Поцелуй был сладок.

Чонсон не мог бы представить себе такую ситуацию, в которой он по собственной инициативе притянет Чонвона ближе к себе и накроет его губы, завлекая в полный эмоций поцелуй, в котором — сам того не осознавая — он растворится с необъяснимым упоением и желанием.

В общем-то, целовать лучшего друга в губы никогда не входило в планы Пака. И он определённо в край обезумел, решившись на это, уже наперёд зная, что получит не только несколько сотен укоризненных взглядов от Яна, так ещё, вероятно, бойкот и несколько тумаков.

Чонсон сперва несильно сминал губы друга, прикрыл глаза и чуть склонил голову на бок — делал всё, лишь бы только сцена вышла убедительной. Пак чувствовал, как щёки мгновенно залились краской, и причины тому было две: они стояли напротив родителей Яна; Чонсон по своей воле поцеловал лучшего друга. И последнее, не кривя душой, звучало поистине абсурдно, заставляя Пака задумываться о том, что им стоит почаще напоминать друг другу, что они — мать его! — лучшие друзья.

Горячее дыхание Чонвона ощущалось слишком пламенным, а его губы были до невозможности мягкими и такими приятными, что Пак был готов поклясться всем существующим богам: если губы, которые он целовал, не принадлежали лучшему другу, он бы не торопился разорвать столь интимный момент так быстро.

Как только они отстранились и Чонсон открыл глаза, стараясь игнорировать столь манящее поблескивание губ Яна, как бы не старался, он не смог вновь посмотреть в глаза Чонвона. Вся ситуация дошла до предела своей нелепости, превысив весь лимит, — и вот, что больно било плетью осознания.

Ян всё ещё стоял в недоумении, сумев найти в себе силы лишь только убрать руки с плеч Пака и еле как устоять на ногах, найдя опору в руке Чонсона, всё ещё так естественно лежавшей на его талии. Их определённо ждал длинный разговор, но даже это меркло на фоне того, как, стоило только Паку взглядом отыскать мать Яна, он заметил сменяющиеся эмоции на её лице и нестерпимое желание мгновенно подорваться с места и хорошенько оттаскать за уши Чонсона, приговаривая при этом, что вот он подлюга, испортил её сына.

— Мы откланяемся теперь, — быстро промолвил Пак, заторопившись. Им было смертельно необходимо сбежать до того, как шок женщины сменится яростью. — Мы отправим вам билеты электронной почтой, — бросил Чонсон.

Опомнившись после слов парня, женщина на ватных ногах встала со своего места. И пока не произошло ничего из того, о чём они все пожалеют, Чонсон, убрав руку с талии друга, схватил Чонвона за руку и силой потянул на себя.

Не знал он, каким же чудом им удалось быстро найти свою обувь и выбежать за двери дома, не обращая внимание на выкрикиваемый матерью Яна неконтролируемый поток слов. Вероятно, Чонсон бы и прислушался к тому, что она говорила, желая запомнить и от души посмеяться над этим, если бы только он не давал дёру вместе с Чонвоном, который, в свою очередь, всё ещё, словно неживая кукла, послушно шёл за ним.

Чонсон остановился лишь тогда, как только дом семьи Ян оказался далеко позади, а перед глазами мелькало название какого-то кафе. Лишь только тогда, не дав отдышаться, Чонвон, отойдя от потрясения, силой затянул его внутрь и привёл к свободному столику, неосторожно бросив того на диванчик.

Смотреть другу в глаза, сидевшему напротив, не было никаких сил. Смущение съедало его изнутри, а факт того, что все те вспышки эмоций только от одного поцелуя с Чонвоном штампом отпечатались в голове, давая волю закрадываться мысли о шансе провернуть что-то подобное ещё раз, мгновенно сносило наповал.

Чонсон поцеловал Яна — Пак считал, что настало самое время подобрать место на ближайшем кладбище, ведь без слов, только по одному взгляду Чонвона, было понятно: он труп.

— Почему ты так смотришь на меня? Твой свирепый взгляд меня... смущает, — нервно сглотнул Пак, забегавши взглядом по кафе, в котором они оказались.

— Надеюсь, что ты тотчас загоришься, — слишком серьёзно ответил Чонвон, а Чонсон, не сдержавшись, рассмеялся.

Тихий смех Чонсона, облокотившегося на спинку кресла, смеявшегося в кулак, был попыткой скрыть нарастающую неловкость, на что Ян бросил в его сторону ещё более серьёзный и не менее леденящий душу взгляд. Чонвон мастерски прервал неудачные попытки Пака избежать разговора, как только, поддавшись вперёд, слегка преклоняясь через и без того небольшой столик, несильно одёрнул рукав одежды парня. Чонсон остановился, затих и мгновенно посерьёзнел, и, прочистив горло, он, взглядом бегая по деревянному столику, продолжил:

— Что мы делаем здесь? — нет, Чонсон не был идиотом, чтобы не понимать какую же цель друг преследовал на самом деле. Такой Ян его пугал, а от этого все возможные слова собственного оправдания мгновенно улетучились из его головы.

— Ты целовал меня! — неожиданно громко вскрикнул Чонвон. Стоило только осознать свою ошибку, его уши мгновенно порозовели. — Да ещё и в губы, — тише, едва ли не шёпотом добавил он, а после свёл брови и поджал губы.

С уст Яна это звучало как полнейший абсурд. И Чонсон бы согласился, что даже малейший доступ чего-то подобного — полнейшая чушь, но не тогда, когда именно эту глупость они и совершили.

Вести себя непринуждённо не было сил. Да и как вовсе Чонсон мог? Пак по собственной инициативе поцеловал не только парня, так ещё и Ян Чонвона, — лучшего, мать его, друга — желая выкрутиться из неловкой ситуации, в конечном итоге испортив всё, сделав происходящее до бессмыслия абсурдным.

С шумным выдохом Чонсон положил голову на стол и накрыл её руками. Он жалел о содеянном — нет; был смущён — вероятно. Целовать лучшего друга на глазах его родителей никогда бы не было в планах Пака, а потому он понятия не имел как должен был вести себя.

— Мне жаль, — прошептал Чонсон, не торопясь поднять взгляд.

Его щёки горели, а в голове всё ещё звенела мысль о том, как же хорошо было бы, провались он под землю или исчезни — он никогда не мог вытерпеть пристальный взгляд Чонвона, тем более когда тот нуждался в ответах, дать которые Пак был не в силах.

Желание испариться росло с каждой секундой, стоило только Чонсону осознать насколько пристально смотрел на него лучший друг, всё ещё желая если и не выбить из него ответы, так определённо с ума свести, дабы подобные — поражающие своей глупостью и бесстыдством — мысли больше никогда в жизни не появлялись в светлой голове пака. Что ещё, по мнению Чонсона, было хуже всего — не знать куда деться от глаз Яна, наперёд зная, что он найдёт его, как бы хорошо Пак не прятался, и из-под земли достанет, заставив того говорить.

А в общем, идея умереть со стыда казалась более привлекательной, нежели муки под нестерпимым взглядом Чонвона.

— Я правда не хотел, чтобы всё закончилось так, — неуверенно продолжал Пак, всё же найдя в себе силы если и не смотреть в глаза Яна, так хотя бы поднять голову. — Твоя мать, она... — замялся Чонсон, подбирая слова. — Она не оставила мне выбора.

— Ты безумец, — голос друга прогремел в голове так, словно Чонсон не сгорал со угрызения совести, а испытывал ужаснейшее в его жизни похмелье. — Ты полнейший кретин и сумасшедший.

— Ты часто говоришь это в последнее время, — подметил Пак и не сдержал лёгкий смешок, слетевший с губ.

А после он мгновенно опомнился и изо всех сил попытался вернуть прежнее выражение лица, скрывая непоколебимую уверенность, что на их дружбе с этого момента будет поставлен крест и, стоит им только провести мать Яна, лучший друг собственноручно похоронит их связь и никогда больше не захочет иметь дел с Чонсоном. Пак был уверен: Чонвон способен и не на такое, и чёрт только пойми что он сделает с ним, дав волю буре противоречивых эмоций захватить разум.

— До чего мы докатились, Чонсон? — продолжал расходиться Ян.

— Ты раздуваешь проблему на ровном месте, — он всё же нашёл силы поднять взгляд на друга и встретиться с его карими глазами, в которых уже сверкали искры разгорающегося пламени негодования.

— Раздуваю проблему, — задумчиво прошептал Ян и мгновенно опомнился: — Да что с тобой не так? — выдохнув, затараторил Чонвон.

— Мы ведь однажды почти довели до этого, — промямлил Пак и был готов откусить себе язык, задаваясь вопросом, на кой только чёрт он вовсе вспомнил об этом.

— О чём ты? — казалось, брови Яна были сведены в недопонимании уже до предела, но нет — морщинка меж ними стала глубже, а его взгляд потемнел ещё сильнее прежнего.

— Забудь, — мгновенное сожаление дало оплеуху. Вторая последовала после взгляда Яна, ничего хорошего не предвещающего.

— Нет уж, Чонсон. Объяснись, раз начал.

Чонвон был недоволен — Чонсон видел это отчётливо. В конце концов, под таким его пристальным взглядом Пак сломался. И хотя желание откусить себе язык всё ещё было едва сдерживаемым, он, всё ещё игнорируя зрительный контакт, неуверенно начал:

— В день, когда ты впервые представил меня твоей семье как твоего парня, — называть самого себя этим титулом казалось Паку, по меньшей мере, странным. Особенно после того, что произошло. — Я растерялся тогда точно так же, как потерялся в этот раз. Я был в отчаянии!

Чонсон прикусил нижнюю губу, когда Ян, в удивлении нервно хватая воздух, поставил локти на стол и накрыл ладонями лицо, не то умирая со стыда, не то от безысходности. Непрерываемое молчание сводило Пака с ума, а тишина давила, заставляя Чонсона нервно сглатывать вязкую слюну и гадать, какие только мысли крутились в голове Чонвона.

Пак знал, что был бы друг спокоен — с его-то характером, — это не сулило бы ничего хорошего, как проблем на голову Чонсона, а оттого счёл, что уж лучше было попасть под влияние его гнева, нежели ждать, когда бомба замедленного действия детонирует.

Ян в одно движение убрал упавшие чёрные пряди с лица, и, в который раз встретившись с Паком взглядом, промолвил:

— Существует миллион отговорок и путей решения проблем, так почему же ты выбираешь самые безбашенные? — Чонвон звучал отчаянно — крайне непривычно, по мнению Чонсона.

— Я не мог спокойно сидеть и смотреть, когда она нас заживо съесть хотела. Потребовались радикальные меры.

— Слишком уж радикальные, — под нос пробубнил Чонвон, отводя взгляд.

Чонсон видел, как пыл друга умеренно стихал: его глаза перестали прожигать в Паке дыру, а голос приобрёл сдержанные нотки звучания. Словно пришедши в себя, так и не дав буре эмоций овладеть над собой, Ян, сделав несколько глубоких вдохов и выдохов, в неуверенном жесте поджал губы, отчего те превратились в тонкую линию на его лице.

Чонсон был готов покляться: шестерёнки закрутились в голове лучшего друга, когда плеть осознания всё же добралась и до Яна.

— И мы просто забудем это? — неуверенно начал Чонвон.

«Ну наконец-то до тебя дошло!» — мысленно взмолился Пак, на самом деле полагающий, что упёртый Ян Чонвон знатно потреплет ему нервы, прежде чем согласится с мнением, что для них лучше будет, если они постараются забыть о произошедшем.

— Тебе всё ещё нужна моя помощь, — напомнил Пак.

Чонвон шумно выдохнул и отклонился назад, зарываясь руками в волосы, растрепав их.

— Это остаётся между нами, никто больше знать об этом не должен, — выставив указательный палец, пригрозил Ян, а Чонсон, видя настолько взъерошенный вид друга, едва сдержал ухмылку, в которой так и норовили расплыться его губы.

В ответ Пак лишь уверенно закивал. А когда безрассудная мысль рассекла подсознание, было уже слишком поздно останавливаться — слова слетели с губ мгновенно.

— А скажи, понравилось? — Чонсон придвинулся чуть ближе, настолько, что разделяющий их стол стал казаться ещё меньше. — Я о поцелуе. Хорош был, разве нет? — вскинув бровями, добавил он.

Каких только усилий стоило не рассмеяться во весь голос, мгновенно упав на пол, катаясь со смеху, когда уши и щёки лучшего друга мгновенно порозовели, а его выражение лица сменилось с недоумевающее на смущённое и только после — на разорённое.

Несильно ударив Чонсона по затылку, Чонвон, хватая ртом воздух, сквозь зубы прошипел:

— Да пошёл ты со своими шутками.

* * *

Если бы только Чонсон знал, что его неминуемой участью будет одиннадцатичасовая пытка детским плачем — никогда бы в жизни не сел в самолёт. Его голова гудела, всё казалось невыносимым — Пак словно испытывал самое ужаснейшее похмелье в его жизни. И было бы дело в соджу, водке или текиле — Чонсон бы и слова не промолвил. Но так как причиной его мук был мелкий спиногрыз, всё никак не желающий смириться с тем, что самолёт, по меньшей мере с сотней пассажиров, не вернётся обратно лишь из-за какой-то глупой причины, Пак был уверен, что заслуживал слова сочувствия.

Тем более заслуживал на сострадание от Яна.

Чонсон знал, что услышать что-то подобное от Чонвона, который провёл всё это время то за чтением, то наслаждаясь снами, было бы чем-то немыслимым, но вот каково же было желание отвешать несколько дружеских тумаков за то, что лучший друг — вот прохвост! — даже и не попытался предложить ему беруши, лишняя пара которых обязательно была бы в его рюкзаке.

После неспокойной ночи в самолёте, Пак был готов принять то, что дети — самые ужасные и невыносимые существа. И Чонсон верил, что только немыслимым чудом он смог сохранить самообладание и продержаться до самой посадки, а после мгновенно подорваться со своего сиденья и вылететь из злосчастного самолёта, при всём при этом едва ли не потеряв свой багаж.

И даже после всего, рассуждения немолодого водителя такси, затянувшееся на всю дорогу от аэропорта до отеля, не было таким противным. Хотя иногда Чонсону всё же хотелось заткнуть ему рот, тратить на это силы он никак не мог, но мысленно взмолился, как только они всё же остановились и покинули салон.

— Ты выглядишь хуже мертвеца, — протягивая Паку солнцезащитные очки, дабы скрыть его невыспавшийся вид, не скрывая насмешки, промолвил Ян. — Не пугай детей своим видом, иначе кто-то подумает, что сегодня Хэллоуин.

— Не смешно, — устало вымолвил Чонсон, взявшись за голову. Кажется, ко всему прочему его ещё и в такси укачало.

— Как по мне, очень даже, — вновь рассмеявшись, Чонвон бодрым шагом направился вперёд, потянув за собой чемодан.

— Подождать меня не собираешься? — плетясь в сторону отеля, Пак только и думал о том, как бы поскорее завалиться на кровать и заснуть.

— Нет, — пожал плечами Ян. — Из-за твоей идеи мне пришлось взять академический отпуск в университете, а когда я не занят, меня тенят черти только куда, — голос друга был слишком радостный, отчего в мысли Чонсона стало пробираться подозрение: был ли вовсе человек перед ним тем Чонвоном, которого он знал. — И тебе ещё крупно повезло, что я могу работать удалённо, — добавил он.

— И долго ты мне это припоминать будешь?

Чонсон увидел, как лучший друг задумался и, вопреки всем мыслям Пака о прощении, ответил:

— До конца жизни будет в самый раз.

Чонсон лишь мысленно взмолился и закатил глаза. А заметив то, как лучший друг стал тихо напевать себе что-то под нос, немного покачиваясь, усмехнулся, подметив, что в последний раз, когда он видел Яна на веселе, был в день, когда они прогуляли выпускную церемонию в старшей школе.

— Ты как-то слишком воодушевлён для того, кто вовсе не хотел лететь сюда и устраивать всё это представление с помолвкой, — нагоняя Чонвона, подметил Чонсон.

— Есть какая-то особая атмосфера у Лас-Вегаса, — задумчиво ответил Ян, сверкнув глазами, и Паку не понадобилось и минуты, дабы осознать, что ни капли правды не было в словах лучшего друга.

— А начистоту?

— Если всё пройдёт гладко, я отвяжусь от матери и смогу жить так, как хочу, — уже менее оживлённо говорил Чонвон. — А ещё избавлюсь от твоей надоедливой задницы.

Больше никаких сомнений: перед Чонсоном всё же был его лучший друг; слишком воодушевлённая версия Яна оказалась искусным притворством — не большим, не меньшим.

Пак лишь фыркнул в ответ на такое поведению лучшего друга, подумав что-то из ряда: «вот и попался», и, не желая оставаться перед Чонвоном в долгу, с нескрываемой в голосе шутливой ноткой, сказал:

— Я буду тоже не против поскорее избежать твоего постоянного присутствия, будущий муженёк, — лукаво усмехнулся Чонсон, заметив, как тень недовольства упала на лицо друга. И всё же, как бы Чонвону до чёртиков не нравилось, когда Пак звал его так, он, в свою очередь, считал, что забавляться над лучшим другом — сплошное удовольствие, отказать себе в котором он не сможет по меньшей мере в ближайшую вечность.

— Смейся дальше, — отмахнулся Чонвон и зашёл на территорию отеля.

Следуя за лучшим другом, Чонсон сперва миновал сад, выложенный брусчаткой, отчего колёсики его чемодана то крутились в хаотичном порядке, то застрявали, тормозив и непомерно раздражая Пака. А после, сдерживая все бранные слова, какие только крутились в голове, оказался в просторном лобби, взглядом отыскав лучшего друга у ресепшена.

— Один номер? Вы, должно быть, путаете что-то, — неуверенно молвил Чонвон, пребывая в полнейшем недопонимании.

— Сэр, для вас и вашего жениха был забронирован один номер, — девушка бегала глазами по информации на её компьютере. — Ошибки быть не должно.

— Всё верно, — оказавшись рядом, взяв Яна под руку и приветливо улыбнувшись девушке, сказал Чонсон, отхватив при этом полный призрения взгляд от Чонвона.

— Вы можете поселить меня в любой другой номер? — игнорируя Пака и не дожидаясь ответа, Ян достал из ручной клади кошелёк, и лишь только голос девушки остановил его за мгновение до того, пока тот не начал отсчитывать нужную суму.

— К сожалению, сэр, все номера заселены или забронированы, — девушка держалась профессионально — это Чонсон видел кристально ясно. Что ещё заметил Пак, так это то, что Чонвон еле сдерживался, дабы не выругаться громко.

Не скрывая собственного разочарования, Ян спрятал портмоне и, переведя взгляд на Чонсона, рядом стоящего, посмотрел ему в глаза. Пак был готов поклясться: меж ними сверкнули искры, да такие, что едва ли не осязаемые. И как бы то ни было, огонёк лукавства Чонсона и искрящееся негодование Чонвона встретившись, сгорели, заставив лучшего друга принять поражение.

— Я надеялся, что хотя бы в отеле мы не будем делить одну кровать, — прорычал Ян сквозь поддельную улыбку.

— И что бы на это матушка сказала? — шутки ради копируя интонации друга, ответил Пак. — Тем более наш скромный бюджет молодожёнов не смог бы позволить бронь и проживание в двух номерах.

— Кто тут ещё молодожёны? — вспыхнул Ян, а Чонсон рассмеялся.

— А разве нет? — спросил Пак и, наклонившись к Чонвону чуть ближе, едва не рассмеявшись, прошептал: — Не мы ли приехали сюда, чтобы свадьбу разыгрывать и спасать твою задницу от материнских нападок?

Закатив глаза в ответ Чонсону, Чонвон, схватив выданную ключ-карту, сразу же после того, как девушка зацепила на его руке браслет и пожелала хорошего отдыха, мгновенно ринулся с места, вслед отстающему Паку выкрикивая:

— Кто последний — спит на полу.

Чонсон, не то подогреваемый желанием поддаться столь манящему импульсу догнать Яна и надрать тому зад за такие детские забавы, не только показав своё превосходство, так ещё и выиграв спор, не то желанием наконец упасть хоть куда-то и нормально поспать, сорвался с места. Всё это показалось не настолько важным, как то, насколько абсурдно они оба выглядели, толкаясь плечами и распихивая друг друга при выходе из лифта на нужном этаже, и когда бежали по коридору в поисках нужного номера, словно дети, забывшие о любом приличии.

А в общем, Пак не был против, ознаменовав всё это тем, что даже несмотря на всё произошедшее, они останутся друзьями. По крайней мере, Чонсон был уверен, что невыносимый характер Чонвона стерпеть в силах будет только он, и это, без утайки, чертовски подогревало его самолюбие.

* * *

Место на полу, всего одна подушка и ковёр у кровати — даже это казалось ужасно уставшему Паку блаженством. А потому он и проспал аж до утра следующего дня, когда Чонвона и след простыл, а сам Пак едва ли не опаздывал на встречу с брачным представителем.

Чонсон стоял в пробке, и несмотря на то, что он непомерно спешил, моля всех известных ему богов лишь бы только не опоздать, застрял в автомобиле такси, осознав, что в спешке собираясь, даже и не подумал о том, чтобы выяснить куда ранним утром подевался Ян Чонвон.

Отыскав в кармане штанов телефон, игнорируя все многочисленные уведомления не то от сокурсников, не то от старосты, напоминающей, что как только он снова вернётся к учёбе, она первым делом напомнит его бездельной заднице о том, что снисходительному отношению вскоре придёт конец, Пак, отыскав чат с другом едва ли не в конце списка, неспеша набрал сообщение.

«Ты куда подевался, прохвост?»

Ответ последовал быстрее, нежели ожидал Чонсон, и его телефон слабым звуком оповестил его об ответе, заставив самодовольно и как-то ликующе улыбнуться, сдерживая смех, так и норовивший вырваться из груди.

«Меня заставили тащиться в аэропорт с утра пораньше».

«Мать была чересчур настойчива на том, чтобы я её встретил».

Пак лишь шумно выдохнул и покачал головой, оставив сообщение просмотренным, посчитав, что это ответа не стоило. И чуть позже его телефон вновь отозвался тихим пеликаньем, заставив Чонсона снова припасть к экрану.

«Какой ложью мне их накормить в этот раз, обосновав отсутствие твоих родителей на завтрашней церемонии?»

Чонсону не понадобилось долго думать, дабы дать другу ответ, отчего тот мгновенно стал в скором темпе набирать ответ:

«Что-то в роде: они чрезмерно заняты работой в другой части земного шара.»
«Звучит неплохо, не правда?»
«В любом случае, это будет ложью лишь частично.»
«Если ты конечно, не хочешь поведать им и о том, что мои родители ни сном ни духом, о том, что я в Лас-Вегас приехал свадьбу играть».

Чонсон был уверен с точностью до семидесяти процентов, что лучший друг, прочитав его сообщение, сперва недовольно фыркнул и мгновенно приструнил желание написать какой-либо ответ, выключая телефон и молясь о том, как бы поскорее найти предлог и не остаться с матерью дольше, чем на двадцать минут.

Они оба знали: компания женщины была просто невыносима.

Пак покинул автомобиль за несколько кварталов, больше не имея и грама терпения сидеть в душном такси и стоять в едва двигающейся пробке. Решение идти пешком показалось Чонсону более разумным.

Он оказался в канцелярии, еле успевая в назначенное время. Перед глазами мелькнула табличка с именем на двери, а после из кабинета донёсся женский голос, перебивающий неумолимый тихий плач:

— Изо дня в день становлюсь свидетелем счастливых браков, а сама развожусь. Это так низко.

Не желая быть непрошенным свидетелем, Чонсон, предварительно трижды постучав, вошёл внутрь небольшого кабинета, оповестив своё присутствие голосом, притворившись, словно он ничего не услышал.

— Луиза Фостер? — неуверенно начал Пак, заприметив женщину около тридцати лет, отметив, что вопреки всем своим ожиданиям, их брачный агент оказалась моложе, нежели думал парень.

Женина сидела за своим столом, рассматривая фотографию, которая с появлением Пака мгновенно оказалась лежащей стеклом вниз, а сама Луиза, в неосторожном движении стерев с щёки упавшие слезинки — так и не ускользнувшие от проницательного взгляда Чонсона — заспешила скрыть всё за профессиональной этикой, едва не сметая с рабочего стола все важные (и не особо) бумаги.

— Ох, — заторопилась она. — Вы должно быть... — Луиза замялась, пытаясь вспомнить имя.

— Пак Чонсон, — приветно улыбнулся он. — Завтра вы выступите свидетелем на моей свадьбе, — Пак вымолвил это с такой лёгкостью, словно не с лучшим другом у него была помолвка. Ненастоящая, но всё равно помолвка.

— Конечно, конечно, — устало закивала головой она, а после тихо и как-то слишком подавлено прошептала: — Присаживайтесь, сэр.

Чонсон, как то было предложено, сел в кресло с противоположной стороны стола от женщины, сперва рассматривая именную табличку на её столе, гласившую: «Луиза Мария Фостер. Брачный агент канцелярии округа Кларк», а после вскользь изучил подавленный вид женщины. Как бы она не старалась скрыть, её глаза всё ещё были распухшими и покрасневшими.

— Если не возникло никаких проблем, как и было обговорено, после церемонии в часовне вы получите все необходимые документы, — сложив руки в замок, стала говорить Фостер. — Если у вас нет никаких вопросов касательно процедуры, я вручу вам свидетельство, подтверждающее брак, завтра.

— Это... — замялся Чонсон и в неловком жесте почесал затылок. Не каждый день он предлагал взятки, а потому понятия не имел что именно ему стоило сказать и каковой же будет реакция сидящей перед ним женщины. — Есть ли что-то, из-за чего выданный документ не будет иметь силы? — так и не найдя нужных слов, Пак решил, что начать издалека — его наилучшая тактика.

— Обязательно присутствие обеих сторон бракосочетания. Мы не сможем выдать разрешение на брак без явки вашего жениха.

— А если же не будет хватать какой-либо печати или подписи...

— Свидетельство не будет считаться действительным, — Луиза закончила за Паком предложение, подхватив ход его мыслей. — Не переживайте, мы гарантируем то, что документ о вашем браке будет подходить под все необходимые критерии, — одарив Чонсона улыбкой, произнесла она.

Пак нервно сглотнул. Говорить Чонвону о том, что найти кого-то, предложив кругленькую сумму, чтобы официально не фиксировать их брак — одно, а вот теряться и не знать куда же деть крики разбушевавшейся совести — совсем другое.

Отсутствие альтернатив заставила Чонсона сперва нервно сглотнуть вязкую слюну, смочив горло, а после неуверенно, оттого и тише, промолвить:

— Могу ли я попросить вас об одолжении, Луиза? — крики совести набатом били в голове, но отступать уже не было возможности. Чонвон похоронит его заживо, если узнает, что в последний момент их план пошёл ко дну — в этом Чонсон был уверен.

— Каком именно? — придерживаясь рабочей этики, услужливо поинтересовалась она.

— Моя просьба покажется немного странной, — Пак подбирал слова и внутренне уже сгорал со стыда. — Могу ли я и мой жених рассчитывать на то, что документы, полученные завтра, не будут фиксировать брак на самом деле?

После слов Чонсона белый конверт скользнул по столу и остановился у руки женщины. Когда Фостер перевела на него вопросительный и удивлённый взгляд, Чонсон был готов поклясться, что желал провалиться под землю. Давать взятку было до смерти неловко, особенно Паку — тому, кто никогда в жизни подобного не делал.

— Вы хотите, чтобы я выдала вам документы, которые не будут считаться действительными? — переспросила она.

— Мы оказались в затруднительном положении, — пойми только зачем начал оправдываться Чонсон, — оттого завтра нам нужно лишь получить документ о браке, но ни я, ни мой названный жених, не желаем, чтобы это бракосочетание было настоящим и имело подтверждения, — через ком в горле говорил Пак, замечая, как менялись эмоции во взгляде Фостер. — Мы очень надеемся на вашу помощь, Луиза.

Женщина молчала, заставив Пака гадать куда же себя деть. Мысль исчезнуть всё ещё была сладка, но вот слаще оказалась та, в которой его и Чонвона мучениям придёт конец и горе-мать наконец-то отвяжется от них обоих. Заглушить крики совести оказалось не так уж и трудно.

— Брак — та вещь, сэр, к которой не стоит относиться своевольно, — начала Фостер, и её голос дрогнул, заставив Чонсона невольно вспомнить слова, услышанные, когда он был за дверью, и взмолиться, дабы это не принесло проблем.

— Мы осознаём.

— Я не знаю, зачем это вам, — голос женщины прозвучал подавлено. — Я буду сильно рисковать, но если это ваше обоюдное согласие, я постараюсь сделать всё от меня зависящее, — аккуратно спрятав конверт под бумагами, промолвила она, а Чонсон облегчённо выдохнул.

Осуществить их план оказалось проще, нежели он думал, и единственное, что оставалось — чтобы шестерни механизма их лжи работали слажено и не допустили ошибки.

* * *

Белый фрак казался Чонсону до смерти неудобным, а торчащий искусственный цветок из кармана пиджака — чрезмерно неуместным. И без промедлений он снял бы его долой, избавившись от столь громоздкого наряда, подпитывая где-то в глубине подсознания идею спалить его к чертям, не была бы это его свадьба, да ещё и жених — никто иной, а Ян Чонвон.

Ночью Чонсон не смог сомкнуть глаз. Считал чёртовых овечек до того самого момента, пока не нашёл запрятанное Чонвоном снотворное в его рюкзаке, и только после отключился, не тревожась больше мыслью о том, насколько же абсурдным стало всё то, до чего они дошли, утопая во лжи Яна.

Границы их безумства расширять больше не было возможности — они без того окончательно спятили, и не в тот момент, когда Чонсон по собственной инициативе поцеловал Чонвона, и даже не тогда, когда заикнулся о фальшивой помолвке. Всё пошло вниз по наклонной с того самого дня, как только Пак, охваченный мыслью о том, как бы друга спасти, предложил до безумия идиотскую идею геем притвориться. Если бы только он знал, чем на самом деле всё это обернётся, никогда бы в жизни не посмел дать волю тем словам слететь с его уст.

— Ты до сих пор копошишься? — в комнате оказался Ян, натягивая белый — точно такой же, как и у Пака — пиджак. — Моя мать маячит у нашего номера в отель уже как полчаса, и если она здесь не для того, чтобы испортить костюмы, так с целью не дать нам номер покинуть.

— Мне казалось, госпожа вчера и словом не обмолвилась о том, чтобы портить что-то сегодня. Может, тебе стоит отбросить свой скептицизм и надеяться на то, что всё пройдёт гладко?

— И ты веришь в это? — изогнул бровь Ян. — Мне вот верится с трудом, — цокнул языком Чонвон.

— Я стараюсь, — поправив галстук-бабочку на шее, Чонсон отступил от зеркала, последним штрихом укладывая руками волосы.

Повернувшись к другу, Чонсон постарался скрыть то, как скоро лёгким румянцем залились его щёки, молясь, чтобы проницательный Чонвон оказался на мгновение слеп и упустил такую деталь из виду. Костюм сидел на друге в разы лучше, чем на самом Паке — по крайней мере, так думал он сам. Белый цвет Чонвону, определённо, был к лицу и именно это заставило Пака теряться в догадках, какого хера он вовсе засматривался на Яна, желая подмечать все те детали, ранее казавшиеся чем-то привычным.

«И мы правда делаем это?» — вопрос сугубо риторический, и Пак об этом знал, но уколы сомнения всё ещё продолжали тяготить разум.

— О поцелуе... — замялся Чонсон, а воспоминание картинкой вновь стало перед глазами, заставив Пака непроизвольно сглотнуть вязкую слюну — сделать хоть что-то лишь бы смочить мгновенно пересохшее горло.

— Ты обещал больше не упоминать об этом.

— Я не о том, — заприметив тень недовольства на лице лучшего друга, заторопился Пак. — Нам придётся сделать это снова, — неторопливо говорил он, а после, во избежание вопросов Чонвона, которые поставили бы Чонсона в неловкое положение, мгновенно добавил: — На церемонии.

Ян забегал глазами по комнате, а Пак был готов провалиться под землю, лишь бы только не умереть от смущения. И не задавался бы он вопросом, если бы не его поступок в доме семьи Ян, была бы ситуация ещё более неловкой, чем казалась сейчас, Чонсон бы не набрался смелости даже упомянуть об этом, и непременно бы растерялся, как только пастор промолвил «соедините свой брак поцелуем».

— Ты ведь сам настаивал на том, чтобы всё выглядело правдоподобно, — когда терпеть давящее молчание друга стало невыносимо, Чонсон вновь стал говорить, стараясь не попадать под его взгляд. — И я понимаю, что согласиться на это будет непросто, но... — Пак не успел договорить, будучи зверски прерванным голосом Яна.

— Хорошо.

— Что?

— Сделаем это, — поджав губы, продолжил Чонвон.

— Ты только что согласился со мной? — Пак не просто был ошарашен — слова лучшего друга сбили наповал. Ян, неделями ранее так остервенело нежелающий мириться с тем, что они, будучи лучшими друзьями, целовались, без пререканий согласился. И вот это, определённо, был странно.

— Если у тебя есть предложение получше... — стал говорить Чонвон, недостаточно хорошо скрывая неловкость.

— Нет, — как-то слишком торопливо промолвил Чонсон, и мгновенно одёрнул себя, тише добавив: — Не осталось времени что-то придумывать.

Пак в последний раз осмотрел собственное отражение в зеркале, все ещё ставя под сомнение то, был ли человек перед ним на самом деле он сам. Видеть себя в костюме, да ещё и осознавая, что фрак для собственной свадебной церемонии, было, по меньшей мере, непривычно, а стоило только вспомнить, что вторая сторона брака — его лучший друг, как Чонсон вновь желал, дабы всё происходящее если и не оказалось дурным сном, так закончилось поскорее.

Свадьба с лучшим другом — это звучало гораздо абсурднее, когда только гипотетический допуск стал пробираться в реальность.

— Ты закончил? — Чонсон почувствовал на себе анализирующий взгляд друга. — Мы опоздаем, если не поторопимся, — кинув взгляд на часы, добавил Чонвон.

— Да. Давай поспешим.

Чонсон окончательно отошёл от зеркала и вслед за Яном покинул уборную. Пока лучший друг копошился с обувью, Пак прожигал взглядом дверь, только предполагая, что же скажет мать Яна, увидев их. А в общем, мысль того, что их общим мукам совсем скоро придёт конец, никак не могла тягаться с той, что женщина, мучающая их обоих, не сможет смириться с проигрышем.

— Идём? — вставши рядом, Чонвон нехотя ухватился за руку Чонсона, а заприметив его задумчивый вид, повернув голову в его сторону, лучший друг добавил: — Ты не похож на счастливого жениха с таким страдальческим и поникшим видом.

Пак, опомнившись, выровнялся и легко похлопал себя по лицу, в момент натягивая улыбку, да такую, что едва ли не светился. В этом он стал неплох — притворство пропитало его жизнь.

— Давай закончим с этим, — ответил Пак и отворил дверь, в следующую секунду встречаясь с взглядом женщины, меряющей шагами коридор.

— Неужели вы и правда... — Чонвон не дал матери закончить вопрос, перебив.

— Матушка, мы торопимся в часовню. Ты можешь остаться в отеле, если же не желаешь становиться свидетелем нашего брака, — женщина не знала, но вот Чонсон был уверен: больше всего он надеялся, что мать не поедет с ними и избавит их от, меньшей мерой, половины хлопот, — мы всё равно его заключим.

— Я не дам вам провести меня вновь, — словно прежней мольбы как и не бывало, осекла мать Яна.

Чонсон еле сдержался, дабы не закатить глаза. Действия женщины казались через чур очевидными, и, как бы Ян не надеялся, Пак, в свою очередь, был уверен в том, что женщина не доставит им подобного удовольствия и если же не добавит ещё больше хлопот, так уж точно не избавит от всех уже имеющихся.

«Хотели, чтобы всё выглядело по-настоящему, — мы устроим», — мысль в голове Чонсона прозвучала крайне злорадно, на даже её малейший отблеск не отразился на его озарённом улыбкой лице. Из него вышел неплохой актёр — Чонвон должен был гордиться им.

— Автомобиль для вас, матушка, и отца уже ждёт внизу, — одарив женщину ещё более сияющей улыбкой, произнёс Пак. — Вонни, — приторно-ласково промолвил Чонсон и видел, как Чонвону еле удалось скрыть отвращение за улыбкой, — лимузин уже приехал.

— Тогда встретимся у часовни на официальной церемонии, — бросил вслед Чонвон, когда Пак потащил его в сторону лифта.

Не знал Пак как скоро они миновали этажи и оказались в просторном лимузине, выдохнув с облегчением. Чонсон всё ещё ясно видел рассерженный и негодующий облик женщины, молясь всем известным ему богам, дабы всё последующее прошло по плану.

Пак не был напуган, нервничал — вероятно. Он впервые проворачивал что-то настолько масштабное, окончательно погрязнув в трясине их общей с Чонвоном лжи. Фальшивая свадьба с лучшим другом в Лас-Вегасе — Чонсон, определённо, будет считать это самой безбашенной вещью, какую он когда-либо делал.

Чонсон был уверен, что дорога заняла менее получаса. По крайней мере, гробовое молчание в салоне лимузина, по ощущениям, длилось именно столько. За всю дорогу Чонвон не промолвил и слова, уткнувшись то в пол автомобиля, то в окно, разглядывая мелькающие улицы, а Пак в свою очередь не знал что сказать, в конечном итоге, решив, что будет лучше, если они продолжат молчать.

Оказавшись у часовни, Чонсон, услужливо подав руку Чонвону, сперва покинул лимузин, а после встретился взглядом с Луизой, одарившей его какой-то слегка нервной улыбкой. А стоило только пройти внутрь здания, почувствовал на себе ещё один негодующий взгляд госпожи Ян. Вероятно из пущего интереса Пак посмотрел на отца Чонвона, отметив, что тот, в попытках скрыть накрывающие с головой эмоции, сильнее сжимал платок в своей руке, заставив Чонсона думать, что мужчина вскоре даст себе вольность пустить одну-единственную слезу, мгновенно её смахнув — как никак, его это была свадьба его сына. Поддельная свадьба, но знать им этого положено не было.

Всё так же держа Яна под руку, Чонсон провёл его до стола, за которым уже стоял пастор, держа в руках писание. Послышался приглушённый звук закрытия дверей — Луиза Фостер зашла в помещение последней не то оттого, что так подразумевал протокол, не то из-за того, что так вышло по стечению обстоятельств.

— Мы пришли сегодня в присутствии Бога и этих свидетелей по приглашению Чонвона Яна и Чонсона Пака, чтобы разделить радость их свадьбы. Это внешнее празднование, которое мы увидим и услышим, является выражением внутренней любви и преданности, которые они хранят в своих сердцах, — начал свою речь немолодой мужчина.

Чонсон был честен: он перестал слушать и вникать в слова пастора на моменте, как только развернулся к Чонвону, всеми силами изображающему счастье на своём лице, и взял его руки в свои. Все мысли мгновенно сосредоточились на том, что им стоит повторить это снова — поцелуй был неизбежен и это если и не пугало Пака, так вводило в полнейший ступор.

После многочисленных репетиций, инициатором которых был умирающий от нервозности Чонвон, Чонсон, даже не особо задумываясь, произнёс слова клятвы и сильнее вцепился в тонкие пальцы Яна, как только пастор спокойно произнёс «обменяйтесь кольцами», заставив обоих в унисон повторить что-то в роде «этим кольцом я женюсь на тебе».

— Властью, данной мне государством Соединённых Штатов Америки, я объявляю вас супружеской парой, — торжественно закончил мужчина, пережде чем произнести молитву.

И, клялся Чонсон, если бы он только мог, повернулся в сторону матери Яна. Невозможность такого поступка оставила его лишь представлять, насколько расширенными были её глаза и как же сильно душило её невозможность как-либо повлиять на происходящее.

«Шах и Мат».

— Вы можете поцеловать жениха, — услужливо промолвил пастор, а Чонсон сильнее вцепился взглядом в спокойное лицо Чонвона.

— Мы делаем это в последний раз, — прошептал Паку в губы Ян, заливаясь краской.

Губы Чонвона накрыли уста Пака, и показались Чонсону несоизмеримо мягкими и обжигающе тёплыми — точно также, как тогда, в доме его родителей. Сердце пропустило удар, дыхание в мгновение спёрло, стоило только вновь увидеть покрывшееся румянцем лицо друга и его подрагивающие ресницы, когда тот неумело, едва ощутимо касался его губ. А после Пак вновь напомнил себе, что всё это — лишь часть их большой игры в кошки-мышки и лжи, в которой они оба погрязли, заставив себя не уделять большего внимания неровному сердцебиению, в ушах отдающемуся.

Поцелуй не был длительным. Чонвон отступил от Чонсона после пущих мгновений тесного контакта их губ, не то будучи больше не в силах притворяться, что это было нормальным, не то посчитав, что для церемонии этого будет достаточно.

Луиза оказалась рядом с ними и, промолвив слова поздравления молодой паре, протянула документ, продолжая:

— Этим документом юридически подтверждается брак Чонвона Яна из города Сеул, Республика Корея, и Чонсона Пака из города Сеул, Республика Корея, — женщина улыбнулась, а Чонсон проследил как тень сомнения проскользнула в её глазах.

Они оба приняли из рук Фостер документ, и Чонсон, в который раз пропуская мимо ушей слова поздравления, одарил её приветливой улыбкой, непроизвольно посильнее схватившись за руку Чонвона, вложенную в свою. А после в словно опьянённое сознание Пака прокрались неразборчивые слова, а за ними — то, как шумно отворились двери часовни.

Мать Яна, вероятно, будучи больше не в силах терпеть, выбежала из здания, заставив мужа, бросившего в сторону сына тёплый взгляд, последовать за ней, непременно подбирая слова утешения.

Игра была сыграна.

Зал часовни опустел сразу же после того, как Луиза удалилась вместе с пастором, что-то с интересом обсуждая, бросая в сторону Чонвона и Чонсона какие-то неоднозначные взгляды.

Стоило только оказаться в пустом зале, в котором мгновенно стало мертвецки тихо, Чонсон тотчас облокотился на небольшой столик, за которым ранее стоял пастор, и ослаб, еле чувствуя ноги под собой, закрывая глаза, облегчённо вздохнув. Мысли водоворотом рассекали его подсознание, пересекаясь то с ликующими от того, что всё было кончено, то с непростительно навязчивыми о том, что он снова целовал губы лучшего — мать его — друга.

И хотел было только Пак более уверенно встать на ноги и потащить Чонвона в отель, дабы как можно быстрее скрыться от гнева его матери, как в подсознание пробрался голос Чонвона.

— Чонсон, — серьёзный голос друга вызвал лишь удивление. Пак был уверен, что Ян, наконец-то освобождённый от материнских мук, не скрывая своей радости, разойдётся в многочисленном потоке слов, радуясь и злорадствуя, но никак не будет озадачен. — Разве ты не говорил, что Луиза позаботится о том, чтобы не хватало одной подписи?

— Конечно, — не открывая глаза, промолвил Пак. — Отсутствие её подписи делает этот документ простой бумажкой, — удручённо молвил он. — Я же повторил тебе это уже сотню раз.

— Так почему же она здесь есть?

Слова друга впитались в уставший мозг с опозданием, а стоило только осознать сказанное другом, утомление Пака словно и не бывало, и Чонсон мгновенно подлетел к другу, за несколько шагов оказавшись рядом с Яном, стоящим у входа в часовню.

Не осознавая, насколько он выглядел взъерошено и удивлённо, Чонсон выдернул из рук заламинированный документ, стараясь вчитаться в содержимое.

Шестерёнки закрутились в голове и руки Пака непроизвольно пробила лёгкая дрожь, как только прочитанное усвоилось в его голове. Всё встало на свои места, и недостающий пазл открыл глаза на картину целиком.

Прежде чем поднять на друга обеспокоенный взгляд, Чонсон снова осмотрел документ. Ян смотрел на него с нескрываемым недопониманием, сведя брови — так он делал каждый раз, как хотел разорвать Пака в клочья, дабы получить ответы.

— Луиза... — подбирать слова оказалось труднее. Шок отзывался в том, как слегка подрагивал его голос. — Она официально зафиксировала наш брак.

Пак видел, как лучший друг пошатнулся, едва устояв на ногах; заметил и то, как его карие глаза сперва потемнели и в них промелькнуло что-то схожее на потрясение. А после комната залилась протяжным смехом Яна.

Лучший друг, запрокинув голову чуть назад, разошёлся в громком хохоте, на что Чонсон лишь в удивлении посмотрел на него, не понимая такой реакции.

А затем Чонвон мгновенно остановился и умолк, в следующее мгновение возмущённо и как-то обречённо произнеся:

— Да к чертям всё!

Продолжение следует...