Мне было немного не по себе, потому что я не знал, чего ожидать от папы. Единственный мой косяк заключался в тайном походе на концерт, но это точно не стало бы причиной его гнева, скорее — наоборот, он бы умер от радости. Отец никогда не писал мне ничего подобного, и обычно текстовые послания не несли никакого подтекста, зачастую они были лишены и смысла. Что-то вроде: «Как вернёшься домой, мусор выкинь» или «Я случайно удалил контакты, что делать?». Угрозы от папы — это явно принадлежало к числу чего-то новенького.

С крокодилом говорить я не хотел, а потому отправился в свою комнату, решив отвлечься от внезапно рождённой в моем сознании смуты. Усевшись за ноутбук, я открыл недавно скаченную программу для монтажа видео и непоколебимо стал искать сайты со всяческими уроками и подробностями работы в данном редакторе. Да, мне безумно нравилась кропотливая и, можно сказать, ювелирная работа: собирать по кусочкам целую дорожку запутанной истории, подбирать музыку и подстраивать под неё определенные фрагменты, по необходимости вставлять текст и прочие надписи. Я погружался в этот творческий водоем с головой, особенно меня привлекало разбираться в неизученных ранее программах. Каждый раз находил для себя что-то новое, подтягивая навыки и совершенствуя свой собственный вкус. Многих всегда это удивляло, но я с детства мечтал стать режиссёром монтажа. Люди данной профессии находят алмазы на свалке отснятого материала, соединяют крупицы в единый сюжет, который просто обязан гармонировать с музыкой, частенько весь стиль проекта зависит от их взгляда и вкуса. Они создают то, что видит зритель. Необычайно важная работа, сложная и ответственная, но, черт возьми, как же это круто! Делаешь красивое дело и пожинаешь плоды своих стараний в восторженных откликах. Не всегда, конечно, ведь отпетые критики способны увидеть жертву во всем, что только можно себе вообразить.

Пока я занимался созданием роликов, используя фрагменты из разных сериалов и фильмов, иногда даже заливал видосы на YouTube, чтобы понять в каком направлении мне двигаться. К душевному ликованию, мои клипы пользовались популярностью — хотя я редко что-то выкладывал. Эгоистично хранил миллион своих видео на рабочем столе компа в папке под названием «Личный культ». Как-то так я отвлекался от самого себя и вместе с тем поддерживал стремление к своей мечте. Время незаметно тикало, наступил вечер, и меня крайне удивило, что папа вернулся домой раньше обычного. По-моему, моей ни в чем неповинной физиономии совсем скоро придёт конец. Будь я более экспансивным человеком, то от нервов заерзал бы на месте, но нет, мне захотелось зевнуть и не более того.

Он поднялся в мою комнату быстро и тихо, а я уже заранее был готов к чему угодно. Когда папа зашёл, то его подозрительно буколическое настроение заморочило мне голову ещё больше прежнего. Он опустился на мою кровать и взыскательно скрепил руки в замок, опустив взгляд вниз, я же неподвижно сидел в компьютерном кресле и вопросительно смотрел на отца ещё с первой секунды нашей встречи.

— Эм-м... — промычал я, пытаясь слегка его поторопить. — Ты пришёл просто посидеть здесь?

— Хочу побеседовать с тобой о том музыканте, — сказал папа, и тон его мне ой как не понравился.

— А есть, о чем беседовать?

Он насупился, сведя густые брови на переносице, и жестким, неумолимым голосом произнёс:

— Ответь мне честно: ты принимаешь наркотики?

Чего-чего, а такого поворота я не ждал. Меня это даже рассмешило — пару ироничных смешков сдержать так и не удалось. Вот уж не думал, что вопрос будет состоять именно из такого ряда слов. Положив локоть на стол, я усмирил своё взбушевавшееся возмущение и попытался выдать что-то, что он бы не счёл странным.

— Папа, ты надо мной прикалываешься? — озадаченно спросил я. — Что за идиотские предрассудки?

Его тяжёлый взгляд легче не стал, и у меня по спине пробежались гадкие мурашки. Он покачал головой и сухо пояснил:

— Ты в курсе, что этот твой Велдон — заядлый преступник и наркоман? А теперь объясни, как я должен реагировать на твою просьбу?

Я немного покачивался на стуле, фильтруя своими извилинами полученные сведения и сортируя их по мозговым полочкам. Велдон, может, немного и того, но до наркомана он как-то не дотягивал, хотя откуда мне знать? У меня не было опыта в общении с зависимыми людьми, возможно, ему вечно не хватало денег именно из-за этого. Все равно моей наивной душе не хотелось в такое верить — слишком просто, чтобы быть правдой.

— Па, мне без разницы, — с лицом чистокровного флегматика сказал я, пытаясь таким образом переманить его расположение на свою сторону. — Все, что я знаю — он уличный музыкант, который растрачивает талант на всякую фигню.

— Ты что-то утаиваешь, я же вижу, — сразу же кинул отец, поднявшись на ноги. — Представь себе, я поговорил с мистером Колси, и он так, между прочим, поделился своим мнением по поводу Велдона. Ты знал, что в четырнадцать лет его приговорили к трём месяцам заключения за продажу наркотиков, неоднократные кражи со взломами и вымогательства? Ему повезло, что наша страна достаточно лояльна к детям. Если у него была такая насыщенная жизнь в подростком возрасте, мне страшно представить, чем он занимается сейчас. — Папа умолк, а потом так резко повысил голос, что я аж вздрогнул — мои уши не переносили крик. — А ТЕПЕРЬ ОБЪЯСНИ, КАКОГО ДЬЯВОЛА Я УЗНАЮ, ЧТО МОЙ СЫН ВОДИТСЯ С ПРЕСТУПНИКОМ? Он угрожал тебе или...

— Папа! — смело прервал его я, силясь говорить громче и грубее обычного. — Хватит! Не надо выдумывать всякую хрень!

— Так, завтра же ты идёшь сдавать тест на наркотики! — злобно заявил он. — Если я узнаю, что ты общаешься с этим отбросом, обычным разговором отделаться не получится. Уж поверь мне, сынок. — Отец помолчал маленько и с едким пренебрежением добавил: — Нормальных друзей себе заведи!

Отбросом? Как-то грубо и высокомерно это прозвучало. Папа, на этот раз ты перегибаешь палку — хотелось бы сказать вслух, но разве будет какой-то толк? Я же тупой подросток, у меня не может быть своего мнения, а если оно и есть, то его оглашение обязательно воспримется как некультурное прекословие и будет говорить о том, что у меня нет никакого уважения к старшим. Какой ужас, если ты не молчишь в тряпочку, автоматически становишься законченным хамом, невежей и некультурным негодником. Также часто используется другой излюбленный родителями вариант: «Что за сына мы вырастили?».

Господи, как же я обожал (в кавычках, разумеется!), когда родители пропускали мои слова мимо ушей. Понимаю, ситуация нарисовалась подозрительная и необычная, не характерная для моего понурого образа. Папа не видит целый пазл и судит лишь по отдельным его фрагментам, пытаясь огородить меня от наихудшего сценария. Тут и ишаку ясно, что Велдон — не ангелок с белыми крылышками, и его прошлое переполнено различными незаконными выходками. Я оставался верен своему убеждению: если человек совершает нечто плохое, то стимул в виде веской причины найдётся всегда. Далеко ходить не надо, у Велдона мать — наркоманка (если он не надул меня в очередной раз, конечно), и ему наверняка не пришлось радоваться сахарному и безмятежному детству. Не знаю, почему я пытался его оправдать, меня вообще это не особо беспокоило. Мне просто хотелось, чтобы он занял своё место в музыкальном мире — и не важно, сколько за его спиной громоздилось ошибок.

Я потёр лицо ладонями и, протяжно выдохнув воздух, недовольно пробормотал:

— Спасибо, па. Так классно, что ты принимаешь меня за обдолбыша. Зачем слушать своего сына?— Я поднял кулак на уровень лица и, покачивая им взад-вперёд, по слогам договорил: — Можно же просто на него наорать!

Похоже, мое вездесущее спокойствие, да и последний жест, выбесили отца ещё больше — он ненавидел, когда я начинал ёрничать. По крайней мере, папа с призрением на меня посмотрел и ничего не сказал. Вышел из комнаты, гневно захлопнув за собой дверь. Блин, почему жить так сложно? Вроде хотел совершить доброе дело, а в итоге сделался в глазах отца наркоманом — логики тут нет, но в подобных ситуациях ее обычно и не бывает.

Короче, мой следующий день прошёл примерно так: я действительно ходил в клинику сдавать анализы, потом сидел на занятиях, обедал, а вечером написал Латише и выяснил, что она все-таки приедет на выходные. Дальше все происходило в таком же скучном режиме, только, слава богу, без анализов. Несмотря на то что мой организм был чист и свеж, как огурчик с бабушкиного огорода, папа продолжал ворчать и злиться на меня, хотя маме ничего не рассказал — было бы бессмысленно волновать ее почем зря. В пятницу утром, когда я уже навострился покинуть дом, собираясь подняться на гору, он заявил, что мне снова нужно прийти к нему в отель, поработать на выходных. В мои планы это не входило, и я, не удержавшись, сказал, что у меня встреча с наркоторговцами. Буду пробовать да выбирать товар получше. На этой теме я резво выскочил из дома, решив не испытывать судьбу. Завтра приедет Латиша, ещё и Велдон должен будет навестить СэтШери — о какой работе может идти речь?

С десяти до трёх я катался на лыжах, нормально так нагрузил себя после непродолжительного отдыха. Отлично провёл время, почему-то даже не сильно устал. Когда я подходил к переходу, мне казалось, что для Велдона было ещё слишком рано — он появлялся там ближе к шести, если не позже. Но все же музыкант оказался на месте с весьма странной компанией. Его окружили дети, им от силы было лет по десять, а проходящие мимо люди умилялись, смотря на громогласный ажиотаж ребят. Велдон ничего не играл, он им что-то объяснял, вымученно улыбаясь и угрожающее размахивая смычком перед одним из мальчишек. Когда я подошёл, они отлипли от него и зашагали куда-то своей дорогой.

— Что это было? — поинтересовался я у Велдона, который окинул меня сонным взглядом.

— Да шкет один хочет в музыкалку, а его родители считают это бесполезным занятием, — ответил он, взяв скрипку из раскрытого чехла.

— А ты-то здесь причём?

— Тоже задался этим вопросом. — Велдон непроизвольно развёл руками. — Хотя я дал ему дельный совет: для того, чтобы научиться играть, необязательно ходить куда-то. Достаточно одного желания.

— Что бы он без тебя делал? — съязвил я, убрав руки в карманы.

Велдон смерил меня бесстрастным взглядом и раздосадованным голосом спросил:

— А чего ты тут вообще забыл? Я вообще-то специально пришёл пораньше, чтобы избежать встречи с тобой. Может, хватит уже меня преследовать?

— Из-за тебя я поругался с отцом, — как-то безнадёжно произнёс я, зная, что предъявлять эту претензию Велдону было глупо.

— Вот дела... — наигранно удивился он. — А когда ты экзамен в школе завалишь, тоже я буду виноват?

Мне нравилось игнорировать все его слова, потому я продолжил рассказывать случившуюся муть — хотелось бы послушать, что Велдон на это скажет.

— Я спросил у папы про твой долг, а в результате выяснилось, что ты преступник и наркоман, и мне теперь запретили с тобой общаться. Он даже отправил меня сдавать тест на наркотики.

Пару мгновений Велдон уныло смотрел на меня, потом повернулся к мраморной стене, прислонив свободную руку к ней, и начал громко ржать, как заводской конь. Да-да, очень забавная история.

— Ч-чувак, — попытался проговорить он, не прекращая смеяться, — ты невероятен...

Я ждал продолжения, но его не последовало. Этот говнюк прекратил гоготать смехом чокнутого мясника и, опустившись на корточки, поискал что-то в отдельном кармашке футляра для скрипки. Затем он встал и протянул ко мне руку, спокойно сказав:

— Вот, возьми.

Я на автомате выставил ладонь, и Велдон вложил в неё какой-то прозрачный мешочек с... оранжевыми кристалликами.

— Что это?.. — Я осмотрел содержимое и тут же заподозрил неладное, когда музыкант сдержанно и беспечно произнёс, словно речь шла о сущем пустячке:

— Мет, что же ещё?

Я поднял на него встревоженный взгляд, потому что так и не научился понимать, когда именно он шутил, врал или говорил серьезно — такого уровня достигнуть у меня пока не вышло. На долю короткой минуты я все же задумался, вдруг Велдон реально сунул мне амфетамин?

— Черт побери, ты совсем больной, что ли? — Я небрежно швырнул неизвестное вещество в его чехол.

Велдон снова озарил переход безудержными отрывистыми звуками, напоминающими мне визги дикого вепря, а я, слушая все это, недовольно сложил руки на груди. Неужели надо мной было так весело угарать? Мы не в комедийном шоу вообще-то.

— Остынь, бра-а-тишка. — Он чуть ли не плакал от смеха. — Я просто высыпал в пакетик от орешков остатки канифоли*. Какой же ты уморительный, прям не могу.

[Примечание: канифоль — смола, которую используют для натирания струн смычковых музыкальных инструментов.]

Слышал бы сейчас его мой отец, он бы тут же забрал все свои слова обратно и умно подметил очевидную вещь: вот она, деградация. Пакетик от орешков, канифоль. Как такой дебил мог продавать наркотики? Видно, с первой попытки его и повязали.

— Все хотел сказать, что твое убогое чувство юмора у меня поперёк горла застревает, — немного побрюзжал я, и сразу же задал ему вопрос: — Так это правда? Ты реально сидевший?

— Ну да, были времена, — безразлично отметил он, пожимая плечами. — Давние, правда, но от них мне никуда не деться. Должен заметить, наркотики я не принимал и... почти вообще не контактировал с ними.

— Неужели?

— История долгая, может, когда-нибудь расскажу, — ответил он и поднял на меня глаза, схожие с миндалём по оттенку. — Лучше выбери, что мне сыграть.

Велдон редко переводил тему и ещё реже не пользовался случаем поведать какую-нибудь невероятную и фантастичную небылицу, хотя сейчас я не мог утверждать на все сто, что он врал абсолютно всегда. Меня это перестало злить и как-либо действовать на нервы — я быстро смирился с неискренней сущностью музыканта. К тому же меня здорово удивили его слова: с каких пор Велдон советуется со мной по поводу музыки?

— Из классики? — уточнил я.

— Да пофиг.

— Хм-м, что-нибудь спокойное у Паганини, — и я тут же передумал, — нет, давай Вивальди «Palladio».

— Быстрая у тебя смена настроения, однако. — Он задумался и приложил скрипку к шее. Помнится, Велдон как-то говорил, что инструмент ни в коем случае нельзя опускать на плечо, иначе звучание станет в разы хуже. «Лень портит звук». — Вивальди, так Вивальди, — отстранённо произнёс музыкант и продолжил с итальянским говором: — Только на сей час я больше расположен к «Presto».

Посидел с ним я недолго, на всякий случай напомнив про завтрашнее «мероприятие». Велдон пообещал обязательно прийти. Для него это было важным шагом, но мне стало ясно: он будто заранее ни на что не надеялся. На первый взгляд могло почудиться, будто Велдон сомневался в своих силах, будто самооценка у него была недостаточно упитанна, и масштабности ее не хватало, чтобы убедить его в своей же гениальности. Это не так, потому что причина крылась в другом. Деньги. У музыканта все упиралось только в них, и, не спорю, я не совсем понимал, как Велдон умудрялся так жить. Наверное, он такой не один — все существовали по идентичным правилам, просто кто-то в большей степени, а кто-то в меньшей. Перед своим уходом я спросил Велдона, не набрехал ли он мне насчёт своей матери, и музыкант почти поэтично ответил: «Ложь имеет смысл, только если с неё выпадает польза», потом опять посмеялся и сказал, что никогда мне не врал — лишь шутил. В общем, ничего нового.

* * *

Утро субботы было бы шикарнейшим, лучшим из лучших и невыносимо счастливым, если бы папа не пришёл разбудить меня в прискорбную рань, когда солнце едва успело взойти. Я проклял всех, поругался с отцом и сказал ему, что никуда не пойду. Он покинул мою комнату со словами: «Что ж, отлично», и мне так и не удалось после этого заснуть.

За завтраком мама, наливая себе кофе, поинтересовалась, что происходит между мной и отцом. Как я должен был ответить на это, если сам смекал происходящее не больше неё? В итоге мне пришлось немного рассказать о случившемся, понадеялся, что она не извратит правду, как папа. Мама молча выслушала меня, но в ее взгляде промелькнуло сомнение — опять то же самое! — потому я быстро завершил всю историю и ушёл к себе в комнату. Ладно, она хотя бы не назвала меня наркоманом.

Валяясь в кровати, я вдруг осознал, что меня действительно огорчает такое недоверие и полное отсутсвие понимания со стороны родителей. Откровенно говоря, мне не нравилось, что они судили человека по каким-то косвенным и ненадёжным признакам. Я вспоминаю дегенератов-одноклассников ещё с тех пор, когда учился в школе, и мне становится страшно от одной мысли о них. Такие должны у меня быть друзья, так получается? По-моему, я чего-то не догоняю. Находиться с ними мне было просто невыносимо, терпение заканчивалось спустя минуты три, в хорошие дни — дотягивало до пяти. Фактически потому меня и перевели на домашнее обучение, а если поточнее, то после небольшой детской драки с одним тупоголовым кретином (ну, он мне тогда сломал руку и лицо разбил нехило, но это к теме не относится). Пусть мы с Велдоном и не приходились друг другу приятелями, с ним мне, на худой конец, общаться было ненапряжно, иногда даже весело. Я приноровился к его характеру, так что меня он не бесил, даже когда в открытую лгал или порол полную ерунду.

Где-то в полдень мне написала Латиша. Она предложила встретиться в четыре вечера где-нибудь в Стейфропе-виллидж — это курортная зона, где красуется изобилие магазинов, кафе и отелей. Восхитительная и старинная часть города: с домиками и проулками, построенными в викторианском стиле. Стейфроп славился своей незаурядной формой самих улиц — они посредством невысоких строений, теснившихся бок о бок, с высоты имели вид трёх колец, поочерёдно увеличивающихся в диаметре. Это место извечно было захвачено туристами, потому я посещал его крайне редко. Да и что мне там делать? Но увидеться с Латишей я бы согласился хоть где: даже на свалке. Возможно, она хотела погулять там (в смысле в Стейфропе), но лично я собирался позвать ее посидеть в кафе. Как-то неохота мне было сегодня прохлаждаться на морозном воздухе.

Мы с Латишей встретились, и она с радостью приняла мое предложение. В любом случае, пришлось немного пройтись, прежде чем добраться до кафе «Шатарди» — того самого, в котором была сделана фотка Ланса Кавелье и Дориана Брукса. Латиша, похоже, сразу же узнала это место и с горящим от восхищения взглядом воскликнула:

— Не может быть! Я так давно хотела сюда сходить... — улыбалась она. — Говорят, тут все безумно вкусно!

— Да, был тут пару раз, — отозвался я, когда мы вошли. К нам сразу подоспел администратор, сопроводив к свободному столику.

Все смотрелось так, будто я и Латиша идеально спелись характерами, мыслями и взглядами в любом вопросе. Между нами не сгущалось облако неловкости, мы не искали слова, чтобы не показаться друг другу не такими, какими являлись на самом деле. Каждая наша минута вместе проходила в атмосфере лёгкости и непринуждённости, несмотря на мое дрожащее, как осиновый лист, внутреннее состояние. Оно появлялось только рядом с ней. И не сказал бы, что мне это не нравилось.

Когда мы покинули заведение, откормленные и довольные жизнью, я сообщил Латише, что, возможно, нам удастся посетить «Музыкальную шкатулку», где собрались СэтШери. Если Велдон не сольётся, конечно, ибо без него нам туда точно не попасть. Латиша была приятно шокирована, на что я и рассчитывал с самого начала.

Я написал нашему непостоянному музыканту, и даже в столь короткой переписке он не смог не выделиться.

Эйден: Точно придёшь?

Велдон: +

Эйден: Ты с калькулятора отвечаешь, что ли?

Велдон: Устаревшая шутка. Теряешь сноровку, чувак! ;)

На этом и все, больше я ему ничего не отправлял, так как иное меня не интересовало. Мы взяли такси и поехали к самому крутому по меркам города комплексу с актовыми и концертными залами (да, «Шкатулка» именно им и являлась), туда частенько заглядывали знаменитости — понятия не имею, зачем. Когда там был кто-то из больших шишек, попасть внутрь представлялось невыполнимой миссией, разве что по знакомству или специальным пропускам. В общем, надеюсь, в качестве поддержки для Велдона нас пропустят.

Около семи мы с Латишей пришли на площадь, расположенную перед огромным зданием из золотистого песчаника. В него-то нам и надо было.

Гвоздь сегодняшней программы заявился вовремя, и он оказался не один, а в сопровождении Джейн — той самой певицы из клуба. Без яркого макияжа и вызывающего платья она выглядела скоромнее, проще, так эта девушка казалась только красивее.

— Buonasera, детишки! — счастливо произнёс Велдон, подходя к нам. — Как поживаете?

— Хорошо, — ответила Латиша с лёгкой улыбкой.

— Давайте скорее, — поторопила всех Джейн, отступая к главному входу. — Мне не терпится узнать, что нас там ждёт.

— Вас? — усмехнулся Велдон, лениво шагая к ней. — То есть никого не волнует то, что ждёт там меня?

Мы зашли сразу за музыкантом, и всю нашу скромную процессию тут же встретили дюжие охранники в строгих костюмах — с рациями и оружием в кобурах, пристегнутых к поясу.

— Покажите пропуск, — шероховатым голосом сказал тот, что покрупнее.

Каждый из нас посмотрел на Велдона, и он благосклонно кивнул, демонстрируя свою широкую улыбку, которая, по его мнению, могла разрешить любой конфликт.

— Меня пригласил Дориан Брукс, я музыкант, — тактично произнёс парень, показав висящий за спиной футляр со скрипкой. — Никакого пропуска он мне не дал, разве что свою визитку. Моим друзьям можно со мной?

Мужчина с квадратным и каменным лицом задумался, посмотрел на своего коллегу. Потом они отступили, и охранник указал на полукруглую стойку в противоположном конце помещения.

— Пройдите к администрации, там вам все расскажут.

Нас всех пропустили. Мы непринуждённо прошли через металлоискатель, предварительно сложив все электронные и «пищащие» предметы в специальную коробочку, и, забрав их, двинулись к стойке. Белая, до блеска отполированная плитка заставляла скрипеть подошву нашей обуви. Просторный зал с высоченным потолком и декоративными мраморными столбиками, вживлёнными в стены, был грандиозно обширным и исключительно роскошным. Все так и кричало о частом визите сюда звёздных гостей, не хватало лишь ковровой дорожки да фото-вспышек. У стойки с деловым видом сидела женщина, она даже не сразу обратила внимание на нас — так была занята, разбирая какие-то папки. Не поднимая взгляда, она чётко спросила:

— Вы к кому?

— Э-э... ну, к СэтШери... — Велдона этот вопрос застал врасплох, он не сразу подобрал нужный вариант ответа.

— Ваше имя? — Женщина оценивающе осмотрела музыканта строгим, пристальным взором и поправила свои очки мимолетным движением руки.

— Велдон Скалетти, — ответил музыкант таким тоном, будто он был известен всем на свете, и облокотился локтем о столешницу.

— Дверь справа от вас, только прежде, чем зайти, оставьте куртку в гардеробе, — сказала она и ладонью махнула в нужную сторону, глядя в монитор компьютера. — Пройти можете только вы.

— В смысле? Почему это мы не можем пойти с ним? — вмешалась Джейн, чья манера речи без стыда выдавала стервозные нотки.

— Вас нет в списке, — пояснила администраторша, покачав головой. — Правила есть правила.

— Жалко... — расстроилась Латиша и посмотрела на Велдона. — Удачи тебе!

— Как так-то? Я без моральной поддержки, знаете ли, боюсь туда заходить, — в фиглярском образе запротестовал музыкант, но ледяная женщина на это не купилась. Видать, подобные личности встречались ей нередко.

— Ничем помочь не могу. — Она твёрдо стояла на своем, и навряд ли мы смогли бы ее разубедить.

— Да ладно, Эмми, пропусти ты их, — позади нас раздался мягкий и тихий мужской голос — такой умиротворенный, что, казалось, он мог сгладить самую острую ситуацию.

Все разом обернулись, и женская половина нашей маленькой группки едва не потеряла сознание. Я вообще, как последний истукан, не сразу понял, кто перед нами стоял. Какое же мерзкое чувство, когда ты точно что-то знаешь, однако никак не можешь это вспомнить. Но до меня быстро дошло, что своим присутствием нас почтил сам Даррен Скайфелд — отличный певец и похититель девичьих сердец (надо же, как поэтично вышло). Фанатки у него и вправду безумные маленько, чему я убедился, просматривая некоторые видео с его концертов. Уже не помню, зачем мне вообще понадобилось их смотреть.

— Мистер Скайфелд... — засуетилась администраторша. — Как скажете.

Даррен вежливо улыбнулся и посмотрел сначала на скрипку Велдона, потом на него самого, и произнёс:

— Рискну предположить, что ты тот безалаберный музыкант, отказавшийся от визита к нам. — Он с претензией уставился на Велдона пепельно-голубыми глазами, но с лица его не сползала добрая усмешка. — Ланс с ума сойдёт от радости. Снимайте верхнюю одежку и давайте за мной.

И мы, пребывая в ауте от происходящего, быстро разделались с куртками, сдав их под номерок, и направились за Скайфелдом, не говоря ни слова. Латиша смотрела на него так, словно боялась, что он может вот-вот рассеяться в воздухе, исчезнуть так же внезапно, как и появился. Лично я не ожидал его здесь встретить, полагаю, все остальные тоже. Мне нечасто доводилось видеть этого исполнителя в лицо, я вообще не интересовался внешним обликом музыкантов — сполна хватало их творчества. Но вот Даррен Скайфелд переодически мелькал на просторах интернета, и не заметить его было очень сложно. По моим соображениям, неудивительно, что столько школьниц так бесповоротно по нему сохли: он высокий, статный, лицо прямо-таки создано для глянцевых журналов, русые волосы, осветлённые на кончиках, да и сама причёска у него была крутой. Благодаря моей питающей слабость к разговорам парикмахерше, я даже знал, какое название носила подобная композиция волос: «полубоксер» — именно так и никак иначе. Вот уж не догадывался, что вспомню об этом, когда пересекусь с самим Дарреном Скайфелдом.

Он впустил нас в ту самую таинственную дверь, и мы вошли в какой-то запредельный рай (да, странная трактовка, но другим словосочетанием это не описать). Вокруг все было сделано из светлого дерева, а кресла для зрителей, больше походившие на мини-диванчики, обтягивала белая кожа. С потолка, напоминая прожектора, свисало множество позолоченных светильников — они озаряли помещение приятным тёплым светом. На задних сидениях собралась кучка людей, по-видимому, это были работники «Шкатулки», в проходах стояло по одному охраннику, у сцены — ещё двое. Первый ряд в разнобой занимали какие-то люди, но, приглядевшись, я узнал спину Дориана Брукса. Слева от него с книжкой в руке, выставленной прямо перед лицом, восседал сам Ланс Кавелье. К ним подошла ещё какая-то девушка, но ее я никогда раньше не видел, остальных и подавно. На сцене присутствовало два человека: фортепьяно занял темноволосый парень, сосредоточенно перелистывающий страницы партитуры*.

[Примечание: партитура — ноты партии определённого музыкального инструмента.]

За барабанной установкой со скучающим видом перебирал палочки Марсель, второй официальный участник СэтШери. Мне не верилось, что сейчас, в таком королевском зале, мои глаза действительно видели все это, а ноги стояли на паркете, повидавшем немалое количество легендарных личностей. Интересно, что чувствовал Велдон? Он в лице не менялся, уверенной походкой двигался за Скайфелдом, точно для него не происходило ничего необычного. Даррен показал нам, что мы можем разместиться где-нибудь в серединке, а сам повёл Велдона дальше, прямиком во французские руки Ланса Кавелье. Почему-то когда я об этом подумал, по моему телу прогулялся холодный ветерок — словно музыканта вели в клетку со львом.

— Ваш ящик Пандоры явился! — торжественно воскликнул Скайфелд, на что среагировали все, кроме Ланса Кавелье.

Первое, что я заметил, это испепеляющий взгляд темноволосого типа за фортепьяно. Он посмотрел на Велдона с чрезвычайной ненавистью, будто тот являл собой злейшего врага всей его семьи. Дориан Брукс подскочил с места и с весельем подоспел к музыканту, которого он явно был рад видеть больше, чем остальные. Он не медля согнал всех со сцены, приглашая Велдона взойти на помост, и странное дело — Дориан забрал его скрипку, оставив ее на одном из кресел.

Когда Велдон поднялся на сцену, то обвёл присутствующих растерянным взглядом, так и спрашивая всем своим видом: а что я делать-то без скрипки тут буду?

— Для начала, — заговорил Дориан, — мы очень признательны, что ты уделил нам время. От тебя требуется просто ответить на вопросы, ладно?

— Конечно, — кивнул Велдон и отчего-то с хитрой ухмылкой бросил взгляд на меня. Надеюсь, он не собрался им в наглую врать — любил же подобным побаловаться.

Все расселись по местам, а Ланс Кавелье соизволил убрать книжку. Похоже, француз впервые за это время поднял голову и посмотрел на Велдона. Что он из себя строил? Не мешало бы ему корону с головы стянуть. Тем временем Дориан задал первый вопрос:

— Назови своё имя и расскажи, откуда ты родом?

— Я Велдон Скалетти, родился в чудном городке Прато. Это в Италии, если нужно уточнять.

— Сколько тебе полных лет?

— Двадцать четыре, — тут же выдал Велдон, заметно расслабившись. На такие вопросы было легко отвечать.

— Какими музыкальными инструментами ты владеешь?

— Струнными, — сказал он и с довольным видом добавил: — Во всем их многообразии.

Дориан хотел продолжить, но Ланс Кавелье не спеша поднял руку, призывая его к молчанию. Он встал с кресла и подошёл к сцене, какое-то время ничего не говоря.

— Ты считаешь себя скрипачом-виртуозом? — послышался безучастный и безразличный голос Ланса Кавелье, который по тембру оказался ниже, чем я ожидал.

Велдон осмотрел француза так, словно не расслышал предложение, предназначенное ему. Вот и подкатили двусмысленные и наверняка не лишенные подвоха вопросы, о чем жертве сегодняшнего дня пришлось покумекать.

— Такими громкими словами я никогда не разбрасывался, — все же ответил Велдон. — Но... да. Я считаю, что скрипка в мои руках звучит идеально.

— Да смотрел я, как ты играешься со скрипкой, — жёстко произнёс Кавелье, будто с отвращением выплёвывая слова. — Движения, доведённые до автоматизма, аура, полная безысходности, и отсутствие малейшего намёка на эмоции. Музыка для тебя — способ подзаработать, больше ничего. Противно смотреть на таких, как ты. — Ланс умолк, а Велдон с округлившимися глазами вылупился на него то ли с испугом, то ли со злобой. — Хочу дать тебе шанс вновь полюбить дело, в котором лично я вижу твоё призвание. Другой вопрос: насколько хорошо совпадает наше с тобой восприятие этой проблемы?

Я не видел лица Ланса Кавелье, но зато Велдона мог рассмотреть прекрасно. Он с усилием сжал губы, не отрываясь смотря на француза, так прямо и бесцеремонно озвучившего все, что клубилось у него на уме. Джейн, сидевшая рядом со мной, ни на шутку рассердилась, вцепившись ногтями в впереди стоящее кресло. 

— Как он смеет? — прошипела она, не скрывая своего трепета и переживания за Велдона. Должен признать, меня это удивило. Не думал, что девушку и вправду волновала его судьба.

Дориан и Скайфелд о чем-то перешептывались, походу, певцу не нравилось поведение Ланса. Он с недовольством смотрел в его сторону, неодобрительно качая головой. Все прочие сидели как ни в чем не бывало, наверное, Кавелье вёл себя так со всеми «новенькими» музыкантами, и вполне вероятно, что Даррен впервые застал столь нетривиальный обряд.

— Что от меня требуется? — еле слышно спросил Велдон, осипшим, явно расстроенным голосом.

— На чем ты никогда не играл? — четко задал вопрос Ланс Кавелье.

— Ну, с клавишными инструментами не задалось, и я... — нерешительно пробормотал парень, на секунду притихнув, но француз не стал дожидаться окончания его объяснений.

— Что, никогда не прикасался к клавишам? — удивлённо и в то же время ликующе произнёс Ланс, казалось, именно этого он и ждал.

— Нет, — сквозь зубы процедил Велдон, изо всех сил стараясь держаться смирно, как солдат, выслушивающий оскорбления от командира.

Немного погодя, Кавелье быстро и точно, хорошо поставленной речью, проговорил:

— Видишь пианино слева от тебя? В следующее воскресенье ты должен на нем сыграть. Без нот — это обязательное условие, с импровизацией — если потянешь, и, мой совет: лучше бы тебе выжать из себя максимально возможный результат. По поводу срока никакие возражения не принимаются. Считаешь, это слишком для тебя? Можешь молча уходить. Для выхода дверь всегда открыта.

— Всего неделя? — возмутился Велдон, яростно всплеснув одной рукой. — Я тебе не Чародей, чтобы за каких-то вшивых пару дней новый инструмент освоить!

Велдон вспомнил композитора с прозвищем «Чародей» неслучайно, ведь он прославился своими гениальным и непостижимым талантом обучаться игре на любом музыкальном инструменте за считанные дни. Говорят, в детстве он крепко подружился со скрипкой за трое суток, хотя до этого умел играть лишь на гитаре (вообще там все не так просто, но я уже не помню подробностей его биографии). Некоторые десятилетиями пыхтят над этим, крохотными шажками повышают свои навыки, и все равно не в состоянии сыграть без нот перед глазами, а импровизация, упаси боже, видится им в страшном сне. Сейчас Чародей ушёл в киноиндустрию — пишет музыку для голливудских блокбастеров. Люди, подобные ему, всегда поражали меня до глубины души. Разве Велдон способен на нечто такое? Судя по всему, Ланс как раз собирался это выяснить. Я, конечно, давно знал, что стоящая на сцене итальянская морда — загадочный человеческий феномен, но не до такой же степени.

Велдон подлетел к краю сцены, присев на корточки, — так, чтобы высказаться Лансу прямо в лицо:

— Ты, мать твою, сумасшедший! Дай хотя бы две недели!

Француз и плечом не повёл. Он издал звучный, отчасти издевательский смешок, развернулся и ушёл в сторону служебного входа. Сдаётся мне, это означало ясное «нет». Атмосфера накалилась, ещё немного и Велдон бы лопнул от ярости. Он громко выдохнул воздух, спрыгнул со сцены и направился к широким дверям, захватывая по пути свою скрипку. Дориан обеспокоено устремился за ним, и мы тоже поднялись со своих мест. Они вдвоём моментально покинули зал, и я подумал, что и на четверть не ведал, какая кошмарная неразбериха творилась в голове у Велдона. Что он ощущал в эти минуты, что переживал — это для меня непостижимая тайна, покрытая непроглядной пеленой. Неудивительно, ведь я его совершенно не знал.