– Святой отец, – робко обратился я уже раз в четвёртый, но снова замолчал.

Колени ныли от долгого стояния на жёсткой деревянной ступеньке, но я даже не шелохнулся. И только мысли были в движении – бесконечном и неустанном. А у меня никак не выходило их усмирить, загнав в рамки слов и предложений. Я не знал, что сказать. Но чётко понимал, что все мои предыдущие грехи были лишь пустым звуком в сравнении с тем, за что мне предстояло исповедаться сейчас. Как люди говорят о таком? И говорят ли вообще? Или они скрывают от Бога подобные деяния? А можно ли так поступать и считать себя при этом верующим?

– Если ты не готов, – начал молодой пастор, но я поспешно его перебил.

– Нет, я готов! Я скажу!

Тяжёлый глубокий вдох.

– Святой отец... Мой грех огромен и страшен. Наверное, я даже не имею права просить простить мне его, – затараторил я, боясь, что тот уйдёт, оставив меня снова наедине со своими страхами. – Я... Я поддался своей тёмной стороне. Всё как вы говорили... Про чёрную ночь души... Я поддался на провокации, я не смог устоять.

По ту сторону деревянной кабинки тоже послышался тяжёлый вздох.

– Поведай мне подробнее, ничего не утаив, в чём заключается твой грех?

– Я... Мы... С тем юношей... – я замолчал, пытаясь подобрать слова, но в голове лишь громогласным эхом разносилось слово «грешник».

В этих стенах звучали тысячи разных признаний и покаяний, но слышали ли эти резные ангелы хоть раз что-то подобное моему...

– Почему ты считаешь это грехом? – спросил пастор, заставив меня растеряться ещё больше.

– Нет, Святой отец, вы не поняли... Между нами вовсе не дружба.

– Смею предположить, что я понял это раньше тебя самого, – последовал мягкий ответ, в котором была слышна улыбка.

– Нет, вы неправы, – возразил я, насупив брови. – Думаю, я знал это с самого первого дня. Просто искал отговорки. А вы говорили о друге...

– Любые близкие отношения должны начинаться с дружбы, ты так не думаешь?

– Какая разница, что думаю я? Разве не вы мне должны говорить то, как надо, как считает Бог?

– Но я не Бог, Чимин. Я тоже простой человек, как и ты. Я не всезнающий и не всесильный. Я не могу решать за тебя, как тебе жить твою жизнь.

– Но я не могу жить так, как хочется мне, при этом не став жертвой божьего гнева.

– За что он по-твоему должен гневаться сейчас на тебя?

Я смущённо смотрел на деревянную решётку, разделяющую нас.

– Ну как же... Мы оба парни... И то, что между нами... – пробормотал я.

– Думаешь, это имеет значение для Бога? Из Библии извлекают абсолютное осуждение, которое никогда в неё не вкладывалось. Разве любовь может быть тем, за что у Господа нужно просить прощения?

– Наверное. Если это неправильная любовь.

– Не бывает правильной и неправильной. Если это взаимные чувства двух людей – как это может быть чем-то плохим?

– Проблема не только в чувствах, Святой отец... – мои щёки так обдало жаром, что я был уверен – они стали по меньшей мере пунцовыми. – Мы были близки... физически. Это ведь блуд... Смертный грех...

– Чимин, ты не монах, ты вовсе не давал обета безбрачия. И ждать до брака, как полагается, в данном случае не имеет никакого смысла. Ведь подобный брак в нашей стране невозможен. Ты ни в чём не виноват. Не сопротивляйся тому, что ты чувствуешь в угоду Богу. Ему не нужно это. Бог любит тебя.

Я невольно коснулся руки в том месте, где под рубашкой скрывались тонкие буквы татуировки, говорящие о том же.

– Он... не накажет меня?

– Он желает тебе только счастья. А что желаешь себе ты?

– Я желаю быть вместе... с Юнги.

– От имени Господа дарую вам Божье благословение, — эти слова прозвучали для меня как пение самых настоящих ангелов, словно те ожили на ажурных стенах исповедальни.

Я чувствовал себя великомучеником, идущим на смерть ради веры, но вместо смерти мне было даровано помилование. Меня не осудили, а приняли и поддержали — и было в этом самое настоящее волшебство.

– Благодарение Богу... и вам, отец Намджун.

«В любви нет страха, но совершенная любовь изгоняет страх, потому что в страхе есть мучение» – процитировал пастор Послание Иоанна в завершение исповеди.

Я нашёл Юнги за оргáном. Меня впервые в жизни охватило то самое чувство, которое все зовут «дежавю». Прошло так много времени с того момента, как я впервые увидел юношу за этим величественным инструментом, но сейчас это всё казалось лишь сном. Словно я всё также любуюсь им в тот самый день, а всё, что было после – мимолётное видение о будущем. Нашем будущем. Буквально всё естество трепетало от восторга при взгляде на него и мысли о том, что впереди нас что-то ждёт. Что-то большое и наверняка очень светлое. Осталось лишь положить этому начало...

– Давай дружить, – выпалил я, чувствуя себя детсадовцем в песочнице.

Юнги оторвал руки от клавиш – и даже в этом простом движении прослеживалась некая грациозность.

– Дружить? – он выгнул бровь, взглянув на меня лишь искоса.

– Не хочешь быть моим другом?

– Маньяки не водят дружбу со своими жертвами.

– Ты ведь знаешь, что это не так, что я сказал неправду... – я запнулся, неловко переминаясь с ноги на ногу. – Никакой ты не маньяк. Там на маньяка был больше похож я... А ты жертва – вон даже побои снять можно, – хмыкнул, имея в виду многочисленные засосы.

Губы Юнги чуть заметно дрогнули, но в полноценную улыбку не превратились.

– Ну ладно, друг так друг, – сухо согласился он. – Но знаешь, нельзя стать друзьями просто так. Нужно поделиться сокровенным секретом, который больше никто не знает. Какой у тебя есть секрет? – повернул голову, внимательно смотря на меня снизу-вверх, а я поднял взгляд к высокому своду храма и задумался.

– Я не люблю молиться.

– Ого, – Юнги делано округлил глаза. – Вот это шок-контент.

– Мне нравится слушать проповеди, – перешёл на полушёпот, словно возможно было утаить эту правду от Бога, – но я не понимаю, зачем изо дня в день повторять одинаковые слова.

– Ты учишься на священника – напоминаю, если ты забыл.

– Да, я в курсе, – улыбнулся. – Но в любой работе есть то, что не нравится: у кого-то это отчёты, а у меня молитвы. А какой твой секрет?

– Я не верю в Бога, – заявил чётко и уверенно, словно наоборот желая, чтобы это услышало, как можно больше ушей. – Тоже сделай вид, что тебя это шокировало.

– Ого! Как так?! – воскликнул я, чуть не ударив для пущего эффекта по лакированному боку оргáна, но вовремя остановился, испуганно одёрнув ладонь. – Я думал, ты мечтаешь уйти в Тибетский монастырь.

– Понимаю, все так думают. Смотрят на мои засосы – и именно так и думают.

Я смущённо потупил взгляд и поспешил перевести тему:

– Как ты вообще оказался здесь, в семинарии?

– Очень сильно лоханулся.

– Я конечно знаю, что конкурсы при поступлении бешенные, но от отчаянья обычно идут в педагогический, а не в духовную семинарию.

– Неа, моя история воцерковления началась немного раньше вступительных экзаменов, – опустив голову, он прошёлся задумчивым взглядом по клавишам. – Всё из-за того, что у меня не было пароля на телефоне, – он усмехнулся, но смешок вышел каким-то натянутым и грустным. – Я никогда не думал о том, что родителям может прийти в голову там лазить. Но однажды всё-таки пришло. Так они узнали о том, что мне нравятся парни. Я из довольно обеспеченной семьи. И меня просто поставили перед выбором: либо я иду учиться в духовную семинарию, либо они отрекаются от меня и лишают финансовой поддержки. Надеялись, что Библией за годы обучения мне промоют мозг и я встану на путь истинный. А я... не захотел рисковать и напрягаться. Самостоятельно жить, самостоятельно зарабатывать. Испугался, что не вывезу. Поэтому согласился. Решил, что отучусь как-нибудь, а там может всё как-нибудь наладится.

– Поэтому ты и бунтуешь, понятно.

– Я не бунтую.

– А как это называется? – я ткнул себе в грудь, где под тканью одежд был сосок, подразумевая его пирсинг.

– Это называется самовыражение. Благодаря этому я всё ещё могу чувствовать, что я это я. У меня отобрали свободу выбора, но не личность.

– Как думаешь, а у меня она есть? Личность... Или я действительно лицемер?

– Думаю, нам ещё предстоит узнать, какой ты человек. И мне и тебе самому. Будем узнавать вместе.

И было в этой фразе столько любви, сколько не было во всех романтических песнях вместе взятых. А в его взгляде – всё тот же привычный дьявольский блеск, но мне больше не страшно. В моей груди стремительным потоком разливалось тепло, заполняя собой каждую клеточку, вытесняя всё то, что было там раньше.

– Я бы хотел что-нибудь сыграть, – заявил я, подаваясь неожиданному порыву, что зовётся «желание». – Ты поможешь мне?

Я прикоснулся к святому – и мне не стыдно. Следовать своим желаниям и быть собой – ещё предстоит научиться. Но начало положено. Светлое утро души... 

~Конец~