Раньше я много готовил.
Для Тэхёна.

Потом всё.
Абонемент в доставку и отделы быстрого питания.

Поэтому у меня привычно пустой холодильник и список продуктов, который я отправил Чимину вместе с просьбой купить сироп от кашля, потому что это то единственное, чего не оказалось в моей аптечке.

Как оказалось, очень большой список, что едва помещается в три широких пакета, с которыми старый друг появляется на пороге моей квартиры.

Сообщаю, что Тэхён с трудом заснул, и ухожу на кухню, забирая покупки, чтобы позволить Чимину побыть с другом наедине.

Совсем скоро он приходит ко мне и садится за небольшую барную стойку напротив телевизора. Снимает коричневый кардиган, бросая его на поверхность высокого стола, и остаётся в темно-синей рубашке, на фоне которой висит галстук в неожиданный белый горошек. 

Я думаю о том, что Чимину, как и Богуму, идут костюмы. Они создают им обоим образ, придают вес и рождают иллюстрации. Значит, привлекают внимание, побуждают запоминать.

Пожалуй, костюмы мне никогда не нравились, потому как я заочно не видел в них смысла.
Ко мне внимание всегда привлекал Тэхён, и побуждал остальных меня запоминать тоже Тэхён, и вес придавал мне только Тэхён.
Весь мой образ - это Тэхён.

Думаю, меня в него укутали сразу после рождения. До того, как запеленать или даже покормить.

Размышляю об этом, наблюдая, как Чимин размещает руки на барной стойке и складывает ладони в замок.

У него на правом запястье массивные часы, которые звучно ударяются о деревянную поверхность стола, но владелец не реагирует. Только прикрывает глаза и опускает голову на сложённые руки.

Я заканчиваю с пакетами, распределяя содержимое по местам, и оставляю лишь ингредиенты для супа. Ставлю воду на плиту, мою овощи, режу и перемещаюсь в пространстве, вспоминая действия четырёхлетней давности, и они это позволяют.
Из погребённых чердаков в моей черепной коробке, очистив от пыли и вязкого черно-серого порошка, их доставляет к моим рукам знакомый поток незримой энергии, что перемещается по мне без подстраховки. 

В строго установленное мной время ухожу проверить Тэхёна. Он лежит на другом боку, но всё ещё спит, и когда я касаюсь его лба, реагирует бессознательным движением тонких пальцев, что слегка сжимают край подушки.

За окном полдень.
Спрятанное солнце изнутри просвечивает плотные облака февральской зимы, окрашивая в мутно-жёлтый оттенок, и вид этот, вопреки задумке, совершенно не вдохновляет.

Только меня это не волнует. Там, за окном, мир может залиться серым и навсегда лишиться солнца, и я смиренно приму эти изменения.
Если Тэхён рядом, в моей постели, спит, дышит, живёт.

Прежде чем вернуться на кухню, думаю о Солнце. О том, что если бы оно принадлежало лишь мне и стало ценой за полнейшее выздоровление Тэхёна, я бы продал его, не задумываясь.
Я бы продал планету.
Я бы продал себя.

Теперь понимаю, отчего мы не принадлежим себе полностью и почему, согласно законам Вселенной, в человеческие руки не допускается слишком много власти.
Из-за таких, как я.

На кухне Чимин сидит в той же позе, побуждая считать его спящим; однако, едва я делаю огонь тише и закрываю кастрюлю крышкой, он решает заговорить.

- Он просто сидел у твоей двери?

Я разворачиваюсь, опираясь на столешницу спиной, и киваю, ловя уставший, но бодрствующий взгляд. Чимин горбится, нависнув над стойкой так, что плечи оказываются на два уровня выше.

- Что у него с рукой?

- Там...выцарапаны какие-то цифры.

Мой ответ выпрямляет эти сгорбленные плечи и за одно мгновение заполняет глаза Чимина стеклянным блеском.

- Какие именно цифры? - голос у него взволнованный до дрожи, и меня это ни на шутку пугает. Я не мешкаю, не задаю лишних вопросов и просто повторяю комбинацию, которую запомнил на всю жизнь.

«23.2.19.19.45.8»

Чимин медлит пару секунд, замирает в каком-то фарфоровом ступоре, а потом одним нервным рывком тянется к смартфону в кармане брюк.

- Двадцать четвёртое. - произношу, когда он спрашивает, какое сегодня число.
Впиваюсь в Чимина взглядом, слежу за тем, как он подсвечивает экран, чтобы мои слова подтвердились, набирает в легкие слишком много воздуха и бросает смартфон на стойку с характерным грохотом.

У него опускаются плечи и веки.
Опускаются одновременно в недвусмысленном акте облегчения.

- Господи... - тяжёлый выдох проглатывает упоминание бога, превращая в шёпот, и выжимает Чимина до сгорбленных плеч - так, что теперь они ниже. Ниже стола, ниже его самого. - Твою же мать...

Он опирается локтем о стойку и проникает пальцами в не уложенные волосы, стягивает и громко сопит.

- Чимин. - выпрямляюсь, отзываясь уже родными тревожными спазмами, что начинают своё движение в поджелудочной. - В чем дело? Что значат эти цифры?

Старый друг выпускает волосы, обессилено роняя руку на стол, и та встречается с поверхностью коротким хлопком.

Чимин медлит, но все-таки поднимает на меня взгляд:

- Они значат, что вчера вечером в без пятнадцати восемь Тэхён должен был покончить с собой.

Зарубцованное сердце уже по-хозяйски хрипит в тоннелях ушных раковин, и...

23.2.19.
Двадцать третье февраля девятнадцатого года.

...и кажется, будто в брюшной полости все элементы движутся и пытаются завязаться в узлы,...

19.45
Без пятнадцати восемь.

...стягиваются до скрипа живых волокон моей плоти.

- Откуда ты это знаешь?

Говорю, или шепчу, или выстанываю.

- Такое уже бывало. - произносит Чимин самый худший ответ из всех, лишая меня половины жизненно важных функций. Кажется, ноги вибрируют, теряют плотность, растекаются по полу оранжево-красным пятном.

- Когда...?

- В мае семнадцатого. - следует чёткий ответ. - Тэхёна не было три дня, а потом вернулся с выцарапанной датой на руке. Он отказывался говорить, что это значит, но уже потом, когда лечился в клинике, рассказал про какой-то притон типа секты...не знаю...вроде того, и там какой-то парень обдолбался уже до такой степени, что считает себя еб*чим пророком или хрен знает кем. Он называет дату и время, и нужно выцарапать это на коже, чтобы сбылось. Тэхён говорил, что так делает дохрена народу, просто почти никто не доводит до конца, потому что наркота перестаёт действовать и никто уже не решается. 

- И Тэхён тоже не решился? Его отпустило? - по-моему, я не спрашиваю, а умоляю.

- У него на руке было восемнадцатое мая и два тридцать ночи. - произносит Чимин, набивая ещё одну татуировку на площадках моей памяти. - За два дня до этого он ушёл, я не мог его найти и даже подключил своего знакомого, потому что до жути обосрался. Только мы его не нашли. Нашёл Богум. Так что в день, указанный на руке, Тэхён просидел в его подвале. Ты же знаешь про подвал? - не сразу понимаю, что мне задан вопрос, потому запоздало киваю. - Я старался даже не думать о том, что бы случилось, если б Богум тогда не появился. Мужик не в курсе, но, возможно, он спас Тэхёну жизнь.

Хорошо.

Хорошо.

Боже.

Спокойно.

Ли Богум.
Я твой должник на все следующие жизни.

- Что означает число «восемь»? - спрашиваю, потому что переживаю, боясь что-то упустить, позволить ускользнуть сквозь пальцы вот прямо здесь и сейчас, когда кажется, будто всё понятно.

Чимин снова сцепляет ладони в замок и опускает на колени.

- Способ смерти.

- Господи, и какой это способ?

- Понятия не имею. Список не я составлял. Знаю только, что «шесть» - это повешение. Это число было в прошлый раз.

Я выдыхаю и провожу рукой по лицу, сминая каждый участок до болезненных ощущений, и пытаюсь отогнать образы, рвущиеся в мою голову, копошась и сражаясь за место в центре роговицы.

«Повешение».

Черт возьми.

В это время я продавал гребаную электронику в Ванкувере, плоско улыбаясь, когда со мной пытались флиртовать.

Меня должно тошнить от самого себя.

Но я отдал вину в обмен на возможность обнулить счётчики.
Внёс в книгу жизни, сбросил вместе с ложным пеплом, в котором бултыхался, словно мелкая ящерица.

Только я гребаный дракон, и крылья вкупе с огненным дыханием даны мне не для того, чтобы доживать свой век в пещерах сожалений и погрешностей.

Очень мило, Чонгук, что ты думал, будто так сойдёт.
В сторонке.
Свернувшись громадной ящеркой.
«Потому что не заслуживаешь».
Очень славно.

Только драконье сердце внутри твоей плоти не за тем, чтобы любить на расстоянии, сдирая нервные окончания с каменных стен, чтобы потом употребить их в пищу.

Оно дано, чтобы любить очень громко и откровенно. Горячо и возвышенно. Упрямо и напролом.

Плотная кожа - дабы пробиться сквозь его стены; громадные крылья - чтобы поднимать и ловить в воздухе, если он падает с большой высоты; пламя в груди - чтобы отогреть, когда всё в нём закоченеет от ледяных долин, где прибивает к берегу трупы диких дельфинов.

И, наконец, бессмертие. Чтобы копить знания.
О законах планеты с ее медициной элементов.
О строении и географии Вселенной, на бескрайних просторах которой ты с ним родился.
О том, кто вы есть на самом деле и кем приходитесь друг другу с начала времён.

И я знаю и помню, а потому никогда больше какие-то лжепророки не будут делать из кожи моего человека тетрадь смерти. Никаких чисел и царапин, ничего, кроме моих поцелуев и прикосновений.

Никогда больше чертовы дельфины не соблазнят своей псевдодоброжелательностью, чтобы потом утащить на самое дно.

Никаких больше отчаянных погружений в сомнительные омуты на поверхности этой планеты.

Если только в меня.

Потому что я понял ошибку, признал, заплатил за сотни жизней вперёд. Потому что я никогда больше не уйду. И даже не отойду, не отпущу, не оставлю.

- Тот факт, что сейчас он лежит в твоей постели, это просто чудо какое-то. - прерывает мои мысли Чимин. - Скорее всего, он не смог...испугался. И пошёл ни ко мне или Богуму. Пришёл к тебе, Чонгук. Ты понимаешь, что это значит?

Я понимаю, Чимин.

Даже больше, чем способен понять это ты.

Это значит, я буду всем сразу.

Хвойным лесом, кислородной маской, каменной стеной, ручным драконом.
Стану человеком.
Достойным и упрямо преданным.
Символом безусловного доверия, абсолютного поклонения и самой надёжной защиты.

Каждое разумное существо во всей Вселенной будет знать, что нет во всех галактиках творения более охраняемого, чем тот, что в паре со мной.

А пока длится эта наша жизнь, где-то там каждому, кто тоже захочет стать человеком, в инструкции по выживанию к пунктам про «не пей уксус залпом» и «не суй пальцы в земные розетки» добавят новый абзац.

«Не причиняй вреда человеку, рождённому под именем Ким Тэхён в пятнадцать:четырнадцать в Южной Корее. Это тот самый. Недосягаемый. Неуязвимый. Охраняемый последним оставшимся на Земле драконом».

Высокопарно?

Вероятно.

Но так оно и будет.

- Это последний раз, Чимин. - произношу твёрдо, вбирая оранжево-красные соки обратно. - Я всё исправлю.

- Самонадеянно.

Старый друг рассекает пространство между нами острым лезвием своего испытывающего взгляда.
В целом, выражение лица его никак не меняется, но я всё вижу.
Насторожённость. Недоверчивость. Сомнение.
А среди них, в самом центре зрачка, - по слову на каждый - зашифровано короткое сообщение.

«Докажи мне».

И я выбираю промолчать.
Потому что доказывать буду действием.
Не словом.

Думаю, Чимин это понимает, потому что взгляд его смягчается, и он переводит тему.

- Мистер Ким приезжал?

- Да, с женой.

- Богум?

- Приезжал до тебя.

- Хочет его забрать?

- Говорить со мной не стал, сказал, завтра утром приедет.

Чимин лишь мычит в ответ и оборачивается к окну, видимо, замечая, что повалили крупные хлопья снега, лёгкие, словно перья, потому что потоки ветра разбрасываются ими в каком-то нервном хаотичном порядке.

Грубая вибрация звонка царапает деревянную столешницу, слишком яростно врываясь в образовавшуюся тишину, и пока Чимин отвечает на звонок жены, я ухожу в очередной раз проверить Тэхёна.

- Выпить есть? - интересуется Чимин, едва я появлюсь на пороге кухни.

- Пиво только.

- А пожрать? Я нормально не поел ни разу за всю неделю.

- Сгоняй в палатку позади дома, купи курицы.

- Я бы и от супа не отказался.

- Суп - Тэхёну.

- Бога ради. - закатывает глаза Чимин и слезает со стула, забирая телефон. - Ща вернусь тогда.

К его возвращению суп готов, и приятный аромат вареных овощей смешивается с запахом свежепожаренной курицы.

Мы сидим на кухне и сначала просто едим.
Молча.
Потому что, если подумать, у меня это тоже первый полноценный приём пищи за последнюю неделю.
Мне кажется, я только пил. Воду, кофе и чай. Много чая. С ним казалось, что так я к Тэхёну ближе.
Может даже представлял, что это персональное зелье. Выпью - и его местонахождение начнёт выделяться мигающей точкой на карте.

Потом Чимин открывает новую банку, вздыхает и смотрит на меня.
Вот этот вздох становится допуском к чему-то бытовому, спокойному и хотя бы немного безмятежному.
Разрешает нам говорить.

И мы говорим.

О Тэхёне.

О том, каким он может быть и каким бывает. В чем сложности и тонкости. Какой к нему нужен подход.

Не сразу, но я осознаю.
Чимин меня готовит. К тому, с чем сталкивался сам и вполне могу столкнуться я.
Учит, посвящает, передаёт.
Снабжает приемами и моделями поведения, заполняет советами, дарит знания и опыт.
Искусственно подтягивает меня к отметке, которой достиг за это время сам.

И я слушаю жадно и внимательно. Вдыхаю каждое слово, набиваю на запястьях и дублирую снимками в красной проявочной комнате в тесных отсеках своего мозга.

- Чимин. - обращаюсь, когда накапливается достаточно плёнок и собеседник открывает последнюю банку с полной готовностью перевести тему.

- Мм? - он запрокидывает голову, делая два щедрых глотка из банки, и ловит мой взгляд поверх ее блестящей алюминиевой поверхности. 

- Ты замечательный друг.

- Знаю. - улыбается одним уголком губ. - Я вообще замечательный. Только папаша никак не разглядит.

- Папаша у тебя так себе.

- Так себе у меня рост. А папаша... - Чимин упирается локтями о стойку, а потом отмахивается свободной ладонью. - А хрен с ним, с папашей. Мне со всем остальным в жизни повезло.
Деньги есть? Есть. Любимая женщина? Лучший друг? Всё есть. Даже парень-осёл лучшего друга есть. Это сказка, Чонгук, у меня всё в ажуре. Щас ещё Тэхёна вылечишь, я работку сменю, Эни родит ребёнка, и, бля, заживем.

- Эни беременна? - удивляюсь, перестав жевать.

- Мы работаем над этим.

- Уже? Вы только месяц назад поженились.

- А чего тянуть? - пожимает плечами Чимин. - Хочу детей. Эни готова. Я готов. У нас все условия. Даже вы двое. Будете няньками. Я планирую злоупотреблять вами до такой степени, что вы начнёте радоваться, что природа не дала вам возможности сделать своих детей.

- Недурно ты всё спланировал.

Чимин смешно поджимает губы, строя гримасу из разряда «вот и я о том же!», а мне думается о том, мог ли я знать в нашу с ним первую встречу, пока нетрезвый висел в его руках в ожидании такси, что, спустя восемь лет, я буду сидеть с ним на кухне и обсуждать рождение его детей.

Я пытаюсь перенестись в прошлое. Вспомнить, о чем думал в тот вечер, когда знатно перебрал и упал в крапиву во дворе чужого дома, а потом оказался под мышкой незнакомого парня небольшого роста в кепке козырьком назад.
Но не могу.
Туда перекрыты все дороги, и, может, я бы нашёл способ пробраться тайком, но не хочется.

Хочется быть здесь и сейчас.

В настоящем.

А переноситься только в будущее.

В то самое, где к нам с Тэхёном домой Чимин привозит своих детей, потому что у них с Эни срочные дела или простое человеческое желание отдохнуть.

Где Тэхён учит их английским словам, а я влюбляюсь снова и снова, не унимаясь.