Вам никогда не казалось, что вы находитесь в чужом теле? Что окружающее нереально? И каждое утро вы просыпаетесь с надеждой вернуться, но сон не развеивается. Вы остаётесь там, где были, где всё чуждо и где находиться не хотелось бы, но вы есть?

Я чувствовал, что не такой как все. Не то, чтобы особенный и, конечно же, не лучший, просто другой.

Я понимал, что оседлал чужое тело и за это придётся платить. Единственное, чего я так и не узнал: зачем, почему и кому все это нужно? Но сейчас, похоже, история начинала понемногу проясняться.

Я стоял в учительской, и по телу разливалась слабость. Начиная от затылка, через нос, рот и плечи на грудь, а потом вдоль по животу и по ногам. Я реально боялся, что сейчас рухну, но пристальный взгляд директрисы будто держал на весу.

Она говорила монотонно, не мигая, и каждое слово больно ударялось о моё ухо. То не желало впускать услышанное, сопротивляясь и издавая противный звон. Я словно очутился в длинном, но узком тоннеле. Душном, тёмном и нереально пустом.

— Ты никогда не задумывался, что дни пролетают незаметно, о многих из них ты не помнишь, прошедшая дата ни о чём не говорит, а снимки, на которых ты запечатлён с друзьями, не вызывают эмоций, словно это не ты? — продолжала давить на мозг директриса. — Будто кто-то пишет твою историю, но ты не её участник, а лишь изредка наведываешься в гости, чтобы удостовериться, всё ли в порядке?

Я находился тут уже минут пятнадцать. Или, может, это мне так казалось, а на самом деле прошло более часа? Судя по затекшим лодыжкам, это вполне могло быть. Меня вызвали посредине урока. В кабинет заглянул ушастый мальчишка и сказал, что меня требуют в учительскую. Никто не удивился. Последнюю я посещал часто по поводу и без. В основном из-за разногласий с учащимися. Так как устал строить из себя невинную овечку, коим, судя по рвущимся наружу эмоциям, никогда не был, и за все свои недовольные высказывания огребал по полной. Причём не только в переносном смысле, но и в прямом. Сдачи давать не получалось, так как несмотря на уверенность, что в прошлой жизни я был воином, мышцы не росли, хоть я усердно отжимался один раз в день, три раза приседал и бегал. Бегал в основном от сокласников, так как это был единственный способ избежать стычки, ведь в нужный момент рот просто не закрывался. Будто кто-то за меня выплевывал гадости, а потом исчезал, оставляя расхлебывать надвигающийся цунами.

Единственным плюсом от этого было то, что на соревнованиях по бегу в тысячу метров среди районных школ я занял призовое тридцать первое место. Так сказала физручка. Она была на седьмом небе от счастья, потому что раньше наша школа вообще не выходила на район. После этого она выступила с речью на утренней линейке, и меня зауважали.

Незауважать было смерти подобно. Такая подписка, как она, дорогого стоила. На место занудного мистера «баскетбола» в десятом классе к нам пришла Анна Ивановна и стала классной руководительницей. «Ванна-футбол», так окрестили ее учащиеся, потому что если раньше мы, как тупые бараны, шатались по школьному залу, пытаясь закинуть мяч в ускользающее кольцо, теперь стали ползать по полю. В погоду и в непогоду. В спортивном костюме, трусах, кроссовках или домашних тапочках. Футбольные ворота были гораздо шире, что радовало. Но попадать в них тоже не удавалось, потому что косым стал мяч. Он всегда летел не туда, куда требовалось, и чаще всего проскальзывал мимо ног. Слушался он только физручку, и влепить им в лоб неугомонному или провинившемуся учащемуся она могла из любого угла и позиции, рукой, ногой и головой. Видимых последствий такая мера наказания не оставляла, но била больно.

Тем не менее, не смотря на относительную популярность в последнем классе, единственным моим другом оставался толстый. А директриса продолжала вызывать даже тогда, когда мои стычки с одноклассниками закончились. Просто так. Чтобы осведомиться о здоровье.

Но на этот раз, не успел я постучать в дверь, все пошло не так. Во-первых, директриса не сидела привычно за столом, а развалила свои телеса в кресле. Во-вторых, смотрела она на меня не как всегда, хмуро-изучающе, а жадно, в её глазах читался голод, будто она хотела меня сожрать. Это было странное ощущение, но чувствовал я именно так. В-третьих, она не стала расспрашивать о моем самочувствии, а с порога начала нести какой-то бред. Про перемещение душ, необратимые физические процессы, мировые катаклизмы, про жизнь и смерть. Следом она перевела разговор на меня и бред из разряда «старуха спятила» перешёл в разряд «старуха спятила совсем. Капец».

На лбу выступил холодный пот. Она говорила тихо, без эмоций, и, казалось бы, забей! Поболтает и перестанет. Она была преподавателем физики, ей по долгу службы положено. Все физики немного того, хотя раньше в ней одержимость не проявлялась. Но почему-то слышать это было страшно. Чем больше она говорила, тем более реально звучала описываемая ей действительность, и я с трудом делал вдох.

А на открытом окне учительской, где кроме нас никого не было, цвел кактус. Он был маленький и колючий с бордовыми цветочками. Его никто не трогал. И на минуту мне захотелось стать им.

— Ты — коллектор, источник идеальной энергии. Ты хранишь неиспользуемую этим телом душу и не даёшь ей разрушиться. Ты питаешь тело, как батарейка, взращивая его и сохраняя истинный потенциал. В любом организме происходят необратимые изменения. Важные клетки погибают, и на коже появляются родимые пятна. Их количество определяет продолжительность человеческой жизни. Но благодаря таким, как ты, тело сохраняет изначальные функции, не поддаваясь влиянию времени, лишь увеличиваясь в объёме, без потерь. Посмотри на себя. Ты идеален. Без единого изъяна…

Она говорила, а у меня к горлу подкатывало чувство, словно жабу съел. И так хотелось убежать домой и зарыться с головой в подушку. Но, судя по всему, дома у меня не было. Если сказанное — правда, всё моё существование было иллюзией. Я жил для того, чтобы сохранить кого-то в себе. Это объясняло многое. Но что-то мешало верить, хватало за шею и давило, заставляя сомневаться.

Директриса будто прочла это в моих глазах.

— Забудь про всё, чему тебя учили в школе. Физика, химия — эти процессы существуют, но люди до сих пор не поняли их взаимодействие между собой. Нет начала без конца — это аксиома, непреложная истина. Как и нет конца без начала. А вот по этому поводу много споров, теорий, недоказанных и, порой, абсурдных домыслов. Люди строят догадки. Каждый трактует по-своему. Но лишь мы одни знаем ответ, — её глаза сузились настолько, что показались закрытыми, если бы не свет, струящийся через оставшийся промежуток. Он будто сканировал мой мозг, я чувствовал жгучую боль, но ничего не мог поделать. Моё тело парализовало. Я увяз в себе, как в зыбучих песках пустыни, не в силах пошевелить и пальцем.

Внезапно свет исчез, она посмотрела как прежде, властно и надменно, а я смог переступить с одной затекшей ноги на другую. Встряхнув руками, я кашлянул, проверив голосовые связки. Во все сказанное верилось с трудом.

— Сегодня в девять вечера в актовом зале школы состоится собрание. Там объяснят подробнее твою роль. Присутствие обязательно.

— С родителями? — непроизвольно ляпнул я и моргнул несколько раз, надеясь, что услышанное до этого мне приснилось. Никогда не посещал родительские собрания. Мать всегда ходила одна, по возвращению лишая меня на неделю телефона. Но сейчас мысль о нем казалась спасительной. Обычное родительское собрание. Директриса позвала меня, чтобы лично сообщить об этом. А все остальное — выдумка моего перегревшегося на уроках мозга.

Директриса вместо ответа поднялась с кресла и подошла вплотную.

— Разденься и посмотри, сколько на тебе родинок.

Ну всё! Она больная! Озабоченная!

На место страха пришёл гнев. Этим предложением она поставила точку в моем терпении. Ее глаза блестели, отливая странным фиолетовым оттенком, и она нетерпеливо покусывала губу. От кого угодно, но только не от неё. Я ожидал всякого, последнее время вообще творилось что-то непонятное, но придумать столько хрени, чтобы раздеть меня? Это уж слишком.

На моё спасение в кабинет вошла физручка. Директриса тут же повернулась к шкафу, сделав вид, что ищет журнал. Удивленно покосившись в мою сторону, Ванна Ивановна прошла мимо, кинула на стол тетрадь и рухнула в кресло:

— Максимова, а ты что тут делаешь? Разве у вас не футбол?

— Всего доброго, — я проигнорировал её вопрос, отшатнулся в сторону, ударился плечом о дверной косяк, неуклюже повернулся и выбежал из учительской.

Воздуха не хватало, чтобы полноценно дышать, поэтому пробежать я смог лишь пару шагов, а потом в боку закололо, будто я съел тот злополучный кактус, и пришлось остановиться и присесть.

Все ещё шёл урок, в коридоре было пусто, но я не собирался возвращаться обратно. Надо было срочно попасть домой и наглотаться побольше валерьянки, так как ничего более серьёзного у нас не водилось. Услышанное следовало тщательно переварить, а такое невозможно было сделать на голодный желудок. Из двух имеющихся вариантов: «директриса — извращенка» и «моя жизнь — законченный капец» — не устраивал ни одни. Оба были одинаково дерьмовыми, но второй — больше.

Меня неприятно передернуло, когда я вспомнил её похотливый взгляд. Но свет в глазах и слова, которые, несмотря на всю абсурдность, были очень похожи на правду, лишили возможности адекватно мыслить.

«Делать мне больше нечего, чем родинки на себе считать», — все-таки отбросил я бредовую идею, поднялся с корточек и побежал по лестнице. Оказавшись на свежем воздухе, сделал глубокий вдох, мозги немного прояснились и услышанное уже не казалось таким пугающим. Я оглядел пустой двор, поправил на плече сумку и пошёл домой. Считать на себе родинки.