— Проходите, раздевайтесь, Алла Анатольевна, — нескрываемая издевка в тоне, и Алик переводит взгляд с моего лица на ту часть, которая вмиг становится горячей. Ощущение, будто стою перед ним без халата и тапочек. Да что там тапочек, без белья! И на кресло лезть уже не надо. Он, словно сканером, исследует мои внутренние органы вплоть до крестца, от чего температура поднимается во всем теле.

Переминаюсь с ноги на ногу, одной коленкой прикрывая другую, но спрятаться не удаётся. Поворачиваюсь полубоком и, пятясь назад, сажусь в кресло перед столом. Ноги вместе, руки вместе, все на месте, кроме дымящихся мозгов.

Хмурюсь.

И что, спрашивается, я ему сделала? Ну, аккуратно съездила по лицу, немножко опозорила на вечеринке, слегка выставила в качестве будущего мужа, чуть-чуть об этом все узнали. И что? Это должно послужить поводом, чтобы так откровенно издеваться надо мной? Ладно. Сдаюсь. Полная задница. Я бы за такое убила, не то, что на кресло заставила лезть.

Но как-то выкручиваться надо.

Слегка опускаю уголки рта и моргаю пять раз. Считаю. Должно быть ровно пять, не больше, ни меньше, иначе не сработает.

— Александр Владимирович, давайте я вам сейчас все поясню... — пока что сама не знаю, что собираюсь пояснять, но главное — сделать первый шаг, а потом побежится. Проверенный способ. Женькой на мне. Только одно дело, когда озабоченный гуляка-муж после очередного похождения тянет тебя виновато в постель, другое — когда озлобленный руководитель на гинекологическое кресло.

Алик поднимает бровь. Сейчас его взгляду недоступно тщательно заблокированное руками и ногами тело, но открыто лицо. Смотрит он совсем не по-руководительски.

— М-да? Интересно послушать, — привычно откидывается на спинку широкого кресла, скрещивает пальцы на груди и склоняет голову налево.

Я опускаю глаза.

— Извиняюсь, что... — делаю концентрированный выдох в пол, — случайно зацепила вас ладонью по лицу на вечеринке...

«Ф-фух».

Теперь можно вдохнуть.

«Не, ну, вроде, неплохо сказала».

— Зацепила. — Алик выдаёт какой-то странный, ничего хорошего не предвещающий смешок. — Значит, зацепила. Случайно, — повторяет, специально ставя после каждого слова точку. — Аж три раза. Хм-м... — подносит указательный палец к губам, ладонью обхватив подбородок.

Я поднимаю глаза.

Как три раза?! Неужели?! Вот это на меня нашло. Настолько, что сама забыла. А ведь и правда, три. Сначала звонко и сильно, а потом мягко и слабо. По инерции и как бы подтирая следы. Но это же защитная реакция. Абсолютно нормальная. Или раньше за распускание рук и слюней его по головке гладили? Жмурюсь, пытаясь не представлять никакие головки. Когда открываю глаза, по выражению его лица не заметно, что он что-то понял. И, тем более, простил. Он берет мою санкнижку и вертит перед собой.

— Ну нет, Алла Анатольевна, просто так не отделаешься. Залепить по-полной, — сказав это, он тыльной стороной руки проводит по заметно ощетинившейся щеке, — опозорить перед коллективом и заявить, что собираешься за меня замуж после первого знакомства, — усмехается. — С таким я, конечно, встречаюсь впервые.

— Ты знаешь? — вдруг он резко облокачивается на стол, и теперь его лицо кажется так близко, что приходится отпрянуть назад. Взгляд жжёт до иголок в пояснице. Но я не в силах отвернуться. Его глаза магнитом затягивают в себя, сковывая движения, и о былой свободе напоминает лишь начинающий подергиваться палец левой ноги. — Всё это очень смешно, если бы не было так грустно, — наконец, он отпускает меня, сменив взгляд на безразличный, вновь возвращается в прежнее положение и откидывает голову назад. — С Людочкой Ивановной знакома? — спрашивает у потолка.

На всякий случай я тоже смотрю вверх, может, там действительно кто-то есть, но потом трясу головой, выбрасывая из неё идиотские мысли: кому вздумается забираться на потолок к гинекологу?! - и отрицательно мычу.

— Людмила Ивановна — Людочка, заведующая кафедры, — Алик уже само спокойствие. В темно серых глазах не бушует пожар, и холодный пеплом он осыпает меня с головы до ног. — Она-то и сослала меня сюда... ммм, — чешет затылок, — за чрезмерную рабочую инициативу.

«Ну да», — хмыкаю про себя.

— Так вот, — от встряхивает модной шевелюрой. — Она вызвала сегодня... — делает паузу, задумчиво разглядывая отполированные ногти. Я же превращаюсь в одно большое ухо. Если его понизили ещё больше из-за меня, кранты. Тогда грозит осмотр не только гинекологический, но и ректальный.

— Сердечно поздравила со свадьбой, — продолжает Алик, специально затормаживая время. В промежутках между слов я слышу, как бухает мое сердце, перекочевавшее под шею. — И сказала, что...

Раздается громкий и нетерпеливый стук. Мы оба вздрагиваем, я с подскоком, и смотрим в сторону двери. Не дожидаясь нашего ответа, та распахивается, и в кабинет врывается очумелая леди. Очень умелая! Ведь чтобы так накраситься и одеться к девяти часам утра, нужно приложить немало умения и сил.

— Александр Владимирович! — она театрально всплескивает руками с длинными квадратными ногтями. Голос не менее насыщенно театральный. — Как я рада, что вы на месте!

«Очередная жертва», — делает вывод мой изнасилованный мозг.

Перевожу взгляд на Алика, и определение «жертвы» зависает под сомнительным вопросом. Он как-то кисло улыбается и даже кажется напуганным.

Дама, тем временем, ловко орудуя бёдрами, проходит мимо меня и становится в позу раком к Алле Анатольевне, опуская ладони на стол. Будто меня и нет.

— Алик Владимирович, дорогой, я в печали! — она трясёт аккуратной головкой с причёской за много баксов, садится на противоположное кресло и закидывает ногу на ногу. Очень печально закидывает, оголяя ещё больше и без того голые ляжки.

— Э-э-э... — раздается протяжный и о многом говорящий ответ Алика. Я бы тоже так отреагировала будь на его месте. И вдруг мне становится его жалко. На меня, кстати, дама до сих пор не обращает внимания. Будто я шкафчик со время от времени открывающимися и закрывающимися глазами-дверцами.

Она наклоняется к растерянному Алику, пышная грудь чуть не вываливается на стол из широкого выреза декольте, и хватает его за край рубашки, притягивая к себе.

— Вероника Александровна! — Вот я так и думала, что знает. Гад! — Прошу вас, поспокойней. Хочу представить нашего нового доктора, Аллу Анатольевну, которая вскоре займёт моё место, — он аккуратно высвобождает воротничок из цепкой хватки брюнетки, пока та недоуменно распахивает глазища и только сейчас обнаруживает меня, сидящую напротив. Я тоже, к слову, несколько в недоумении, но не от пялящейся во всю дамочки, а от слов руководителя.

«Как это, займёт мое место? Он что, совсем рехнулся?!» — но разумно не комментирую.

— Поэтому вы проходите, Вероника Александровна, в смотровую, раздевайтесь. Там и поговорим, — Алик приглашает жестом женщину в другую комнату.

Без лишних слов это огородное чучело поднимается, одаривает меня надменной улыбкой и, еще больше разъезжая бёдрами из стороны в сторону, шествует туда.

Я перевожу негодующий взгляд на Алика.

— Ты с ума сошёл? — шиплю, когда за ней закрывается дверь. — Что все это значит?

— Обследовать молочные железы умеешь? — быстро реагирует он, шаря рукой под столом и выуживая от туда сигарету. Отточенным движением закидывает ту в рот, клацает безрезультатно несколько раз зажигалкой и только выпустив ровное колечко дыма полностью расслабляется, откидываясь назад.

Конечно, глупо ожидать, что он начнёт отчитываться передо мной.

Получив утвердительный ответ, он лишь кивает в сторону, где скрылась пациентка:

— Тогда вперёд. Твой выход, — и разваливается в кресле, зажав сигарету в зубах и довольно прищурившись.

— Может, хоть объяснишь, в чем дело? — его чрезмерная наглость бьет ключом. Гаечным. По раздражённому мозгу.

Алик замечает моё негодование и смягчается во взгляде. Понимает, что стоит чуток перегнуть, и обследовать небесное создание придётся самому.

— Да запарила она уже, — тоже шёпотом, но в сердцах, произносит. — Ходит третью неделю, груди проверяет. Озабоченная. Прилипла, как банный лист. Уже и ультразвук и маммограмму сделали — ни-че-го, а ей все болит да болит. Прется, наверно, от меня, вот и ходит. Иди теперь ты её пощупай, может, отстанет.

Дела.

Я недоуменно качаю головой. С одной стороны странно. С другой — совсем нет. А вот нечего было с такой рожей в гинекологи подаваться. Это кто тут еще озабоченный!

Но я молча поднимаюсь и иду, куда послали.

Зайдя в смотровую, понимаю, что ошиблась в предположениях. Дамочка и впрямь озабоченная. Голая по пояс, она лежит на кушетке в позе Венеры. Увидев меня, фыркает и прикрывает грудь рукой. А потом кривит недовольную мину. Я, в свою очередь, непробиваемую.

— На что жалуетесь, Вероника Александровна? — достаточно вежливо пропускаю её нервное сопение мимо ушей и надеваю перчатки.

— Где Алик? — раздраженно бросает она, приподнимаясь на локтях.

— Сегодня вас буду обследовать я, — очень чётко и строго отвечаю я. — В чем проблема?

Мой резкий тон действует отрезвляюще и, уяснив, что-либо я, либо ничего, она хрипит:

— Не видно что ль?

Да куда уж виднее, хочется сказать, но я игнорирую ее дерзкий выпад. Она вновь роняет себя на кушетку. Две торчащие ракеты выглядят необычно и не спадают даже лежа.

— Ну что ж, посмотрим.

Я кладу ладони ей на грудь:

— Где болит?

Женщина кривится:

— Везде, — бурчит под нос.

Начинаю по кругу ощупывать достаточно плотную ткань молочных желез, и закрадывается подозрение, что тут что-то не так. А может, зря Алик её футболит? Может, у неё опухоль? Две опухоли, поросшие обе груди!

«Вот же балбес!» — мысленно кричу. Но врачебный этикет нарушать нельзя. Поэтому, спокойно закончив с одной железой, перехожу на другую.

К концу осмотра я на сто процентов уверена — эта несчастная женщина больна. Ну не может быть нормальная грудь такой твёрдой консистенции!

И смотрю на нее совсем другим взглядом. Сочувствующим и понимающим. Выхожу из комнаты, и мне, честно, жаль размалеванную дуреху. Попала к хреновому доктору, который кроме себя никого не видит. А человеку-то действительно плохо! Может, и жить осталось совсем недолго! Там метастазы, наверно, уже повсюду. Поэтому и болит!

Озлобленная, подхожу к недоврачу.

— Ну что? — Алик отрывает взгляд от телефона и удивленно смотрит на мои расширяющиеся ноздри. Кладет трубку дисплеем вниз.

Я высокомерно складываю руки на груди:

— У пациентки, к вашему сведению, огроменные опухоли в обеих грудях, возможно, злокачественные, а вы тут херней страдаете, на бедных девушек бочку катите: «Озабоченная... запарила...» — передразниваю его.

Алик чертовски умело выгибает одну бровь, потом другую, и как него получается? Чтобы без морщин на лбу? Репетировал, наверное, перед зеркалом. По задумчивому взгляду понимаю: переваривает полученную информацию. Еще бы! Проворонить такое. Тут дело и до суда может дойти. Потом вдруг кашляет. Раз, другой, прикрыв кулаком рот, и странно смотрит на меня. Точно нервы. Его сейчас не то, что с женской консультации, со всей больницы попрут! Бабёнка-то при деньгах!

Но он вдруг не выдерживает и начинает ржать. Как конь.

Чем сбивает меня с толку. Не до такой же степени! Как можно быть столь бесчеловечным?

Я в растерянности опускаю руки.

И что тут скажешь, когда он подпрыгивает в кресле, скрючившись и держась за живот, и ничего, кроме осипшего подвывания, не произносит.

В кабинет вплывает недовольная пациентка. Она уже оделась и притормаживает рядом, лицезря очумевшего Алика.

— Может, водички? — мне вдруг становится страшно за него. Видимо, крыша поехала на нервной почве. Сначала опозорила его на вечеринке, теперь на работе. Если диагноз подтвердится, ему хана.

Но Алик лишь машет на нас рукой, чтобы отошли.

Отходим. Он успокаивается и извиняется перед Викторией, предлагая сесть. Я стою. Культурно объясняет, что у нее все в порядке и выпроваживает. О моем диагнозе ни слова. Хоть я и кашляю, и подмигиваю, и даже незаметно стучу ногой по ножке стола. Отпускает домой вот так, просто так, чем совершает еще большую диагностическую ошибку!

Дамочка уходит рассерженной. Алик, кроме всего прочего, сообщает, что делать ей тут больше нечего, а если она еще раз появится, обследовать ее буду снова я.

Вплотную прижимаюсь к столу и становлюсь в позу Виктории, вот только бюст надежно спрятан под халатом.

— Ты с ума сошёл? — говорю, отчётливо разделяя каждое слово. На всякий случай для большей убедительности, кручу пальцем у виска. — Я же тебе сказала! У нее рак! Видел бы ты эти опухоли!

— Я видел, — спокойствие в его голосе поражает, и я так и замираю с поднятым пальцем.

— И что? Видел и отпустил?

— Отпустил и послал, — теперь он смотрит серьезно и немного жалостливо. Вздыхает, отворачивается и берет телефон. На дисплее высвечивается фото красивой девушки, и создаётся впечатление, что это не просто заставка из интернета. — Потому что задолбала до лысых чертиков. А в грудях у нее не опухоли, а низкокачественный силикон. Учиться тебе ещё и учиться, Алла Анатольевна...