– Давай сделаем тебе тату, – заявляет Юнги, застёгивая ремень, пока я пытаюсь остудить раскрасневшиеся щёки под ладонями.

– Тату?

– А что, тебе смелости не хватает? – и знакомый дьявольский блеск в глазах.

– Второй раз это не сработает, – я рассмеялся.

– Потому что тебе страшно?

– Мне не страшно.

– Страшно.

– Вовсе нет.

– Ты боишься быть безрассудным.

– Я? И это говоришь ты, человек с обезображенной шеей? – легонько ткнул пальцем в один из многочисленных засосов.

Было очень странно видеть их и осознавать, что их оставил я. Это казалось чем-то нереальным, невозможным. Будто такое могло случиться только во сне или в параллельной вселенной. И с одной стороны я чувствовал неловкость и беспокойство, за то, что мог причинить боль, а теперь ещё и неудобства в виде ярких отметин, а с другой – гордость. Мои засосы. На этой идеальной коже. Именно мои.

– Она украшена, а не обезображена, балбес, – Юнги закатил глаза.

Хотелось согласиться, но вместо этого я лишь дурашливо возмутился:

– Фу, не зови меня так, в этом слове есть «бес».

– А в тебе нет?

Глаза в глаза – и затянувшаяся пауза. Его взгляд был таким серьёзным и пронзительным, что казалось, Юнги в этот момент читает все мои мысли, видит меня насквозь, заглядывает во все самые потаённые уголки души.

– Я хороший, – прозвучало неуверенно.

– Сегодня хороший мальчик стал плохим.

Я нахмурился.

– Ну ладно, не дуйся, - он наконец снова улыбнулся, заставив меня облегчённо выдохнуть, - ты и правда был хорош.

Не зная, что ответить я пробормотал неловкое «спасибо», за которым последовал смешок Юнги. А после – зажжённая сигарета.

– Мне не дашь?

– Снова?

– Я про сигарету.

– Знаю, – он хмыкнул, довольный моим смущением. – Я думаю, что ты не хочешь курить. Зато хочешь тату. Я выберу его сам. Это будет сюрприз.

– Это будет что-то нелепое, – улыбнулся я.

Отнекиваться не хотелось, но и легко соглашаться было как-то не комильфо. Я подумал о том, что было бы чудно иметь на себе частичку Юнги. И стать чем-то похожим на него. Хоть каплю. Да и что такого плохого в рисунках и надписях на теле? Люди украшают храмы – почему нельзя и себя?

«Если кто разорит храм Божий, того покарает Бог: ибо храм Божий свят, и этот храм – вы» – говорилось в Библии, но её с собой у меня не было.

– Нет, обещаю, тебе понравится, – уверенно заверил Юнги. – Пошли, у меня тут неподалёку друг живёт, вряд ли он спит в такое время.

Сомнения продлились лишь долю секунды, и я как-то зачарованно повиновался.

– Только маленькое и на каком-нибудь незаметном месте, – заныл я, оказавшись в чужом кожаном кресле, с десятками следов от кошачьих когтей.

Их обладательница тихо мурчала у меня на коленях в качестве анестезиолога.

– Ладно, – согласился Юнги, уже переговоривший с другом на кухне, – давай на рёбрах.

– Я не хочу раздеваться, – буркнул, кинув недовольный взгляд на незнакомого парня, в котором я видел непременно того самого, с которым Юнги вёл переписку тогда. Хотя сначала я считал, что тот был в баре... Но кто сказал, что он вообще должен быть всего один.

– Хорошо, – согласился Юнги, – тогда что насчёт руки? Внутренняя сторона, от локтя вверх. Будет совсем незаметно.

Я кивнул и задрал рукав худи повыше.

Чувствовал ли я боль? Нет, я чувствовал лишь руки Юнги, стоявшего за спинкой кресла и перебирающего мои волосы. Скажи он мне в этот момент, что мне нужно забиться полностью с головы до пят – и я бы не раздумывая согласился.

– Готово.

Салфетка скользнула по коже в последний раз, убирая остатки чернил вперемешку с кровью – и перед моим взором открылась надпись «Jesus love me». Я ошарашенно таращился на тонкие плавные буквы, но улыбки сдержать всё же не смог.

– Всё по-христиански, да? – взглянул на довольного Юнги.

– А то. Ты слишком стараешься быть правильным, но Бог, если он конечно существует, – сделал ремарку, – любит тебя любым, всегда, тебе не нужно для этого стараться, не нужно пытаться постоянно быть хорошим, любовь не нужно заслуживать, – и он на виду у своего друга коснулся моих губ невесомым поцелуем, чем заставил моё ревнивое сердце ликовать. – Хочу, чтобы ты это запомнил.

– Да уж теперь никак не забуду, – улыбнувшись, взглянул на тату. – Разве что с помощью утюга.

В семинарию, точнее в корпус общежития, я вернулся утром один без Юнги, объяснив своё раннее (или позднее, это как посмотреть) появление тем, что приболел. Этим же я решил объяснить и своё отсутствие на занятиях – но после. Ибо по приходу я сразу лёг спать. Но и после пробуждения идти и объяснять что-то кому-то не хотелось. Хотелось на самом деле просто замуроваться в этой келье. Навечно. Чтобы никогда и никого больше не видеть. В особенности Юнги.

Прогнав в памяти события ночи, я тихо завыл в подушку. Отчего-то наутро жизнь уже не казалась такой прекрасной и радужной. То, что ночью делало счастливым, теперь вызывало жгучее чувство стыда. Стыд заполнял буквально каждую клеточку моего теперь уже грешного тела. Я словно сам превратился в один огромный всепоглощающий стыд. Как... Я просто не понимал, как я мог позволить себе всё это.

Сожалел ли я? О боже нет.

Хотел ли я себя убить за это? О боже да.

– Чего пары прогуливаем?

Я медленно поднял голову, всё ещё сжимая подушку в руках. Передо мной был никто иной как виновник всех моих бед.

– Как ты сюда попал? – спросил я потрясённо.

– Дьявольской ловушки на входе не стояло, представляешь? – съязвил Юнги. – Подвинешься? – и не дожидаясь ответа, пихнул меня в бок, укладываясь рядом.

Я смотрел на него ещё более потрясённо. Юнги лежит рядом. На моей кровати. Моя Вселенная просто схлопнулась.

– Что-то не так? – он положил руки под голову, раскинув свои локти так, что мне лечь уже не представлялось возможным. Впрочем, я и не собирался.

– Брат Юнги... – начал я, но он меня тут же перебил.

– К чему эти формальности после всего что было?

– Я как раз насчёт этого и хотел сказать... – замялся, кутаясь сильнее в одеяло, словно оно подобно магическому щиту могло оградить меня от всего. – Давай забудем о том, что было, – выпалил на одном дыхании.

Юнги резко поднялся, перейдя в сидячее положение и оказавшись со мной нос к носу.

– Отшить меня вздумал?

– Я ведь был пьян, так что не отдавал отчёта в содеянном.

– Кому? Себе или Богу?

– Себе. Я не должен был... Я не хотел...

– Вот, – Юнги презрительно скривил губы. – Вот именно об этом я и говорил. Лицемер. А я уж было подумал... – он сжал челюсть так, что скрипнули зубы. – Вчера ты наконец был настоящим. Я наконец-то увидел того, кто прячется там, – ткнул меня в грудь, – внутри. Это были твои желания. Ты сам этого хотел. А теперь делаешь вид, что это не так.

– Это было неправильно. Ты же сам понимаешь.

– Кто так решил? Твой Бог? – он вопросительно вскинул брови, но так и не дождавшись ответа, продолжил: – Ты мне нравишься, Чимин. Брат Чимин, – поправился нарочито деловым тоном. – С той самой первой встречи нравишься. А в состоянии ли ты мне сказать такое? В состоянии ли ты вообще сказать хоть какую-то правду о том, что ты чувствуешь и думаешь? То, что произошло ночью, было лишь твоим решением, но тебе не хватает духу это признать.

– Ты напоил меня и воспользовался возможностью, – отведя взгляд, пробормотал я сипло, всё ещё сохраняя жалкие попытки себя оправдать.

– Что? – он вскочил с кровати как ошпаренный. – Решил меня обвинить? Может ещё и заявление в полицию напишешь? – он тяжело дышал и, казалось, стоит добавить немного огня – и он просто взорвётся. – Не обманывай себя, – процедил зло сквозь зубы. – В тебе была лишь капля алкоголя. Ты не был пьян. Тебе просто удобно так считать.

Он ушёл, а чувство стыда осталось. Вот только теперь оно возросло десятикратно.