Йеджи немного замедляется, когда, прислушавшись, понимает, что за ней никто вроде бы не гонится. У неё перед глазами и окровавленная Совон и Соëн, целующая Хëнджина. От последнего почему-то особенно плохо, но девушка не успевает больше ни о чём подумать: её хватают под локоть.

— Йеджи.

Она на автомате вырывается и испуганно разворачивается к парню лицом. У того по губам красная помада размазана, а у неё будто в грудной клетке что-то взрывается и стекает по рёбрам. Впервые за время пребывания в этом городе-призраке ей становится невыносимо страшно. И Хëнджин видит это.

— Не трогай меня.

— Йеджи, ты не всё знаешь и не понимаешь многое, — он делает шаг в её сторону, протянув руку, но девушка отшатывается и упирается лопатками в стену, — ведьма не узнает, что это ты приходила, не переживай. И позволь мне всё объяснить.

— Я не уверена, что хочу знать больше, чем видела.

Йеджи внимательно смотрит в болезненно бледное лицо парня, но не упускает из виду и его руку, которую он медленно опускает. Она отмечает, как меняется его выражение лица, и Хëнджин с отвращением вытирает свои губы.

— Здесь не место и ещё не время… — он оглядывается по сторонам и снова делает то же, что и в самый первый день, когда Йеджи убежала из той каморки — резко касается кончиком пальца её лба и ловит обмякшее тело.

Когда Йеджи открывает глаза и садится — хватается за голову, потому что дикая боль пронзает огромной иглой от виска до виска и будто что-то череп пытается располовинить. Но приступ проходит так же быстро, как и начинается, и тогда девушка осматривается и понимает, что оказалась в незнакомом месте. Опять. Но в этот раз абсолютно одна.

Она поднимается на ноги и обходит комнату какой-то деревянной хижины, убранство в которой проще некуда: очаг, стол и один стул, полка на стене с какими-то пыльными книгами и грубая на вид койка. Последнее, что помнит Йеджи — это Хëнджин, который пытался ей что-то объяснить, а потом он снова использовал свою магию и теперь оставил её.

Стоит только подумать об этом, как девушку отбрасывает в сторону дракон, влетевший в окно и разбивший его вдребезги. Йеджи падает на пол и трясёт головой, пытаясь избавиться от осколков стекла и кусочков древесины от рамы в волосах, опирается на руки и удивлëнно смотрит на Совон, откуда-то здесь взявшуюся.

— Ну же, — Совон сначала пытается растолкать тяжело дышащего дракона, но тот не реагирует, и она начинает его лупить ладонью по спине, — Хëнджин, прими человеческий облик. Хëнджин! Я не могу тебе помочь, ну же!

Йеджи подаëтся вперёд, ползёт по битому стеклу, смотря на дракона, и тот открывает один глаз и смотрит в ответ. Он будто делает над собой усилие, зажмуривается, но понемногу уменьшается, уменьшается, отливает серебром, извиваясь, и становится уже привычным парнем для Йеджи.

— Чёрт, — Совон чертыхается и сейчас совершенно не выглядит жертвой, каковой казалась там, в доме ведьмы. — Ну чего ты уставилась? Помоги!

На Хëнджине сегодня белая рубашка под чёрным кожаным жилетом, но стоит только Йеджи прикоснуться к нему, чтобы помочь Совон перевернуть его, как на слегка запылëнных рукавах остаются следы от ладоней девушки. И выглядит это жутко.

— А с руками-то что? — Совон быстро проверяет ладони парня и переводит взгляд на Йеджи, уставившуюся стеклянными глазами на Хëнджина, и так же внезапно перехватывает её кисть, осматривая. — Что за чертовщина…

Йеджи опускает взгляд вниз и тоже видит, что её ранки от стекла такие же, как и у парня. Или наоборот. А ещё у неё почему-то болит и ноет правый бок, как когда загонишь занозу и место, куда она воткнулась, начинает нарывать. Девушка аккуратно щупает там, где болит, и с удивлением обнаруживает кровь на кончиках пальцев.

— Святые угодники, что же ты натворил? Развяжи его пояс, — Совон, пока Йеджи делает, что ей сказано, бросается к очагу и пихает кочергу в огонь, а потом отрывает кусок ткани от своего и без того разодранного в клочья платья.

Под жилетом на белоснежной рубашке расцветает ярко-алое пятно, и Йеджи может с уверенностью сказать, что этот цвет она теперь ненавидит, но выходит так, что он повсюду.

— Он ранен! — Йеджи задирает рубашку и видит, что в боку парня торчит часть древка будто бы копья.

— А то я не заметила, — Совон бурчит и садится рядом, осматривая рану.

А у Йеджи на языке крутится столько вопросов, но задаёт она пока один.

— Почему ты помогаешь ему? Хëнджин же напал, притащил тебя к ведьме и сделал всё это, — она кивает на Совон.

— Это кровь Хëнджина, не моя, — Совон смотрит исподлобья на Йеджи и, опустив взгляд снова на рану, пальцами пытается поддеть деревяшку, стараясь её вытащить. — Он был ранен ещё тогда, у ведьмы. И он спас меня.

Йеджи, совсем запутавшись, переводит взгляд на лицо парня. У него на лбу выступает испарина, и он морщится от боли, когда Совон удаётся ухватиться за древко и потянуть его. Вот только больно не только ему: Йеджи вскрикивает, а окровавленная деревяшка падает на пол.

— Зажми! — командует Совон и вкладывает в руку Йеджи кусок ткани от своего платья. — Сейчас скажу — уберёшь руки, — она смотрит внимательно. — И, скорее всего, будет больно.

И Совон не обманывает: скомандовав и дождавшись, когда рана снова будет открыта, она прижигает её раскалëнной кочергой. И Йеджи зажмуривается до тёмных пятен, сжимает челюсть до скрежета зубов, потому что на её коже под влажной от крови ткани рубахи тоже будто расцветает огненный цветок.

— Какой ритуал проводил Хëнджин? — Совон спрашивает в лоб, когда кровь остановлена, все махинации закончены и парень дышит более ровно.

И Йеджи, вытирая своё взмокшее лицо, закусывает губу. Всё же Совон она не доверяет.