Раньше Артем не знал, кем хочет стать, метался между высокими целями и высокой зарплатой, пока не упустил последнюю возможность. Теперь Артем хочет умереть, но постоянно что-то мешает: настрой, погода, гороскоп, – ведь вдруг умирать по средам - плохая примета, а он ошибется. Так и существовал в ожидании подходящего дня.

До тех пор, пока не встретил ангела.

В помещении, которое она забавно называла мастерской, обычно был порядок, пахло красками и кофе. Она любила рисовать и имела достаточное количество денег, чтобы окружающие тоже любили ее рисунки. Больше ангел ни на что не был способен, ничего не умел и не хотел.

– Мелисса?

Кисть слегка дрогнула.

– Уж сюда вас точно никто не звал.

Артем растерялся. Вот сидит она, такая потрясающая, что лишь крыльев не хватает до идеала. А из-под кисти появляется что-то уродливое, мерзкое, бессмысленное. Каждый мазок настолько бессмысленный, что буквально на глазах происходит обесценивание самого понятия искусства. И она – его воплощение. Либо бездарность за холстом, либо на холсте шедевр. Ни то, ни другое Артем признать не мог, поэтому просто молчал, пытаясь найти нужный образ, нужное понятие, какую-то логику в происходящем, но такую логику, которая бы его устроила.

– Красиво, – только и ответил он. Ангел красиво пачкался, красиво убирал с лица волосы, красиво, пускай чуть неловко, двигался. Остальное Артем старался не замечать. В ней все красиво и должно быть красиво, а если что-то не-красиво, то ей не принадлежит и к ней не относится. Две разные плоскости, два разных мира.

– Бывало и лучше.

Вытерла руки о пропитанное краской полотенце, хотя как вытерла – только смешала все, но какая разница. Мелисса отодвинула шторы и открыла окно, а в солнечных лучах ее светлые волосы сияли, и в этом ореоле она еще больше была похожа на ангела. Нет, она и была Ангелом.

Наверное, Артем любил ее. Конкретно в этот момент, пока от нее исходит свет, пока она на расстоянии и идеальна, он даже был готов чем-то пожертвовать ради нее. Желательно, чем-то небольшим.

Ангел была очень-очень глупой, но доброй. Наверное, поэтому Эл ее использовала.

– Мелисса... У тебя вкусное имя.

– Не помню, чтобы мы переходили на «ты», но... Почему вкусное?

– Детство напомнило.

Она улыбнулась, наверное, восприняла как комплимент. Скорее всего, у нее было хорошее детство, светлое, беззаботное, раз она так реагирует. Раз она в принципе вот такая.

Артем тоже улыбнулся. Но больше от безысходности, нежели от веселья. Вспомнился бабушкин виноградник, где между рядами винограда и под заборами росли небольшие кустики мелиссы. Артем тогда был совсем маленьким, приехал на каникулы, срывал по паре листочков и добавлял в чай за обедом для запаха. И бабушке, и дедушке, и себе. А потом все умирало. Дедушка сжигал опавшие ветки и листья винограда. Кое-где все еще висели прогнившие сухие гроздья, но это ненадолго. Он вырывал мелиссу прямо под корень и отдавал Артему. А когда видел, как начинают проступать слезы на глазах мальчишки, приговаривал: «Это на зиму. Высушим. Будешь в чай добавлять, как ты любишь». Артем на самом деле любил мелиссу. И знал, что все это не правда, что ее забросят на чердак, о ней забудут, а когда вспомнят – выбросят. Ее заменят. Артем любил ее, но тоже забудет. Потому что он так привык.

– Детство – это хорошо. Там ярче как-то и теплее. Сбегаю иногда туда, когда становится совсем тоскливо.

– Не знал, что ангелам бывает тоскливо.

– Ангелам? – Мелисса улыбнулась широко-широко, она бы, наверное, засмеялась – подумал Артем – если бы умела, да только не было в ней этих крайностей. Ни крайней грусти, ни крайней радости, ни крайней злости. Одни полумеры. Что-то среднее во всем. Лишь намеки и никаких проявлений. Поэтому ни ей, ни кому-либо в ней ухватиться было не за что. И выделить в ней было нечего. И влюбляться толком не во что. Но тогда почему он все еще здесь?

– Прости, это звучит как банальный подкат...

– Нет, это мило.

– А если я скажу, что люблю тебя, – это будет мило?

– Если ты так скажешь, то это будет просто фразой. А если правда любишь, то я рада за тебя.

Артему почему-то стало невыносимо жарко, душно и тесно, захотелось то ли открыть окно, то ли выйти в него. Хотя и раньше подобные мысли возникали каждый день, но сейчас это желание словно физически ощущалось, такое было впервые, а потому пугало.

– Рада?

– Ну да, любовь прекрасна ведь. Я тоже люблю и обожаю любить.

– Эл?

– Ее.

Да какая же это любовь. Артем улыбнулся. Он злился и испытывал нежность, а еще считал ее самой глупой и немного ненавидел. Слегка. Эл же не любила Ангела, изменяла, использовала. Артем это прекрасно знал, да и Мелисса, наверное, тоже. Она достаточно умная, чтобы все видеть, но чересчур глупая, чтобы уйти. Чересчур слабая и мягкая.

– Ты дурочка или притворяешься?

– Если любовь обязательно предполагает требование любви к себе, то да, дурочка. Мне нравится любить, а остальное не интересует. Так что заранее откажусь от всего, что ты хочешь предложить.

– Посмотрим.