На протяжении всего следующего дня, мы изучаем мой номер на предмет разных плоскостей в нём. И, как сказал Логан: " на какой из них, я буду лучше всего смотреться".

На следующий день истощённые, но всё ещё не до конца насытившись друг другом, мы до вечера продолжаем свои изучения, только теперь в его номере и на ту же самую принадлежность. Почему до вечера?
Нам всё таки захотелось есть. Точнее, этого потребовал наш организм, а нам хотелось совершенно другого. Мы буквально до изнеможения изучали друг друга, исследуя каждый миллиметр наших тел, пока запас белков и углеводов не иссяк совсем.

В конце концов мы пришли к выводу, что все плоскости, а это: стол, пол, кровать и ещё множество ровной поверхности, в наших номерах одинаковые. Естественно, номера были идентичны друг другу и даже мебель, была расставлена также.

Спор у нас вызывала только ванная, так как она находилась в полу, но имела выпуклость, но он убедил меня, что я могу оставаться на полу, то-есть на плоскости, правда на четвереньках.

Самый большой сложностью для меня, стал балкон и седьмой этаж. Но оказывается, что греки не гулящий народ, а в январе в Афинах очень мало туристов. И я два раза достигла пика удовольствия, смотря на прекрасный Акрополь.

Слава Богу, что плазменные телевизоры висели на стенах. Хотя про стены, мы тоже не забыли.

Пристегнув ремень безопасности и откинувшись на спинку сидения, я плотно закрыв глаза, когда поняла, что самолёт начал движение по взлётной полосе, медленно, но уверено набирая нужную ему скорость. "Дыши Эни, просто дыши", – повторяю я про себя.

— Успокойся. — Сжав мою руку, говорит Логан.

— Тебе легко говорить, — облизав пересохшие губы, я смотрю на Логана. Его совершенное лицо остается бесстрашным, спокойным и до чёртиков великолепным, что немного отвлекает меня, но самолёт качнуло, и я быстро вернулась в реальность. — У тебя же нет аэрофобии. — Сжимая его руку сильнее, отвечаю я.

— Зато у меня есть арахнофобия. — От удивления я раскрываю глаза настолько сильно, что уже начинаю переживать, как бы они не выполи из глазниц, но Логан совершенно серьезен.

— Ты шутишь? — серьезно проговориваю я. — Просто я не нахожу в страхе, ничего смешного. Это то, что преследует нас всю жизнь. Мы тратим кучу денег на то, нет, на тех, кто сможет помочь нам, но это только на время. Страх всегда возвращается. Он, как неотъемлемая часть тебя, твой близнец, только он появляется, когда ты его не ждёшь.

— Нет, я на полном серьезе. Лет с пяти у меня арахнофобия. — Кивает Логан, в подтверждение своих слов.

— То-есть, ты хочешь сказать, что ты такой весь из себя, горячий парень и боишься пауков?

— «Горячий парень?» — усмехается он.

Я просто киваю, до сих пор приходя в себя. Поверить не могу, что он вообще чего-то боится. Это просто уму непостижимо, а пауки, уж точно никогда не приходили мне в голову. Моё внимания привлекает милая стюардесса, которая появляется в начале узкого прохода самолёта и оповещает нас, что через девять часов тридцать семь минут, наш самолёт совершит  посадку в лондонском аэропорту "Хитроу " и пожелав нам комфортного перелёта, она скрывается  за ширмой.

«Мы уже взлетели», - понимаю я.

— Вот видишь, — отстегивая ремень говорит Логан. — Это не так страшно.

— Это потому что ты отвлёк меня, — с облегчением выдыхаю я. — И я очень сильно тебе за это благодарна.

Нет, я не боюсь летать, конечно я переживаю: "А вдруг, что-то случится?" "Вдруг двигатель откажет или в него попадёт птица?" Эти мысли посещают, каждого третьего человека в самолёте. Но больше всего, я боялась взлетать. Страх заключался не в самом полёте, а перед полётом и именно из-за этого, я стараюсь летать, как можно реже. И сколько бы меня не убеждали, что самолёт является одним из самых безопасных транспортных средств, из всех возможных, я всё равно испытываю жуткий стресс и непреодолимый страх перед взлётом.

— И да, — приближаясь к моему уху, произносит он. — Я ничего не боюсь. Но, за горячего спасибо. — Улыбается Картер.

— Это мы ещё проверим, — улыбаясь в ответ, говорю я. — В Лондоне пройдёшь проверку пауками.

— Если только они будут на тебе, — ухмыляется он. — На обнаженной тебе, —добавляет Логан, а я морщусь от того, что представила себе этот ужас и отрицательно качаю головой.

— Фу-у-у. Нет. Никогда. — Тяну я, а Картер смеётся во весь голос.

Получив багаж, мы быстрым шагом направляемся к выходу из аэропорта. Холодный январский ветер, сразу же напоминает о тёплой одежде и о том, что мы вернулись в реальность, из нашей маленькой сказке.

— Замёрзла? — спрашивает он, закрывая дверь багажника.

— Немного. — Стуча зубами отвечаю я. Ненавижу зиму. Ненавижу холод.

— Иди сюда. — Командует он, раскрыв руки для объятий.

Ни секунды не сомневаясь, я делаю шаг к нему, зарываюсь носом в его шею и вдыхаю самый прекрасный аромат глубже. «М-м-м», - еле сдержав стон, я закрываю глаза. Запах "Hugo Boss", мяты и геля для душа "Old Spice", я могу почувствовать за километр. Сладкий, пряный, манящий аромат моего парня. МОЕГО ПАРНЯ! В животе приятно сводит, но в голове роем скапливаются мысли.

— И что будет теперь? — спрашиваю я.

— Я отвезу тебя домой, а завтра утром заеду, чтобы отвезти на учёбу. — Целуя меня в макушку, говорит он.

— Нет, я .... эм, в смысле с нами? — обнимая его сильнее, уточняю я.

— Всё будет хорошо. — Подняв моё лицо, чётко и громко, проговаривает он.

Но его потерянный и совершенно неубедительный взгляд, и тело, которое мгновенно натягивается, как струна, что рукой я ощущаю, как выпирают лопатки Логана под кожаной курткой, говорят мне об обратном. И это, только усугубляет мою плачевную ситуацию в голове. Выдавив из себя подобие улыбки, я одобрительно киваю ему в ответ, стараясь сделать вид, как будто ничего не заметила, и сажусь в машину.

После солнечной, тёплой Греции, Лондон кажется мне серым и холодным. Хоть на улице и зима, а январь всегда самым холодный месяцем в году, на улице не так уж и холодно, и нет главного – снега. Как будто осень ещё не отступила, слишком пасмурно и сыро. Но несмотря ни на что, Лондон мой дом и где бы я не была, меня всегда тянет обратно.

Маленькие капельки дождя то появляются, то исчезают с лобового стекла. Логан барабанит пальцами по рулю, напевая себе поднос песню "How you remind me", которая тихо играет по радио. Вслушиваюсь в слова песни, и медленно прокручиваю их у себя в голове. Солист группы поёт про девушку, которой доверился и поверил. Которой признался в любви и был готов ради неё на всё, но она ушла от него, разбивая его сердце навсегда. Вздыхаю и понимаю, что нахожу слишком много сходства со своими чувствами к Логану в этой песне, отчего становится только хуже. Перед глазами туда сюда мелькают дворники, которые во всю бороться с дождём, и всё больше погружают меня в размышления, как под гипнозом.

Все эти дни в Греции, которые я провела наедине с Логаном, наполнили меня и одновременно опустошили. И это было прекрасно. Незабываемо. Физически я была пуста и измотана, но душевно, я порхала высоко над землёй, всё больше закручиваясь в водовороте своих чувств и эмоций. Я абстрагировалась от всего мира находясь рядом с ним, а сейчас нужно быстренько возвращаться к прежней жизни, и его реакция на мой вопрос, только ускорила моё возвращение.

Чувства к нему настолько сильные, что приносят мне удовлетворение и боль одновременно. Иногда я вообще теряюсь в собственных эмоциях. Теряюсь в догадках, хорошо это или плохо? Нормально ли вообще, так сильно любить?

Боль приносит осознания того, что я не слышу от него взаимности, а удовольствие приносит то, что я её чувствую, в каждом его поцелуи, в каждом его прикосновение ко мне. И это отодвигает плохие мысли на задний план, но они есть, хотя наверное, это больше напоминает страх.

Страх одиночества.
Страх остаться без него.
Страх потерять его.

— О чём думаешь? — остановившись на светофоре, спрашивает он.

— О нас, о тебе, о себе. — Честно отвечаю я.

Загорается зелёный свет и мы трогаемся с места, но на моё удивление, он паркуется и поворачивается ко мне.

— Я же сказал тебе, что всё будет хорошо, хватит забивать свою маленькую, симпатичную головку ерундой. — Обхватив моё лицо руками и притягивая его для поцелуя, проговаривает Логан.

Нежный, робкий поцелуй прерывает его мобильник, «впрочем, как и всегда», - расстроенная этим, думаю я. Логан достаёт телефон и внимательно смотрит на номер, хмурится, отчего его брови сползают к переносице и наконец поднимает трубку, а через две секунды передаёт мобильник мне.

— Это тебя. — Сухо проговаривает он.

Взяв телефон в руки, я перевожу свой озадаченный взгляд с Логана на экран. Увидев номер Пола, я удивилась ещё больше.

— А...алло. — Проговорила я, прочищая горло.

— Что, чёрт возьми, с твоим грёбаным телефоном и почему я, не могла до вас обоих дозвониться все эти дни? — кричит Шани в телефон.

Только сейчас я вспоминаю, что так и не убрала "авиарежим" с телефона, и сразу понимаю, почему все эти дни мне никто не звонил.

— И я рада тебя слышать. — Улыбаюсь я, родному голосу.

Молчание на том конце, заставляет меня проверить телефон, не прервалась ли связь.

— Алло, Шауна ты...

— Где вы сейчас? — не давая мне договорить, спрашивает она.

Её голос подавлен и расстроен. Сердце ёкает пропуская удар, и тревога посылает импульс в мой мозг.

— Эм... — я огляделась по сторонам. — На Риджинт–Стрит, уже почти у Квадранту.

— Это недалеко, через сколько вы сможете приехать в больницу Святого Томаса? — я пожимаю плечами, как будто она может меня видеть. Господи, да что произошло?

— Через сколько мы сможем подъехать в больницу Святого Томаса? — шёпотом спрашиваю я у Логана.

— Это которая на Сент–Томос–Стрит? — я киваю.  — Через пятнадцать - двадцать минут. — Также сухо произносит он.

— Через....

— Я слышала, — перебивает Шани. — Эни, пожалуйста только не нервничай... — она замолкает, но её тяжелое дыхание отчётливо слышится в динамик. — Чёрт. —выругалась она. — Эни... — Шауна глубоко вздыхает, — Эни, твой отец в больнице.

Не помню, как доехали до больницы. Всю дорогу я тихо плакала, закрывая лицо руками и сдерживая громкие всхлипы. Я мысленно молила бога, чтобы все было хорошо, чтобы с моим папой, всё было хорошо. Так как подруга не объяснила мне, что именно произошло и, как долго он уже находится в больнице, в голове я перебирала, что могло произойти.

Авария – нет, он прекрасно водит.

Драка – нет, он самый спокойный и рассудительный человек на планете. Он считает, что кулаками ничего не решить, а словами можно не только решить проблему, но и дать ясность ситуации.

Инфаркт, инсульт – нет, нет и ещё раз нет. Конечно он уже не молод, но постоянно держит себя в тонусе, благодаря пробежкам и здоровому питанию.

«Ожог, укус, перелом, отравления.... Господи, пусть это будет ушиб. Простой, банальный вывих или ушиб», - молила я.

Серое, длинное здание в семь этажей и с множеством окон, заставляет меня вспомнить, самый страшный день в моей жизни. Именно в этой больнице умерла мама. Закрываю и открываю глаза, пытаясь успокоить свои нервы, но это невозможно. Оглядываюсь. Шауна стоит возле входа, нервно поглядывая на телефон. Я поспешно утираю слёзы и начинаю выходить из машины.

— Хочешь я пойду с тобой? — голос Логана тихий, почти что шёпот, а в глазах читается отчётливое чувство вины.

Покачав головой, я даю ему отрицательный ответ, закрываю дверь и почти бегу к подруге, продолжая молить бога, чтобы с отцом всё было хорошо.

Потерять его – это умереть до конца. Так как наполовину, я уже умерла два года назад. Наверное я просто не перенесу, такой огромной, второй потери в своей жизни.

С каждым новым шагом ко входу в больницу, дышать становится всё тяжелее, а желудок противно скручивает судорога.

— Эни, мне так жаль. — Подойдя к подруге, она сразу обнимает меня.

— Что... что случилось? — заикаясь произношу я.

Мы заходим в больницу и подходим к лифту.

— Ваш дом ограбили, а твой отец находился дома в этот момент, — продолжая быстро нажимать на кнопку вызова лифта, проговаривает Шауна. — Мне позвонила миссис Купер, твоя соседка, что постоянно угощала нас пирогами, — я киваю, давая ей понять, что поняла о ком идёт речь. — Она, — Шани грустно вздыхает. — Она искала тебя, сказала, что слышала выстрел из твоего дома и вызвала полицию.

Я начинаю задыхаться, когда слышу слово "выстрел". Голова кружится, в глазах темнеет, и когда двери лифта открываются  я влетаю в кабину, ища опору, чтобы не упасть. Слёзы непрерывно текут по щекам, а желудок выворачивает наизнанку в невыносимой боли.

Душевная боль, которая пронзает меня на сквозь, несоизмерима с настоящими ранами на теле. Я не могу с этим справиться, не могу бороться с болью. Ощущаю себя слабой и разбитой, а внутри всё сжимается, и выкручивается на изнанку.
"Папочка, мой любимый папочка", - крутится в моей голове. Хочу кричать, реветь на всю больницу, но сдерживаю себя. Я должна быть сильной, сильной для него, для папы.

— Когда? Когда это произошло? — всхлипываю я.

— На второй день, как вы улетели, я....я пыталась до тебя дозвониться... — она резко замолкает и смотрит в пол, потом поднимает свой взгляд на меня, полный боли и сострадания. — Но, не смогла. — Её голос пропитан сожалением, а глаза блестят от слёз.

Я глубоко вздыхаю, когда двери лифта расплываются передо мной, делаю шаг вперёд и смотрю на огромную белую дверь.

"Хирургическое отделение", гласит табличка на больших дверях четвёртого этажа.

Посередине длинного, больничного коридора расположен пост медсестры и я прямиком направляюсь к нему.

— Эни Хатчер, я...я дочь Марка Хатчера. — Нервно проговариваю я.

— Для начало успокойтесь, — подняв на меня свои большие, серые глаза, говорит медсестра. — Сейчас я вызову доктора Смита и он вам всё объяснит. — Кладя передо мной две розовые таблетки, добавляет она. — Кулер  прямо по коридору.

— Что это? Это ему?

— Нет, это вам, успокоительное.

У неё тёплый, мягкий взгляд и очень приятный голос. Морщинки покрывают большую часть её лица, а среди рыжей копны волос, которые собраны в толстый хвост, уже проглядывается седина, а её курносый нос и щеки усыпаны веснушками.

— В какой он палате? Можно его увидеть?

— Всё с разрешения доктора Смита. — Мило улыбается она. — Не переживай, он хирург от бога и именно он оперировал твоего отца. А это значит, что именно твой отец поведёт тебя к алтарю. — Я киваю и нервно сглатываю, не совсем понимая о чём она говорит.

Всё что я успела запомнить – это доктор Смит и Эмили Кларк старшая медсестра, по крайней мере, именно так было напечатано на её бейдже. Шани приносит мне воды, чтобы запить таблетки и мы садимся на пластмассовые, серые стулья в коридоре, в ожидании доктора Смита.

Мне начинает казаться, что время остановилось и играет против меня. Десять минут ожидания, кажутся мне вечностью. Пока я не вижу высокого, седовласого мужчину лет пятидесяти, в белом халате, который твёрдым и уверенным шагом направляется к нам.

— Хатчер, Эни Хатчер, это вы? — я киваю и поднимаюсь со стула. — Я доктор Смит.

— Здравствуйте. — Осипшим голосом произношу я.

— Самочувствие вашего отца стабилизировалось, операция прошла успешна. Он ещё не пришёл в себя, но это наркоз и успокоительные. Вчера мы перевели его в хирургическое отделение из реанимации, а это значит, что он идёт на поправку.

— Что произошло? — стараясь подавить слёзы, произношу я.

— Мистер Хатчер получил огнестрельное ранение в грудную клетку. Была повреждена мягкая ткань и раздроблены два ребра, но жизненно важные органы не задеты. Сердце и лёгкое, — поясняет он, видя мой потерянный взгляд. — Ранение сквозное, с небольшим входным и выходным отверстием, но он потерял много крови, что и ослабило его организм.

— И как он сейчас себя чувствует? — еле  шепчу я от бессилия. — Ему лучше?

— Мы извлекли пулю и осколки рёбер, чтобы они не повредили лёгкое. Никаких патологических расстройств не отмечается. Ваш отец родился в рубашке, через две недели, думаю мы уже выпишем его домой. — Он слегка улыбается, даря мне маленькую надежду.

После его слов, что через две недели папа будет дома, я немного успокаиваюсь и расслабляюсь. Или это действие таблеток?

— Я могу его увидеть?

— Да, только ему нельзя разговаривать, помните, ему сейчас даже больно дышать. Это на случай, если он придёт в сознание. Конечно он получает обезболивающее и кардиотропные препараты но, — он поднимает указательный палец вверх. — От сильного напряжения грудной клетки, швы могут разойтись и тогда, у него может случиться внутреннее кровотечение.

Мои глаза снова блестят от слёз, а ком в горле не даёт даже нормально вдохнуть. "Папочка, мой бедный папочка " – это всё, о чём сейчас я могу думать. Увидев, как моё лицо стремительно бледнеет и, как крупные капли слез уже текут по моим щекам, доктор Смит добавил:

— Но, на всякий случай мы установили ему дренаж с аспирационным отсосом, в плеврайной плоскости. Если что-то произойдёт, сразу сообщаете Эмили, а она всё передаёт мне. Береженого Бог бережёт. — Добавляет он.

— Спасибо. — Он одобрительно кивает мне, заглядывает в папку, которую держит в руках и уходит дальше по коридору, а я без сил падаю на стул.

Кровотечение, дренаж аспирационный, кардиотропные, эти слова плотно засели у меня в голове. Напряжение спало, дыхание восстановилось, а боль перестала сжимать моё сердце, как в тисках. "Он поправится, он жив, через две недели он будет дома», - повторяю я про себя.

Молча встаю со стула и направляюсь к посту медсестры, Шауна медленно идёт сзади, стараясь дать мне, как можно больше пространство, дать мне побыть с мыслями наедине.

— Извините, Эмили, в какой палате лежит мой отец? — она поднимает голову и с удивлением смотрит на меня.

— Десятая палата, ваша сестра вам покажет. — Отвечает она, взглядом указывая на Шауну.

Я удивлённо смотрю на подругу, которая почему-то боится встретиться со мной взглядом.

— Сестра? — спрашиваю я у Шани, пока мы идём по коридору к палате отца.

— Ага. Двоюродная. — уточняет она. — Они не хотели меня впускать. — Пожимает плечами подруга.

Я останавливаюсь и пристально рассматриваю бледное лицо лучшей подруги.

— Ты чего? — делая шаг назад, говорит она.

А я делаю шаг вперёд и заключаю её в свои объятия, крепко прижимая Шани к себе.

— Спасибо тебе, сестрёнка. — Шепчу я, сквозь слёзы. — Спасибо.

И это самая маленькая доля благодарности, которую я могу сейчас ей выразить, так как она, заслужила намного больше.

— Перестань, — обнимая меня, так же шепчет она. — Иначе, я сейчас разревусь и буду похожа на панду, а на втором этаже в педиатрии, очень много молодых аспирантов, а в таком виде, я им точно не понравлюсь. — Держа меня за плечи всхлипывает она.

Бледное лицо отца, с большими чёрными кругами под глазами практически не узнать. Щеки впали, и он очень сильно похудел, а множество трубок, которые подсоединены к нему, в основном для помощи с дыханием, пугают меня до чёртиков. Веки иногда подрагивают, пока он лежит без сознания, губы белые и сухие. Эмили объяснила мне, что это действие снотворного так влияют на него, которое ему прописал врач для полного покоя.

Моё громкое дыхание смешалось с пиканием аппаратов, а воздух в палате стал невыносимо тяжелый, когда я увидела отца в таком состоянии. Он как будто постарел на десять лет.

На мгновение, я вспоминаю все наши ссоры с отцом, все свои пренебрежительные комментарии, все наши споры с ним. Я медленно подхожу к кровати и беру его руку, сжав её в своей. В груди всё ноет, хочется рыдать на взрыв, но тяжело сглотнув, я опускаюсь на колени и целую папину руку.

— Я так тебя сильно люблю папочка, — сквозь слёзы шепчу я. — Прости меня, я во всём и всегда буду тебя слушаться. Я буду носить шапку, когда ты говоришь и даже шарф. Буду одеваться тепло, буду вовремя приходить домой, буду есть спаржу и как-нибудь, привыкну к овсянке на завтрак.

Я тихо всхлипываю и продолжаю:

— А после выпускного, мы с тобой поедем Веймут. Ты обещал показать мне Дорсет и бухту с выходом на Ла-Манша. Я помню, так что теперь не отвертишься. А потом я уеду в Нью-Йорк и буду звонить тебе, каждый час, и каждые два месяца буду приезжать домой, чтобы увидеть тебя. Поступлю на юридический и стану лучшей на курсе и тогда ты будешь мной гордиться. Обещаю папочка, только пожалуйста поправляйся.

— А помнишь на Рождество, когда мне было семь, с утра пропала праздничная индейка? Ты тогда так долго искал её, даже в стиральную машинку заглянул, — я слегка улыбнулась утирая слезы, от нахлынувших воспоминаний. — Вы тогда с мамой подумали, что это Брюс, внук миссис Купер, а мне сказали, что её съел Исус, правда смешно? —  я опять улыбнулась. — Но это был Рекс, собака мистера Уэлча. Я хотела дать ей только кусочек, чтобы она перестала гавкать, а она выхватила у меня всю индейку из рук. Я плакала почти всю ночь, думала вы меня накажите, но ты знал правду и убедил маму, что это неугомонный Брюс. Ты знал, что она не пойдёт ругаться с миссис Купер на Рождество. Ты защитил  меня и защищал всегда и от всего.

— А помнишь, мы собирались ехать на пикник на озеро, и ты лёг отдохнуть перед дорогой, а мне дал фломастеры и альбом. Я тогда разукрасила себе всё лицо, а ты ещё долго ругался, оттирая фломастер со своего лица. Я тогда представила себе, что мы с тобой два клоуна из бродячего цирка и решила сделать нам грим. — Слёзы медленно стекают по моему лицу, падая на наши соединённые руки. — Но ты не поругал меня за это, а сказал маме, что это твоя идея, стать клоунами. Я знаю, она не поверила, но ты защитил меня, — всхлипываю я. — Ты всегда был рядом, всегда оберегал меня и я не смогу жить без тебя дальше, я не смогу жить, зная, что рядом нет тебя.