Я не виделся с братом Юнги уже неделю. Долгую и изнурительную неделю. Всё это время я старался брать на себя любые послушания: будь то уборка, дежурство в трапезной или вообще звонарство. Что угодно, лишь бы не оставаться без дел и не начинать думать. Как только в моих мыслях появлялся Юнги, я тут же перебивал их первой вспомнившейся молитвой. Нельзя думать о нём. Никак нельзя. Особенно теперь, когда он знает об этом.

Что если я ошибся – и прикоснуться было ещё большим грехом, чем смотреть? Ведь не зря душевая открытая, значит, нет ничего страшного в том, чтобы случайно взглянуть на чьё-то тело. Или здесь ключевое слово «случайно»?.. Я так долго решался, чтобы просто прикоснуться к его ноге, а тут позволил себе такое. Лучше бы я посмотрел...

Отче наш, сущий на небесах...

Какой абсурд, я не должен был ни смотреть, ни касаться. Никакой из этих вариантов не лучше. Я должен был просто уйти. Что мешало мне? Желание? Что он имел в виду под этим? То, что я думаю? То, что я чувствую? То, что я звал любовью?..

О Иисус милосердный, искупитель человеческого рода...

Значит ли всё это, что я становлюсь испорченным, неугодным Богу, падшим? После встречи с Юнги я словно только и делаю, что нарушаю: правила, заповеди, собственные принципы. Но голос совести я слышу не сразу – только после. А в моменте мне хочется лишь подчиниться ему. Не Господу – Юнги.

Святой Ангел Божий, хранитель и покровитель души моей...

После той встречи я так и не исповедался. Приходил к храму, поднимался по ступенькам вверх, крестился и спускался обратно. Я не мог. Просто не знал, что говорить и как. Как оправдаться в глазах пастора. И перед Богом.

Вот и сейчас я поднялся по ступенькам и просто смотрел на деревянные двери как на что-то недоступное.

– Исповедаться пришёл? – этот голос невозможно было не узнать.

Я обернулся и быстро отвернулся обратно. В вечерних сумерках Юнги выглядел совсем как призрак – бледная кожа словно светилась в темноте. Но сердце моё учащённо забилось вовсе не от испуга.

– За что? – голос его приближался с каждой ступенькой. – За свои шаловливые ручки? – полушёпот над ухом.

Переполняемый праведным гневом, я снова обернулся – мои губы оказались так близко к его губам, что я невольно приоткрыл свои... просто чтобы произнести:

– Не говори так, ничего страшного не произошло, мне не за что исповедоваться.

– Я тоже так думаю, – выдыхаемый им воздух щекотал чувствительную кожу. – Богу не обязательно знать всё.

– Бог и так всё видит.

– Покажем ему что-нибудь интересное?

Когда расстояние между нашими губами уже составляло не больше толщины волоса, я инстинктивно толкнул его в грудь. Взмахнув руками, Юнги соскочил на предыдущую ступеньку, покачнулся и... удержался на ногах.

– Воу, брат Чимин, полегче.

На нас стали коситься другие студенты, негромко переговариваясь. Разве что только пальцами не тыча – и на том спасибо. Студенты всё равно есть студенты, с присущим им любопытством и желанием совать свой нос, куда не просят – даже в таких духовных учебных заведениях.

– Ты делаешь больно... – Юнги прижал ладонь к груди и продолжил еле слышно одними губами: – моим сосочкам.

– Ты невыносим, – выдохнул я и опрометью бросился в храм.

«Терпением вашим спасайте души ваши» – прозвучало в проповеди пастора.

Я неловко перекрестился под взгляды обернувшихся людей и занял место на последней скамье с краю. Пастор ещё много о чём говорил – и наверняка это были хорошие и правильные вещи, но я уже не вслушивался. В моей голове на повторе крутилась та фраза, под которую я вошёл. Неужели это знак божий? Неужели я должен продолжать общение с ним... Это мой крест? Моё испытание? А каким должен быть итог? В каком случае я буду считаться прошедшим это испытание?

Слишком много вопросов. Я поднял взгляд на статую Иисуса, но отвечать он мне не спешил.

– Могу чем-нибудь помочь?

На долю секунды я даже испугался, что статуя действительно со мной заговорила, но это был лишь молодой пастор, присевший со мной рядом на скамью. Оказалось, что проповедь уже закончилась, а я даже не заметил.

– Мне показалось, что ты какой-то опечаленный сегодня.

– Скорее обеспокоенный, – я смотрел на потрёпанный псалтырь на своих коленях – я так и не спел ни одной песни за службу.

– Что терзает твою душу? Всё тот же юноша?

От его проницательности я дёрнулся как от пощёчины. Ну неужели всё так очевидно?..

– У меня не получается с ним подружиться, – пробормотал удручённо.

– Ты уверен, что приложил достаточно усилий?

– Да. Наверно. Не знаю... – мой взгляд бегал по строчкам, не задерживаясь ни на одной. – Я не уверен, нужно ли мне это вообще. Мне кажется, что лучше сдаться.

– Все мы порой сомневаемся – это нормально. Для этого мы и слушаем Бога, чтобы двигаться в правильном направлении.

– Я не знаю, как услышать его и верно истолковать его знаки. Вы можете сказать мне вместо него?

– Нет, я не могу, – пастор мягко улыбнулся и забрал у меня из рук многострадальный псалтырь, аккуратно закрыв и положив рядом на скамью. – Бог говорит с тобой посредством интуиции. Тебе просто нужно услышать себя. Понять себя. Сейчас важнее то, что внутри, а не то, что снаружи. Ты думаешь, что тебе нужен совет, но все ответы уже есть у тебя внутри. Они просто ждут своего часа, ждут, когда ты их найдёшь. Сейчас тебе может казаться, что ты бредёшь в потёмках, не зная пути и не понимая, что дальше. Однако нужно лишь слушать интуицию, а не голос рассудка – и ты найдёшь дорогу.

Сидя на паре, я размышлял над словами пастора. Много над чем размышлял – только не о предметах богослужебных одеяний, о которых вёл речь пожилой преподаватель. Какие ответы спрятаны внутри меня и как их услышать? Поступать так, как мне хочется? Но чего мне хочется? Как понять это? Как понять себя?

Сейчас мне определённо точно хотелось быть на два года старше, чтобы учиться вместе с Юнги. Чтобы можно было повернуть голову – и увидеть его. В любой момент. И даже не услышать в ответ что-то колкое, ведь идёт пара и говорить нельзя... Встречать его в коридоре было пугающе. Он всегда находил, что сказать такое, от чего мне тут же хотелось стать невидимкой, слиться со стеной на подобии хамелеону, исчезнуть. Мне больше нравился он молчащий. Нет-нет да всплывал перед глазами тот образ – за органом. Тогда он был святым, а сейчас – искуситель.

Наверное, Бог хочет, чтобы я противостоял соблазнам. Чтобы я показал силу духа и воли. Но можно ли считать, что я справляюсь?..

– Брат Юнги, – я выхватил у юноши сигарету прямо из губ и, зажав между пальцев, взмахнул ею, желая максимально привлечь внимание к своей персоне и к своим словам в частности.

– Ты такой решительный, – Юнги не шелохнулся, лишь вскинул брови. – Мне нравится, продолжай.

– Мы больше не должны общаться, – заявил твёрдо.

Я смотрел ему прямо в глаза, но не мог прекратить часто моргать. Хотел показаться уверенным, но чувствовал себя тявкающим щенком перед диким волком.

– Кто так решил?

– Я.

– В таком случае обычно говорят «не хочу», – на его лице была ухмылка, наглая и самодовольная. – Но ты не можешь так сказать, потому что хочешь. Я прав?

– Не прав, – тут же возразил я. – Я просто иначе выразил мысль, вот и всё. Не нужно цепляться к словам. Я не хочу общаться. Не хочу.

– Как будет угодно, – на смену ухмылке пришла снисходительная улыбка.

– Не разговаривай со мной больше.

– Ладно.

– Вообще никогда. И не здоровайся даже.

– Хорошо.

– И даже взглядом не пересекайся.

– Как скажешь.

– Вот и чудно! – выкрикнул я и буквально убежал прочь, чувствуя, как к горлу подступает ком непрошеных слёз.

Я сделал, что хотел. Я отстоял себя. Я добился своего. Но... Не это я ожидал услышать – не смиренное согласие, показывающее то, что ему всё равно.

В руках догорала сигарета, а в груди – надежда.