Когда человеку больно, он причиняет боль другим. Я понял это, понаблюдав внимательно за тобой. Если я был жесток или приносил кому-то боль, то лишь потому, что глубоко внутри страдал сам.

Фредерик Бегбедер

На следующий день в больнице было очень даже светло. Солнце, как всегда, заливало город теплом и весельем, словно давало новую жизни после того, как сильное землетрясение потрепало Сандерелис.

Из-за меня.

Вина до сих пор остро ощущалась во мне, даже несмотря на разговор с Клемом и Эссой. До сих пор она колола сердце, тыкала в него иголкой, с трудом удерживаясь от того, чтобы не разорвать его ко всем чертям. Да, мне было совестно. Так быстро сдаться, так сильно обрадоваться могуществу и тьме, что даже от этого обезуметь.

Но это же было приятно, верно?

Такое опьяняющее чувство, когда ты мог свернуть горы одной лишь силой мысли, не оставить от них даже камня на камне от мощного потока молний.

На мгновение я даже представил себе, как стоял в поле, а там впереди — белые верхушки великанов. Один взмах руки — и их больше не было. Всё погрузилось в огромное облако пыли, во мглу. Тьма окружила меня со всех сторон, защищая от сильного порыва ветра и камней — то, что осталось от гор.

Даже природа по сравнению с моей силой было ничто.

Я бог.

Само совершенство. Безумие. Хаос.

Сама тьма.

— Извините, это вы спрашивали про Яанна Марса?

Тоненький голос медсестры и её встревоженное личико отвлекло меня очередного сумасшедшего наваждения, чему я был рад. Поняв, что снова незаметно для себя потянулся в бездну к демонам, я почувствовал разочарование в самом себе. Сколько можно? Сколько можно было думать об этом? Как же выйти на свет и больше никогда не сталкиваться с темнотой? Как контролировать себя, а в особенности свои мысли?

Казалось бы, это так легко, но всё на самом деле далеко не так.

Посмотрев в лицо девушки, я попытался натянуть на себя улыбку, чтобы ещё больше не пугать её своим бледным лицом. «Мне показалось, что с тобой что-то не так, что твоё лицо вдруг стало меняться...», — вдруг вспомнил я слова Ната и поёжился. Надеюсь, эта медсестра ничего подобного не увидела. Но её испуганные большие глаза и неуверенный голос говорили о том, что, скорее всего, нечто подобное она как раз-таки и наблюдала.

— Да, — я с трудом держал бессмысленную улыбку на губах. — К нему можно?

Девушка закивала головой.

— Он на третьем этаже, в палате пятьдесят семь.

— Благодарю.

Когда я встал и вышел из коридора на лестницу, то ощущал на себе её напряжённый взгляд, но решил как можно быстрее забыть об этом. Стараясь ни о чём не думать, чтобы не повторилось того, что произошло минуту назад, я осторожно поднимался по лестнице, с блаженством вдыхая запах свежей краски, таблеток и ещё чего-то кислого. Нужную палату я нашёл быстро: она оказалась почти что рядом с выходом на лестницу. Встав перед дверью, я почти дотянулся до её ручки, когда позволил себе задуматься над тем, а правильно ли я поступал. После вчерашних признаний в любви к Эссе я шёл не к ней, а к Яанну, чтобы... Что? Конечно, мне нужно было выяснить, как его здоровье, но ведь не только по этой причине я сюда пришёл. Мне нужно было выяснить насчёт наших отношений. Понять, как мне теперь стоило к нему относиться, разобраться во всём этом.

Но что делать с Эссой? Я любил её. Но моя любовь к ней отличалась от тех чувств, которые я испытывал по отношению к Яанну. И от этого я терялся, не знал, что испытывать, как правильно поступать. Может, вообще не стоило сейчас заходить к парню? Быть только с Эссой? А при удобном случае сказать Яанну, что наш поцелуй ничего не значил?

Я не знал.

Рука медленно опустилась. Нет, не стоило этого делать. Не стоило сюда приходить.

Я собирался уже развернуться и уйти, как дверь вдруг распахнулась, и на пороге оказался Яанн. Его белые растрепавшиеся волосы идеально подходили к такой же белой больничной одежде в виде широкой футболки и штанов. В красно-карих глазах появилось замешательство, смешанное с каким-то тёплым чувством, от которого он широко улыбнулся, радуясь тому, что я к нему пришёл.

В груди проснулось что-то горячее, нежное, ласковое. И как я мог сейчас чуть ли не уйти? Хорошо, что не совершил подобную глупость. Очередную ошибку.

— Заходи.

Яанн отступил в сторону, давая мне пройти, и запер дверь, чтобы нам никто не мешал. Я осмотрелся: обычные бежевые больничные стены, сероватый потолок, мягкая койка в углу, рядом с которой стояла табуретка и столик, и большое окно, наполовину прекрытое толстой зелёной занавеской, отчего в комнате создавалось впечатление полумрака. Не светло и не темно, но в самый раз, чтобы разглядеть красивые, заострённые черты лица Яанна, который, хромая на раненную одну, подошёл к кровати и пристроился на ней в полусидячем положении.

— Как ты?

Я сел на табуретку и внимательно рассмотрел сильное, но худоватое тело парня.

— Хреново, — он поморщился, но не от боли.

— Нога болит? — с беспокойством спросил я.

— Курить не дают, — кисло усмехнулся Яанн. — В мои планы совершенно не входило то, что в бросать курить.

— Как и то, чтобы тебя прострелили, — я покачал головой, вспоминая тот день, когда произошли все эти ужасы. — Прости меня за это.

— Ты издеваешься? — грубо сказал парень. — Не говори ерунды. Ты спас меня. Это я должен извиняться за то, что всё так получилось. Надо было пойти вместе с тобой к Зарту, а не оставлять тебя наедине с ним. Тогда всё было бы хорошо.

— И что бы ты сделал с ним, если бы всё равно он напал бы на меня? — мой настороженный взгляд прошёлся по лицу Яанна.

— Надрал бы ему как следует задницу, — жестоко ответил тот и усмехнулся.

— Думаешь, от этого бы Пол и Джонс не решили бы тебя убить? — недоверчиво фыркнул я.

— Они бы нас только растащили, как малых детей, но ничего не сделали бы.

— По той самой клятве, которую ты придумал?

Наши взгляды встретились. Мой — тяжёлый, недовольный, мрачный, и его — грубый, вспыльчивый, самоуверенный. Яанну явно было неприятно вспоминать те события, но мы оба понимали, что если во всём разбираться, то надо покапаться в ещё свежих ранах. К сожалению.

— Слушай, — наконец сдался парень под моим взглядом и посмотрел в потолок, — банда «Слуги Смерти» — единственное пристанище, где я чувствовал себя самим собой. Где я мог делать всё, что захочу. Там были такие же люди, как и я. Люди, жаждущие свободы. Поэтому мы принесли друг другу клятву, в которой, собственно, и заключались некоторые правила для нашей группы.

— Но почему именно ты придумал её? — с интересом спросил я.

Яанн не смог скрыть гордости в голосе.

— Я был одним из первых в «Слугах Смерти». Тех, кого ты встретил позавчера, одни из первых и главных в нашей банде, как и я. Так сложилось, что именно на мне лежала ответственность придумать что-то наподобие клятвы. Помню, тогда вся эта заваруха так меня воодушевила, что я чуть ли с ума не сошёл от радости. Представь себе, каково это — иметь свою власть в городе, быть уверенным в себе, делать всё, что пожелаешь.

Мне стало не по себе. Он даже не подозревал, что я полностью представлял, о чём он говорил. Потому что сам испытывал это чувство и даже не раз, когда использовал свои сверхспособности и наслаждался всемогуществом. Мне пришлось приложить над собой усилие и закусить до крови губу, чтобы снова не нырнуть в океан тьмы и не утонуть в нём.

— И всё это ради свободы?

Я верил парню, понимал его и даже не собирался осуждать. Зачем? Я ведь сам не лучше него. Сущность монстра не изменить. Стоило всего лишь не усугублять ситуацию, и ты вполне можешь сойти за человека.

И не важно, что под маской добродетели скрывались демоны.

— Я вижу, что ты можешь это понять, но почему-то не хочешь, — Яанн нахмурился, глядя на меня из-под чёрных бровей.

— Свобода человека в современном мире похожа на свободу человека, разгадывающего кроссворд: теоретически, он может вписать любое слово, но на самом деле он должен вписать только одно, чтобы кроссворд решился, — процитировал я слова Альберта Эйнштейна, моего любимого учёного, в честь которого меня так часто называла Эсса.

— Спасибо за умные слова, — скривил в недовольной рожице лицо парень и отвернулся от меня.

Мне стало совестно. Я понимал, что он разозлился на меня из-за того, что я пришёл к нему и заговорил совершенно на другую тему, надавил на больное, тогда как стоило ему помочь. Всем сердцем я ощущал вину и отчаяние, волнение и тревогу. Меня мучили сомнения, беспокойство и страх. Столько эмоций, а причина всему этому сейчас лежала передо мной с таким лицом, будто кто-то Яанну напакостил прямо в душу.

Неужели это был я?

— Прости, я не хотел, — виновато опустив голову, уставился на когда-то белую, а сейчас серую полоску на кедах. — Просто... Я волнуюсь за тебя. Я же вижу, что тебе дорога твоя банда, но после того, что произошло, ты уже вряд ли считаешься её членом.

— Но ты-то мне дороже, — на лице блондина поскользнула довольная улыбка, когда он снова посмотрел на меня. — Я думал, ты понял это.

— Ты... про поцелуй? — сердце пропустило удар.

— А про что же ещё?

— Просто... Это странно.

Я не мог найти слов, отчего ещё более сильно чувствовал неловкость и волнение. Ладони вспотели, в груди что-то бесконечно долго теплело, радость сменялась отчаянием, тогда как ощущение собственной глупости и нерешительности раздражало.

— Что странно? — Яанн вдруг напрягся, отчего мне стало теперь ещё и страшно.

— Ну... — я сглотнул, собираясь с мыслями. — Я не ожидал такого. Но от тебя, ни от себя. И это мне кажется странным.

Парень жадно ловил каждое моё слово, пристально глядя мне в глаза.

— Что мы влюбились друг в друга?

— Я... я не знаю. Не могу разобраться в своих чувствах. Не могу понять, что творится у меня в сердце.

«По сравнению с этим, у меня к Эссе всё оказалось довольно легко и просто», — хотелось добавить мне, но прикусил язык, понимая, что это было бы вообще сейчас не к месту. Но эта мысль всё-таки не давала мне покоя.

— Но ты ведь чувствуешь это притяжение друг к другу? — Яанн пододвинулся ко мне. — Чувствуешь то же самое, что и я?

— А что чувствуешь ты?

Я заглянул ему в глаза: такие красивые, словно дерево облили кровью. Хотя это сравнение больше вызывало ужас. Думаю, можно сказать, что его глаза похожи на закат после яркого, солнченого дня, или на далёкую туманность «Северная Америка», или даже на пылевой диск Фомальгаута.

Неповторимый цвет глаз.

— Ты помнишь, как мы впервые встретились? — Яанн взял меня за руку и стал рассматривать её ладонь. — Уже тогда я впервые почувствовал что-то странное, неописуемое по отношению к тебе. Я смог справиться с этим чувством и прийти в себя только после нескольких секунд. Но это чувство не покидало меня с того момента. Я думал, что это просто ерунда, однако это ощущение всё больше меня мучило. Я не мог справиться с собой, со своими эмоциями, не мог принять себя и свою ориентацию. Но потом я смирился, и всё стало лучше. Когда я избивал Ната, а ты это видел, я остановился только благодаря тебе, тому, как ты со страхом смотрел на меня. Это меня остановило. Я очень хотел не слушаться отца, когда мне пришлось избавить тебя для него, рвал свою душу от отчаяния, когда хотел дать тебе руку и помочь подняться с пола. Только благодаря тебе я стал изменяться. Если бы мне кто-то другой сказал про Харлана, может, я бы тогда его и не послушал, не стал бы трудиться над собой, чтобы измениться. Но я сделал это только ради тебя.

— Но... почему?

Я почти не дышал, взволнованно глядя на то, как он поднял голову и, посмотрев на меня, усмехнулся, словно моё выражение лица его позабавило, тогда как у меня внутри всё распирало от эмоций.

— Я не думал, что ты меня сможешь полюбить, но хотел, чтобы я хотя бы не вызывал у тебя отвращения или страха. Чтобы мы с тобой хотя бы подружились. Чтобы ты не считал меня последним подонком, не способным на чувства и сожаление.

— Так ты хотел измениться, чтобы... чтобы понравиться мне? — я едва мог говорить от удивления, глаза широко раскрылись от сказанной им правды.

На несколько секунд я даже почувствовал разочарование от того, что парень решил стать лучше не потому, что что-то осознал для себя, что ему и вправду надо защищать свою семью, а не избивать её, а потому, что хотел приблизиться ко мне. Но это первое впечатление затмилось ещё большим удивлением. Так вот почему Яанн при первой нашей встречи несколько секунд так странно смотрел на меня, вот почему его рука дёрнулась, когда я лежал на полу рядом с Етаром Марсом, вот почему он иногда так смущался от моего взгляда и чувствовал себя неловко. Всё это только потому, что он был влюблён в меня.

Влюблён.

— Я так хорошо знаю тебя, умный мальчик. Я узнал тебя так хорошо, что ты почти стал частью моего мира. Частью моего сознания. Огромной частью.

Глаза Яанна выражали желание и дикую жажду, несколько раз он проскользнул взглядом по моим губам, но держался, понимая, что мы ещё не со всем разобрались.

— Ты никому об этом не рассказывал? О своих чувствах?

— Я зря тебя, что ли, назвал умным мальчиком? — резко усмехнулся парень. — Конечно, нет. Да и кому? Я ведь ещё неделю назад никому не был нужен.

— Но сейчас ты ведь нужен мне, — с бешено стучащим сердцем я слегка наклонился вперёд, отчего расстояние между нами сократилось до полметра. — Те, кого очень трудно любить, больше всего в этой любви нуждаются.

— Но ты ведь не сразу меня полюбил, — Яанн покачал головой. — Ты не представляешь, как я мучился, как весь уже извёлся за это время. Я понимал, что ты причинял мне больше боли, чем кто-либо, но никогда не обижался на тебя за это. Потому что любил.

— Может, когда-нибудь мы перепишем нашу историю, — я слабо улыбнулся, ощущая на себе его неровное дыхание. — И может быть, в этой истории мы не причиним друг другу боль.

Неосознанно мы приблизились друг к другу настолько, что наши лбы соприкоснулись.

— Но боль прекратилась с того момента, когда мы поцеловались, — блондин облизал пересохшие губы, глядя мне в глаза.

— Почему?

— Потому что тогда я понимал, что ты тоже не равнодушен ко мне, — он довольно ухмыльнулся. — Влюбился?

— А сам-то ты когда влюбился? — вопросом на вопрос ответил я, тем самым избегая прямого ответа, но Яанн и сам понял, что ответ да.

— С первого взгляда.

— Ты веришь в любовь с первого взгляда?

— А мне надо ещё раз пройти мимо тебя?

Он ещё шире ухмыльнулся и, быстро сняв с меня очки, чтобы убрать их на тумбочку, сначала мягко и медленно, но затем всё более страстно и жадно поцеловал меня. Внутри словно всё взорвалось от поцелуя, превратившись в полнейший хаос и безумие. Я не мог контролировать ни свои действия, ни мысли, и ни эмоции. Всё полыхало, крутилось, вертелось, окрашивало в разные цвета, сводило с ума, словно я попал на неуправляемый аттракцион и был только рад этому.

Хотелось просто умереть в любви.

Мы встали, почти что не отрываясь от губ друг друга. Я снял с него футболку и бросил её на пол, после чего продлил поцелуй ещё на несколько секунд, пока Яанн не снял футболку и с меня. Плюхнувшись на кровать, мы возобновили свою страсть — я сверху, он снизу. Не осознавая, что делал, я медленно пополз губами по шее парня, перешёл на его грудь, которую пересекали несколько длинных, тонких шрамов. Провёл по ним пальцем, на мгновение задумавшись, откуда у него столько шрамов, пока эту мысль не затмила новая волна желания и пламени. В волосы вцепились пальцы Яанна, сжимавший мои чёрные кудри от наслаждения.

Наши тела нагрелись и теперь не были такими холодными, пустыми, одинокими. В них обитал огонь.

Огонь любви.

Одеяло под нами скомкалось, подушка пропиталась потом и адеколоном, сумрак, стоящий вокруг, казалось, стал сильнее. Когда я губами дошёл до штанов Яанна, тот вдруг резко притянул меня к своему лицу, чтобы вновь впиться губами в мои губы с такой жадностью, будто ему не хватало этого всю жизнь. Наши пальцы сплелись, в нос ударил запах гвоздики и чего-то жжёного. Оторвавшись от его губ, я остановился, чтобы перевести дыхание после такой безумной суматохи. Наши взгляды, полные страсти и пелены любви, встретились. Казалось, никто из нас ничего не соображал, слишком сильно поддавшись тому, что так бурлило в венах, жгло в груди, кипело в сердце.

— Я надеюсь, что ты счастлив сейчас, — голос хриплый, но полный веры в лучшее.

Яанн широко улыбнулся, не скрывая своей радости. Он влюблённо глядел на меня, не в силах поверить в то, что мог ощутить счастье. Чувство, до это сокрытое от нас двоих, но сейчас широко открывшее двери в свои райские просторы, в которых мы бесконечно хотели купаться.

— Конечно, я счастлив, — он усмехнулся. — Ведь я люблю тебя.

Наши губы вновь слились в поцелуе.