душу, судьбу, настроение, точнее, его переменчивость.

Она встаёт настолько резко, что старая кровать начинает трещать. Разум мутнеет. Глаза горят. Ярость, обида, ненависть, одиночество. С неё сползает полупрозрачная белая майка, открывая вид на худощавое тело, которое даже не пытается восстанавливаться. Тошнота, кажется, порванные связки и волосы, которые она каждую секунду тянет, пока бежит. Выбежав на улицу в домашних вещах, тапочках, она смотрит на небо. Кричит куда-то вдаль, но продолжает бежать. Отрывки из её памяти врезаются в памяти, режут ей глаза. Она видит людей, слышит голоса, боль, которую ей приносили. Физическая, моральная. Всё сейчас смешано. Она потеряна, убита. Дженни задыхается от воспоминаний, недостатка воздуха. Её волосы прилипают ко лбу, пока тот горит от подскочившей температуры и пульсирования. Обеими руками она берётся за голову, машет ею из стороны в сторону, пытается всё забыть хотя бы на мгновение. В голове лишь звук, последний отцовский вздох. Перед глазами прямая синяя линия. Слёзы бегут по её щекам, она захлёбывается в них. Задыхается. Но она бежит. Бежит так быстро, что не видит ничего перед собой. Дождь продолжает капать. Она дрожит. Истерично, нездорово. Сердце трепещет. Кажется, что она сейчас потеряет сознание. Намоканные волосы ещё больше усугубляют всё. Но она всё ещё бежит. Бежит туда, куда зовёт её сердце.

— Я люблю тебя, — первый звук словно оглушает её.

— Он мёртв, Юнги. Его нет... нет, — она спотыкается, продолжая захлебываться.

— Хочешь узнать, какой секрет хранится в моём сердце?

— Нет. Если рассказать секрет, то навредишь не только себе, но и мне. Я натерпелась, — ставит руку на грудь, пытаясь успокоиться; истерично бежит.

— Юнги, давай побежим? Не отпускай мою руку, просто беги. Если надо — кричи, плачь, только не держи в себе. Не губи себя сильнее. Просто доверься мне, пожалуйста.

— Давай выпьем за жизнь.

— Почему?

— Потому что умершие ушли в прошлое, а живым приходится прилагать немало усилий, чтобы выжить. Понятия не имею, что происходит у тебя на душе, но я точно знаю, что тебе станет лучше. Нужно время. А пока давай разделим эту бутылку на сегодня и забудемся.

— Как долго пришлось тебе лить слёзы? Известно ли тебе, что твоё лицо тебя выдало?

— Юнги, как думаешь, какого цвета боль?

— Чёрная, ведь когда мы закрываем глаза — видим темноту. Когда нам плохо, мы выключаем свет, оставаясь в кромешной темноте, при этом забираясь под одеяло, а когда слёзы, в которых ты захлёбываешься, преграждают видимость, — ты видишь черноту.

— Пап, сегодня твоя годовщина, семилетняя годовщина с того момента, когда я навсегда потеряла тебя.

— Юнги, я дойду, только не отпускай меня.
— Не отпущу. Уже никогда.

— Ты упорно делаешь всё ради достижения своей цели, ты едва ли не прыгаешь выше своей головы, чтобы получить нужный результат, и, поверь, он того стоит. Ты можешь приложить лишь малую часть усилий, можешь получить свою маленькую победу, но зато она будет твоей. Будет греть душу. Подталкивать тебя на совершение более отважных, «громких» поступков. Жизнь — Эверест, который тебе предстоит покорить.

Она задыхается. Но она уже тут. На том самом месте. Проливной дождь заставляет её дрожать. Свежесть воздуха, ощущение тряски, изодранные руки, растрёпанный волосы. Эстетика Ким Дженни восхищает. Запах реки, смешанный с машинным газом. Мельчайшие звуки сейчас оглушают. Перед глазами те самые самое болезненные моменты. Собираются в ком, словно бурей треплют её. Она считает, что это будет лучшим решением. Покончить со всем здесь и сейчас. Она не в силах больше всё это терпеть и мучиться. Не в силах видеть тот кошмар, терпеть поведение Юнги; холод, который он ей дарит. Девушка подходит к перилам. Удаётся дышать через рот, пока нос забит. Пытается остановить свой плач и наконец освободить себя от страданий. Правильно ли она поступает? Стоит ли терять свою жизнь? Она чувствует себя жалко, ничтожно. Осознание приходит только сейчас; но она не останавливается.

ххх

Всё это время Юнги находится дома. Точнее, он оттуда не выходит. Чувство вины его поглощает. Он виноват перед Дженни. Ведёт себя как последний подонок, пока она в стороне переживает за него. Мин собирается извиниться. Он выводит последние сторонки недоделанного стиха. Проходит через болезненные строки, переваривает эти две недели у себя в памяти. Разве она должна была забирать его с пьянок? Извиняться перед чужими людьми, пока те могли ей навредить? Обязана была тащить его на спине до дома, переживать и плакать из-за него? Нет, нет, нет и нет. Она ему не должна. Вот он сейчас тот, кто в большом долгу. Пока в ладони Мина шариковая ручка, стучащая по белоснежной бумаге. Он вздрагивает, услышав дикий плач. Он слышит боль и отчаяние. Рука соскальзывает, и длинная полоска оставляет след на его бумаге. Сердце безумно стучит от непонимания. Юнги, услышав, как дверь её комнаты открывает, не теряя времени, поспешно встаёт, побежав за ней в коридор.

Он пытается её догнать. Наблюдает за её страданиями, пока она задыхается по дороге. Он так виноват. Он должен успеть. Зная Дженни, он догадывается о намерениях, поэтому бежит ещё быстрее. Кислорода вообще не остаётся. Его руки трясутся, вены набухают. Разум мутнеет. Он до нитки промокает. Ветер неприятно покалывает кожу, пока в глазах зверский страх и отчаяние. Юнги видит, что она останавливается. Всё словно замирает на секунду. Всё округ. Всё становится слишком непонятно для восприятия. Нереально. Завораживает, но с плохой стороны. Волосы Мина прилипают к лицу, кожа белеет, а нижняя губа сильно трясётся. Он не может выговорить ни слова, пока наблюдает, как его любимый человек сейчас сделает то, после чего он себя никогда не простит. Он наблюдает, как слёзы текут по её щекам вместе с проливным дождем. Окаменелость, он не может шевелиться. До него доходит происходящее лишь тогда, когда девичьи руки дотрагиваются до перил. Секунда. И он подрывается с места.

— Дженни!

Любовь бескорыстна, но сердце скулит,
Всю жизнь затупив об овраг.
Надежда сгорает, в стакане налит
Ярко-алый напиток. Он иссяк.

Сигарета в руках, ментоловый вкус,
Но задыхаюсь совсем не поэтому.
Ты бросила меня, оставив укус
И так на моём сердце запретному.

Шея горит, душа кричит
Как мне выбраться отсюда скорее?
...